Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

довольно крайние реакционные идеи, причем преимущественно соблюдаются интересы дворянского сословия; относительно же крестьян там проповедуется обыкновенная теория, а именно, что крестьяне должны находиться совершенно под другим режимом, нежели все остальные подданные Государя, что будто бы этот особый режим для крестьян составляет их благо. Удивительно, что подобные средневековые теории многими из дворянских деятелей принимаются всерьез, и они искренно верят этой теории.

Впрочем, в последние годы собрание дворянских обществ и совет дворянских обществ 31-й губернии стали несколько благоразумнее, и в последнее время некоторые вопросы обсуждаются там довольно толково и дельно.

22 декабря последовало убийство градоначальника Лауница.

Лауниц был назначен градоначальником, когда я был еще председателем совета министров, по желанно Его Величества и выбору Дурново; я же был уведомлен об этом, как о факте совершившемся. Так как Петербургский градоначальник непосредственно подчинен министру внутренних дел, то, хотя я это назначение считал несоответственным, тем не менее не счел нужным протестовать, как я это сделал по поводу назначения некоторых министров, – назначение которых, вследствие моих протестов, и не состоялось.

Мои опасения относительно Лауница вполне оправдались; сделавшись градоначальником, вместо генерала Дедюлина, он начал проводить самые крайние реакционные идеи, вошел в союз русского народа – и, с одной стороны, был протектором этого союза, а с другой, – союз, приобретя силу, стал протежировать градоначальнику. Подобные крайности, в которые дался Лауниц, конечно, ни к чему доброму привести не могли.

22 декабря в Институте экспериментальной медицины, который находился под покровительством принца Ольденбургского, открывалось новое отделение, а именно отделение по кожным болезням. Я тоже был приглашен на это открытие, но с тех пор как я не занимаю министерского поста, я вообще на все эти открытия и торжества не езжу, а потому и на этот раз не поехал.

На открытии был градоначальник; после молебна, когда он сходил с лестницы, в него выстрелил революционер-анархист и убил Лауница наповал. Затем и этот революционер был немедленно же убит присутствующими – военными или полицейскими.

Кто он такой был – мне неизвестно, да тогда это вообще никому не было известно; поэтому для того, чтобы распознать, кто был этот революционер – употребили следующее, довольно оригинальное средство: отрезали ему голову, положили в спиртовую банку и эту банку всем показывали.

Это он представил в совет министров предложение об установлении полевой юстиции.

Совет министров во время моего премьерства предложения генерала Павлова отверг единогласно. Но Столыпин во время междудумья ввел эти правила полевой юстиции, и полевая юстиция существовала до второй Государственной Думы. Закон о полевой юстиции был введен в порядке статьи 87-й, т. е. на основании того, что Дума не существует, а потому впредь до созыва Думы, совет министров может вводить те или другие экстренные, чрезвычайные меры.

Когда же была собрана вторая Государственная Дума, то закон о полевой юстиции должен был обсуждаться в Государственной Думе. Рассмотрев этот закон, Государственная Дума отвергла его, но это не помешало Столыпину провести ту же самую меру другим порядком, т. е. внеся положение о полевой юстиции, – которое дает администрации полнейший произвол судить и рядить военными полевыми судами всякого, кого пожелает правительство – в военное законодательство, которое не подлежит обсуждению законодательных собраний, т. е. Государственной Думы и Государственного Совета.

Конечно, и этот акт со стороны Столыпина был опять-таки неправилен; он являлся прямым обходом точного смысла, как основных законов, так и положения о Государственной Думе и Государственного Совета, – тем не менее порядок этот существует и до настоящего времени.

Генерал Павлов, инициатор и ярый сторонник полевой юстиции, вообще, в отношении всех дел, касающихся гражданских лиц, которые судились по военным законам, был крайне несправедлив и беспощаден. Он часто получал предупреждения о том, что он будет убит.

Вследствие этого генерал Павлов, живя в казенном здании, там, где помещается высший военный суд, в последнее перед его убийством время не выходил совсем на улицу, а утром, чтобы подышать чистым воздухом, выходил в садик, находящийся во двор этого здания.

27 декабря неизвестный вошел в этот сад, убил Павлова и затем убежал.

В конце декабря произошли крупные рабочие беспорядки в Одессе, которые продолжались и в начале 1907 года.

Государственная роспись на 1906 год была утверждена в прежнем порядке, т. е. через прежний Государственный Совет тогда, когда я еще был председателем совета министров.

На 1907 год предстояло утвердить новую государственную роспись, но так как вторая Государственная Дума и Государственный Совет были собраны только в конце февраля месяца, то государственная роспись не могла быть рассмотрена и утверждена, а потому явился вопрос: как в данном случае поступить? Законы, очевидно, не могли предвидеть – и не предвидели, – чтобы роспуск Думы мог быть сделан таким образом, как это было сделано правительством Столыпина, т. е. распустив Государственную Думу в июле месяце, не собрать новую Думу немедленно, скажем в сентябре или октябре, т. е. в такой срок, чтобы она могла рассмотреть роспись на 1907 год. Такого произвола действий со стороны правительства, конечно, закон предвидеть не мог. Поэтому явилось такое экстраординарное положение, что в 1907 году пришлось начать жить, не имя государственной росписи; государственная же роспись не имелась именно потому, что правительство как бы намеренно не собрало вовремя Государственную Думу.

Вследствие этого 1 января был распубликован проект государственной росписи, который должен будет рассматриваться Государственной Думой и Государственным Советом, когда эти законодательные учреждения будут собраны, а до того времени, до времени созыва законодательных учреждений, в порядке верховного управления был ассигнован, – согласно объявленной, но никем не утвержденной государственной росписи, – временный кредит на время с января по июнь месяц, т. е. почти на полгода. Мера эта, конечно, была безусловно произвольная.

11 января последовало увольнение морского министра адмирала Бирилева и назначение вместо него адмирала Дикова.

Когда я уходил из председателей совета министров, то адмирал Бирилев очень меня уговаривал этого не делать, высказывая, что он знает от Ее Величества, что Государь не желал тогда меня отпустить.

Я говорил Бирилеву, что я готов остаться, если будут уважены те условия, которые я поставил и исполнение которых я считаю необходимым для того, чтобы я мог явиться в Государственную Думу. Кроме того, я говорил Бирилеву, что я уверен в том, что если даже эти условия и будут уважены, то вслед за тем, через некоторое время, я буду поставлен в такие условия, что все равно должен буду, быть может, покинуть место председателя совета министров, но уже не по собственному желанию и не по собственной инициативе.

На это мне Бирилев сказал: «Ну, этого не может быть» – и добавил следующее:

– Когда Государю Императору угодно было назначить меня морским министром,