Барьер. Фантастика-размышления о человеке нового мира - Кшиштоф Борунь

— Н-ну… эту «банду» ты победил пока что не всю, я ведь тоже вхожу в нее, Ланселот. Знаешь ли, что натворил ты, победив знаменитых сих рыцарей?

— Знаю. Я был им достойным противником, бой был честный, Галахад, поверь, да вот и король Артур тому свидетель. Я победил всех, и притом так исхитрился, чтобы ни один не помер!

— Они умерли, Ланселот, умерли все, — Галахад был мрачен как туча, Артур молчал, словно в испуге. — Все они мертвы, покуда жив ты. Сколько одержал ты побед, столько приобрел врагов себе. — Он с силой ударил себя кулаком по лбу. — И надо же так, чтобы меня здесь не было!

— Что ж, враги так враги, — пожал плечами Ланселот. — Если этого урока им мало, если кто-то из них глянет на меня косо, я того вызову и убью. Ну чем они могут навредить мне? Пока король Артур ко мне милостив, а ты — друг мне…

— Вот-вот! — вскричал Галахад, — Или не видишь, они уже вредят тебе! Потому что слишком рано ты победил, слишком еще молод. Потому что осмелился побить их и потому… Эх!

— Послушай меня, Ланселот, — заговорил Артур, и тоже с великой тревогой. — Ты совершил вещь недостойную.

— Но в чем, государь?

— Вспомни, как сделан был вызов!

— Так, как это принято, — недоумевал Ланселот.

— Нет! — Тяжело опустился на стул Артур, тяжко вздохнул. Нет, сын мой. Ты приказал герольду объявить, что лучших британских рыцарей вызывает на бой Ланселот, сын Годревуара, из подневольной судьбы вознесенного. Так оно было, увы.

— Так. Ведь это правда!

— Болван! — взвился Галахад, — Вот если б они тебя победили, никто ничего и не заметил бы. А ты, ты мог хотя бы половину банды побить — рыцарский меч все равно уж был бы твой! Но нет, ты разметал их всех. И как!.. Трое последних даже не решились выступить против тебя!

— И это говоришь мне ты?! Я ли виноват, если кто-то, родись он мужиком или вельможею, — трус?!

Галахад прыгнул к Ланселоту, в гневе сгреб ручищами кожаный камзол его на груди и потряс.

— Ты же и меня вызвал, понимаешь?

И тут Ланселот так глянул на Галахада, как не глядел на него до сих пор никто и никогда.

— А ну, отпусти камзол мой, да быстро! Вот, значит, что! Нот что вам не по нраву! Теперь понимаю! А мне-то и невдомек, мне — лишь бы господину Артуру и всему свету доказать, что я уже не щенок сопливый и могу достойно носить рыцарский меч, могу хоть сейчас отправиться в путь, чтобы убить Дракона! Вы же вон как все вывернули?! Банда аристократов! Сборище дураков и трусов! Молчи! — в бешенстве, потеряв всякий разум, закричал он на Артура, — Уж ты молчал бы, государь! Этот твой расчудесный Круглый стол… тьфу на него! — презрительно щелкнул он пальцами. — Ведь ты затем собрал, затем пестовал всю эту шваль, чтобы они убили Дракона, верно? Ну так слушай! Уверен я: и ты, и Галахад видели Дракона! Похоже на то, — сверкнул он на Галахада зеленым огнем полыхнувшим холодным взглядом, — да, мнится мне, что и ты бежал! Так вам ли изучать меня?! И это, мол, не так, и то негоже… Глупцы! Моя великая сила в том, что я, хоть не видел, но хочу увидеть Дракона! Вы же — видели и бежали!.. Да если б пожелал, все твои рыцари пали бы замертво от моей руки. Это я дозволил им жить! И не прошу я, но требую рыцарский меч, я за него сразился. Тебе, мой король, за то, что взрастил и воспитал меня, уже заплатил мой отец, ты это знаешь. Заплачу и я, привезу ухо Драконово, чтоб ты им любовался! Государь мой! Король! Ты ли это, кто так любил меня? С кем сиживали мы у огня? Кто… Значит, и ты всего лишь король!

— Да уймись же ты наконец!

— Помолчи и ты, печальный Галахад, бородатый Галахад! Что-то случилось с тобой, ведь когда уезжал ты, открыто было твое лицо, борода не скрывала его. Если ты — один из них, если сам относишь себя к этой жалкой банде, умеющей лишь хвастать да чваниться, тогда перчатка моя и тебя ждет на ристалище! И если скажешь еще хоть слово, мы будем биться насмерть! И я убью тебя! Прочь с моей дороги!

Ланселот выбежал, бешено громыхнув дверью. Галахад сел к столу, уронил голову на дубовую столешницу.

— Слишком хорошо обучил ты его, Галахад!

— Ты его выпестовал, государь…

Королева Гиневра без свиты — ведь она направлялась к супругу своему — вошла и смерила обоих взглядом.

— Я все слышала. Что теперь будет?

— Что я могу тут поделать, — вздохнул Артур. — Он достоин меча и потому получит его, уйдет и умрет. А ведь он… — Король невидяще глядел перед собой, забыв, что рядом с ним еще те двое, — …он словно плоть от плоти моей… будто сын мне…

— Не отпускайте его на погибель! — Гиневра уже едва помнила о приличиях, она не скрывала тревоги. — Его вызов гласил: если хоть раз потерпит он поражение, то пять лет никого вызывать не станет. Понимаете? И Дракона — тоже! Победи его, Галахад!

— Победить? — Галахад с отсутствующим видом уставился в пол, — Но ведь он прав: его вызов ко мне не относился. За что же я стану драться с ним, его побеждать?

— В самом деле… И ведь вот, ты же вернулся! Вернется и он.

Артур молчал. Галахад отрицательно качнул головой.

— Он вернется, если победит. Только так. Говорю же, я знаю его.

— Не все ли равно, какого он рода, древнего или нет, но вы сами сказали, что он всех вас задел. Он угрожал тебе, Галахад! Этого недостаточно?

— Недостаточно, — покачал головой Галахад, — Он прав во всем. Зачем же я стану добиваться победы?

Тут Гиневра поднесла к губам богато расшитый платочек, который держала в руке, и разрыдалась.

— Затем, что, если ты победишь его, он останется здесь и будет жить!

А ведь правда! — стукнул по столу кулаком Галахад. Ты мне так и говорил, государь, да только верно ль я помню? «…если ж меня победит кто-нибудь, то еще пять лет никого на бой вызывать не стану». Так он сказал, а?

— Так, — горячо, в один голос подтвердили Артур и Гиневра.

— А коли так… — взвешивая про себя каждое слово, медленно проговорил Галахад, — тогда буду считать, что его вызов ко мне относился тоже. Я приму бой.

— Не думай, что тебе будет легко. Ты не видел его на ристалище!

— Какое — легко. Я его знаю. Выбираю палаш.

— И непременно победишь, это ясно!

Поглядел Галахад на короля и супругу его, взиравших мольбой на него; он видел, как важно обоим, хотя и по разным причинам, что он ответит, но все-таки не нашел в себе духу просто солгать.

— Возможно… надеюсь. Попы говорят, доброму делу бог помогает. Так что, может быть… победа достанется не Ланселоту.

Вот что предшествовало вести, вызвавшей возмущение, шумные толки, перешептывания и удовлетворенные ухмылки, — вести о том, что сэр Галахад и к себе относит заносчиво брошенный Ланселотом вызов и теперь-то уж крепко его накажет. Вести просочились из королевского дворца, но когда из того же источника стало известно, что рыцарь Галахад выбрал палаш, вспыхнуло и бурное негодование. Конечно, те, кто ненавидел Ланселота — только за то, что Ланселот смеет существовать, — радовались и посмеивались в кулак, но те, кто был попорядочнее, возмущенно покачивали головами. Правда, биться предлагалось не насмерть, но ведь тут какое оружие взять… Копье, скажем, и булава — оружие не смертоубийственное. Иной раз на поединок выходят с копьями даже без острого железного наконечника, ими человека не убьешь, и побежденный погибает лишь в том случае, если, неудачно упав, сломает себе позвоночник или грохнется оземь затылком. Булава много опаснее, ее удар может быть страшен, но у того, кто владеет искусством обороны, и от такого удара разве что щит погнется, треснет шлем, смертью же булава не грозит, если, конечно, она без шипов, но булаву с шипами на поединках в ход обычно и не пускают. Секирою и не желая, можно убить противника — просто в пылу сраженья, но тому, кто замыслил убить ею, надобно премного постараться, в щель меж доспехами, в слабое место секирою угадать, да не раз и не два ударить, а до тех пор бить — словно дерево рубишь в лесу, пока не прорубишь, пока щель не раздастся. Но вот палаш в руке того, кто владеет им, — грозное оружие. В самом деле: между шлемом и воротом панциря имеется просвет, да и на плечевом, локтевом суставах прикрытия неизбежно слабее, чем нагрудник или прямая стальная трубка, защищающая ногу. Вес палаша и сила удара примерно такие же, как у булавы, острие — как острие секиры, но палаш плоский — и это делает его удар неотвратимым. Лишь просвистит палаш — и вот он уже вонзился, малейшего зазора ему довольно. Рыцарский палаш — страшное оружие, и тому, кто им по-настоящему владеет, ничего не стоит убить противника. Любым из трех способов. Зашибить насмерть; пронзить насквозь, если удастся так повернуть коня, чтобы за спиной соперника оказаться; наконец, разрубить с маху надвое, словно и панциря не бывало. Приемы эти были известны всем, равно как и несравненное мастерство Галахада, виртуозно палашом владевшего, — вот почему предвкусительно повизгивало злорадство и вот почему стоял над толпой гул возмущения. Ибо палашом можно убить и невольно, когда нервы и мышцы воителя уже получили, приняли приказ.