Дьявол в 'Доме кукол' - Ричард Кадри

— Почему бы тебе не рассказать мне ещё о Енохе?

Он не может ответить. Герион потерян. Может я сломил его. Что-то скользнуло у меня по ноге.

— Эй. Разве ты не говорил, что одни из здешних чудовищ были чем-то вроде змей?

Он непонимающе смотрит на меня, а затем кивает.

— Почему ты спрашиваешь?

А затем исчезает, дёрнутый под поверхность чем-то снизу.

Дюжина ближайших солдат побросали ветки, которыми орудовали, достают пистолеты и начинают вслепую стрелять в реку.

— Прекратить!

— Требуется несколько секунд, прежде чем они повинуются.

— Щупайте ногами. Используйте руки. Найдите его.

Они не в восторге, но единственный известный им Люцифер только что отдал им приказ. Вместо того, чтобы взбунтоваться и вздёрнуть меня, как труп Дуче, они делают то, что я велю, опускают руки в дерьмо и начинают искать Гериона. Человек-Слон, всё ещё сидящий выше нас в грузовике, показывает пальцем и хрюкает.

Поверхность реки пробивает круглый горб. Шестеро солдат тянутся, чтобы схватить его. Они вытягивают один конец того, что больше похоже на жирного трёхметрового дождевого червя, чем на змею. Змея слепа, но у неё широкие и круглые челюсти, словно у львинозубой миноги. В метре от головы тело змеи обвивает талию Гериона.

— Хватайте его. Это приказ.

На этот раз всем плевать, что там скажет Люцифер. Они слишком заняты тем, что палят из своих пистолетов в голову змее. Они ещё и попадают, что должно было быть смертельными выстрелами. Возможно, эта тварь в самом деле больше червь, чем змея, потому что при всех этих попаданиях она не падает. Должно быть, у этой твари нервная система как у куриного буррито.

Я достаю из-под пальто наац, раздвигаю его в копьё и вонзаю в тело змеи в полуметре выше Гериона. Змея разворачивается в мою сторону и делает пару слепых укусов в воздух, словно не уверена, откуда взялась рана.

Я проворачиваю рукоятку нааца, и он обмякает. Я щёлкаю им как хлыстом, и он дважды обвивает тело змеи. Снова проворачиваю рукоятку, и наац становится твёрдым, как листовая сталь. Петли хлыста глубоко погружаются в плоть змеи, вытягивая грязно-белую ленту похожей на гной крови. Она вопит и бросается на солдат. Те продолжают стрелять, а я продолжаю тянуть. Её шея изгибается в сторону, когда я прорезаю толстую желеобразную плоть. Герион держится за тело змеи, стараясь держать голову над мерзкой рекой. Я упираюсь ногами и делаю последний сильный рывок. Змея напрягается и издаёт ледорубом врезающийся мне в уши пронзительный крик. И её голова соскальзывает с тела, оставляя за собой на пути в дерьмо светящиеся внутренности. Я наклоняюсь и помогаю встать Гериону.

— Отличная работа, святой Франциск[9]. Ты пытался завести роман с этой тварью?

Вернувшись к грузовику, я помогаю ему подняться, а Человек-Слон втягивает его внутрь. Все солдаты смотрят на меня. Не знаю, то ли потому, что впечатлены, то ли потому, что никогда не видели своего босса покрытым таким количеством дерьма, чтобы его хватило удобрить все поля с марихуаной в округе Гумбольдт[10]. Я убираю наац обратно в пальто и говорю: «Шевелите ветками и своими задницами, чтобы мы могли убраться отсюда».

Пятнадцать минут спустя мы снова трогаемся в путь. Через пару минут после этого мы поднимаемся на гребень холма, и начинается дождь. Дерьмо стекает с ветрового стекла. Я открываю своё окно и высовываю голову наружу, давая воде вымыть моё лицо. Герион отрывает руки от своего грязного лица и тихо произносит: «О, нет».

— Что?

— Это последнее кольцо. Сожаление.

Да, я был достаточно глуп, думая что будучи Люцифером, просто немного повеселюсь. У солдат открыта задняя дверь. Некоторые высовываются, другие выскакивают и бегут за грузовиком, позволяя дождю отмыть их дочиста. Остальные солдаты втягивают их обратно, а затем выскакивают, чтобы занять их место. По мне, так это не похоже на сожаление.

Слышится сдавленный звук. Я оглядываюсь на Человека-Слона. Никогда раньше не видел плачущего адовца. Это тревожит. Настроение в кузове меняется. Секунду назад все ликовали, словно их команда выиграла Суперкубок в тот же день, когда они выиграли в лотерею. Теперь ничего.

Волна воспоминаний. Выползаю из ада, чтобы спасти Элис, только Элис была мертва, и там никого и ничего нельзя было спасти. Затем появляется Кэнди. Я сказал ей, что меня не будет три дня. Прошла уже неделя, и я не знаю, когда найду способ выбраться отсюда, если вообще найду. Я вижу арену. Первые дни в Даунтауне: большинство адовцев никогда не видели живого смертного. Месяцы изощрённых пыток, игр и ярмарочных экспериментов надо мной для платной аудитории. Потом арена и обучение убийствам. Что хуже: совершить убийство или узнать, что ты в этом хорош? Мейсон убил меня и годами продолжал каждый день убивать. Я останусь здесь навсегда. Мне никогда не сбежать.

Герион свернулся калачиком как ребёнок, трясясь и закрывая глаза руками. Солдатам в кузове ещё хуже. Они несколько месяцев были как на иголках с тех пор, как ушёл Самаэль, и в аду начался кавардак. Что бы это ни было, оно сломило самых слабых. На дороге за грузовиком их целая вереница. Они выбрались под дождь и даже не побеспокоились залезть обратно. Мы могли бы вернуться за ними, а смысл? Те, что ещё не застрелились, пилят себе горло или запястья. Чёрная кровь льётся под серым дождём. Второй «Унимог» движется медленно, стараясь объезжать тела.

Грузовик останавливается. Человек-Слон кладёт голову на руль. Я знаю, что это такое. Воспоминания текут, как яд от укуса кобры, но я всё ещё здесь. Глаза всё ещё открыты. Огонь сжигает мои внутренности, но это не убивает меня. Это знакомо. Старый друг, которого ты никогда не хотел видеть снова, но всё же тот, кого ты знаешь. Я стаскиваю Человека-Слона с водительского сиденья и запихиваю на своё. Сажусь за руль и жму на газ. И это то кольцо, что должно вбить последний гвоздь в мой простой сосновый гроб? Сожаление? Воспоминания? Я одиннадцать лет провёл здесь внизу, танцуя и обедая под плохие воспоминания и сожаление. У меня прививки от воспоминаний, кори и краснухи сожаления. У меня, блядь, иммунитет. Ладно, не иммунитет. У меня трясутся руки и пересохло в горле, но я думал, что хоть адовцы будут смеяться над сопливыми флешбэками. Вместо этого они рыдают как школьный автобус с маленькими француженками, у которых растаяло всё мороженое.

Через километр облака расступаются. Дождь переходит в морось и прекращается. Спустя