Одержимые Зоной - Анна Китаева

Алина Сергеевна. Пономаренко. Не то… Номер, серия, выдан… Не то. Год рождения, место рождения… Место рождения!

Кайман смерил взглядом Мышку, затем снова перечитал запись в паспорте.

— Это что же, ты действительно здесь родилась? — недоверчиво спросил он. — Прямо здесь вот? В Чернобыле? Так ты что, мутант? Плод военных экспериментов?

Мышка дёрнула плечиком, отчего рюкзак шмякнулся на пол. Присела к столу, заглянула сталкеру в глаза, вздохнула.

— Давай, может, всё-таки я по порядку, а?

— Ну что с тобой сделаешь? Вот упрямая! — проворчал Кайман. — Рассказывай как знаешь. Только говори уже.

— Ага.

Мышка сосредоточенно потёрла пальцем нос.

— Значит, так. Может, ты слыхал, среди первых сталкеров была отчаянная девка, звали её Танька Бюрерша. Ходила в Зону наравне с мужиками, стреляла разных тварей, хабар брала. Бюрершей её прозвали за большую силу при малом росте. Весёлая была, песни пела… Слыхал про неё, нет?

— Ну, допустим, слышал кое-что, — Кайман пожал плечами. — Мало ли чего народ врёт, особенно старожилы. Ко всем байкам прислушиваться — уши опухнут. А при чём тут она?

— При том, что я её дочка, — усмехнулась Мышка. — Родилась я в Ковалевке, была такая деревня километрах в десяти отсюда. У нас там дом стоял, в котором ещё дед с бабушкой жили. Дед на ЧАЭС работал пожарником, в восемьдесят шестом году пожар на крыше четвёртого блока тушил… через неделю умер. А бабушка, когда реактор бабахнул, как раз с мамой в роддоме лежала. Вместе с роддомом их и вывезли в Киев, бабушка уже сюда не вернулась. А мама вернулась — в две тысячи шестом, накануне второй катастрофы.

— Вот это номер! — присвистнул Кайман. — Да уж, свезло так свезло. Значит, говоришь, ходила твоя мамашка в Зону… прям беременная и ходила? И рожать не побоялась?

— Ага, — легко согласилась Мышка. — Не побоялась. Причём дважды не побоялась. У меня ведь ещё младший брат есть. Мама к бабушке в Киев приезжала, смеялась — мы чернобыльские, нам радиация только на пользу… Бабушка мне потом рассказала, конечно. Я-то сама не помню — совсем маленькая была.

— Так ты мутант или не мутант? — настойчиво спросил Кайман и неожиданно для себя икнул. Пиво давало о себе знать. — Эээ… погоди минутку, я сейчас.

— Погожу.

Мышка устало облокотилась о стол. Кайман вернулся довольный, застёгивая ширинку на ходу. Его ощутимо развезло, всё вокруг казалось мутноватым и не вполне реальным.

— Не мутант я, — серьёзно сказала Мышка. — От радиации я загнусь самым обычным образом. Насчёт пользы это такая мамина шутка.

— Чего-то я не пойму, вроде ж Бюрерша померла давно?

Только задав вопрос, Кайман понял, что ляпнул бестактность. Но Мышка снова отреагировала спокойно — куда спокойнее, чем он мог ждать.

— Они с отцом погибли в двенадцатом году. Когда был сильный выброс.

Кайман кивнул. Да уж, двенадцатый год был решающей датой в истории Зоны. Тогда Зона рывком расширила границы, и многое изменилось…

— А отец тоже сталкером был? — спохватился Кайман. Мышка покачала головой.

— В Зону он ходил, но не сталкером. У него были золотые руки, он мог починить всё что угодно. Оружие, технику… Вот и чинил.

Кайман помотал головой, разгоняя пивной туман.

— Слушай, малая, — сказал он напрямик, — ты сама видишь — я уже поплыл от пива, на старые-то дрожжи. Мне сейчас надо поспать. Пёс с тобой, оставайся, потом доскажешь. Идёт?

— Идёт.

Сталкер успел даже вздремнуть, и слегка удивился, когда мокрая после душа Мышка залезла к нему под одеяло. Удивился — но не возражал.

4

Мышка,

ПГТ Чернобыль-4

Кайман перевернулся на спину и зычно захрапел. Мышка неслышно вздохнула, отодвинулась на край дивана и уставилась в потолок. Потолок, весь в трещинах и пятнах, был похож на рисованную от руки карту участка Зоны. В углу большое бурое пятно, окружённое пятнами поменьше, явно обозначало комплексную аномалию.

Сейчас, лёжа на продавленном диване рядом с мужчиной, с которым она переспала, но от этого он не сделался менее чужим, Мышка была ближе к цели, чем сутки назад. А сутки назад она была ближе к цели, чем три дня назад. И так далее, возвращаясь по цепочке памяти к тому моменту двенадцатилетней давности, когда бабушка приехала за девочкой и увезла её подальше от Чернобыльской аномальной зоны. В тот день пятилетняя Алина вырывалась у бабушки из рук и ревела в голос — но бабушка никак не хотела понять, что они не должны уезжать отсюда. Она ухватила обезумевшую внучку в охапку, она уговаривала её, трясла как куклу, била по щекам и плакала вместе с ней. В автобусе, идущем на Киев, обессиленная Алина заснула. И ей приснился сон про Зону, первый из многих…

За прошедшие годы она научилась молчать о своих снах.

Неделю назад Алина похоронила бабушку. Пятьдесят восемь — не возраст; её доконала водка. Наверное, бабушка жила бы долго, если бы не Чернобыльские катастрофы — первая и вторая, которые отняли у неё сперва мужа, а затем дочь, зятя и внука. Кто-то ищет утешения от горя в работе, кто-то обращается к богу, а кто-то — к бутылке… Получив в крематории квитанцию с указанием, когда забрать прах, Алина оставила её соседке вместе с ключом от квартиры и небольшой суммой денег — большие у них не водились. Ближайший рейсовый автобус увёз её из Киева по направлению к Зоне. Алина возвращалась за братом.

У Таньки Бюрерши и Серёги Пономаря было двое детей. Старшая дочка, младший сын. Накануне выброса двенадцатого года, который в одночасье изменил столько судеб, девочке исполнилось пять лет, а мальчику — два.

Детям случалось оставаться дома одним. Деревня — не город, чужие здесь не ходят. А если кто чужой и сунулся бы во двор, рисковал остаться без куска мяса в ноге, а то и повыше. Дворовый кобель Полкан из всего человечества признавал ровно пятерых особей — семью Пономаренко и блаженненькую соседку бабу Риту, к которой он когда-то приблудился щенком.

Этот день Алина запомнила хорошо. Даже слишком хорошо.

Они с братиком играли во дворе — возились в куче песка. Алина строила кукольный замок, который всё время осыпался. Малыш лепил бестолковые куличики. Когда половина замка в очередной раз просела и развалилась, Алина вспомнила, что папа в таких случаях поливал песок водой. Забрав у брата ведёрко и не слушая протестующих воплей, девочка побежала в кухню за водой.

Возвращаясь, она услышала, как брат замолчал. Что-то отвлекло малыша. Завернув за угол дома, Алина увидела — что.

На песке перед ним сверкала ярким серебром маленькая юла, похожая на елочную игрушку. Непонятно, откуда взялся этот предмет. Никого постороннего во дворе не было, и Полкан спокойно лежал рядом с будкой. Алина встревожилась. Почему-то ей не понравилась серебряная игрушка. А братик радостно засмеялся и потянулся к юле.

— Нельзя, не трогай! — крикнула Алина. — Это бяка!

Малыш не расслышал её — или не захотел услышать. Он прикоснулся к верхушке юлы, и от одного касания та ожила. Игрушка завертелась по часовой стрелке, сначала медленно, затем всё быстрее. Серебристый волчок затанцевал по песку, оставляя извилистый след. От него вокруг расплескались яркие блики, много-много солнечных зайчиков. Братик захлопал в ладоши и снова потянулся к игрушке — но даже не успел коснуться её, как волчок сам собой остановился, а миг спустя завертелся в обратную сторону.

Пятилетняя девочка, конечно, не знала, что поведение юлы нарушает физические законы, иными словами — аномально. Но Алина уже понимала, что непонятное может нести угрозу. А двухлетний малыш не понимал.

Девочка уронила ведёрко. Ведёрко ещё падало, вода ещё не успела выплеснуться из него, а Алина уже была рядом с братом, уже тянулась схватить его, оттащить подальше от странной игрушки…

Она не успела.

Серебристый волчок подскочил в воздух и затанцевал над головой малыша. В мгновение ока возникший вихрь закружил братика. Взлетели вверх совочек и формочки, взметнулся песок и запорошил Алине глаза. Братик повис в воздухе, в метре от земли, окружённый прозрачным вращающимся коконом. Алина тянулась к нему изо всех сил, но что-то отталкивало её руки, её ладони скользили по воздуху, как по льду.

За минувшие секунды малыш не успел испугаться. Сквозь уплотнившийся воздух Алина видела, как он улыбается.

— Полкан! Полкан! — закричала девочка.

Пёс рванулся на помощь, оскалив пасть. С верхушки серебряной юлы сорвалась искра. Окруживший братика кокон оделся молниями. Полкан зарычал в прыжке — и захлебнулся визгом. Его вздёрнуло вверх, закружило — и со страшной силой швырнуло оземь. Алина в ужасе отпрянула, когда перед ней рухнул труп собаки с вылезшими из орбит глазами и лопнувшим брюхом.

Волчок поднялся ещё на метр, и следом за ним всплыл воздушный кокон с малышом. Они не спеша двинулись к забору. Алина шагнула за ними, протягивая руки.