Калинин - Анатолий Толмачев

И вот замелькали города, полустанки, деревни. Останавливались в крупных пунктах: Муром, Арзамас, Алатырь, Казань, Свияжск, Рузаевка, Симбирск, Мелекесс, Рязань, Голутвин. Тут же, на станциях, вспыхивали митинги.

Калинин смотрел в суровые лица людей. Хотелось сказать им что-нибудь радостное, обнадеживающее. Но хорошего было мало. Так что ж, замазывать недостатки, приукрашивать действительность? Нет, на это он не пойдет. Лучше честно объяснить людям — нам очень трудно: они много перенесли, они поймут.

На первой же станции, в Муроме, направляясь на митинг в железнодорожные мастерские, Калинин остановился возле вагона-кинематографа. Вагон осаждали ребятишки — худые, с землистыми от недоедания лицами. А глаза, как у всех ребятишек во всем мире, — веселые, радостные. И голоса звонкие-звонкие. Многие из них впервые в жизни видели движущиеся изображения. С одинаковым ребячьим изумлением смотрели они сказку «О рыбаке и рыбке» и «Праздник коммунистической молодежи», «Стрекоза и Муравей» и «Китайские тени».

Потом, когда Калинин выступал перед людьми, в глазах стояли эти худенькие девчонки и мальчишки.

И он говорил:

— У нас голод, нет товаров, нет обуви. Почему? Потому что такие важнейшие промышленные районы, как Дон, Туркестан, Баку, Сибирь, до сих пор в руках врага. Если еще и Волга попадет в руки Колчака, то положение станет еще хуже. Теперь главная задача рабоче-крестьянских масс — разбить Колчака… Каждый человек нынче вправе сказать: «В настоящее время я исполняю самую небольшую работу, но этой маленькой работой я укрепляю советскую власть». И я призываю вас, товарищи, к самому энергичному проявлению творческих сил, в чем бы они ни выражались: в обработке ли полей, в возделывании картофеля, в совершенствовании производства.

Всматриваясь в глаза людей, Калинин видел, что слова его доходят до них. Это подтвердила и принятая после его выступления резолюция, торжественная и искренняя: «Напрягая все наши силы и разум для улучшения транспорта, изгоняя из своей среды клеветников и предателей, мы в любую минуту готовы встать на защиту Советов от посягательств с чьей бы то ни было стороны, а тем более от палачей, идущих против них войною, дабы тем самым приблизить желанный день, когда над всем миром водружено будет боевое Красное знамя — символ великих завоеваний революционного пролетариата всего мира».

Всего таких митингов и собраний работники агитпоезда провели до семидесяти. На сорока одном из них выступал М.И. Калинин.

После городского митинга на «фордике» или на лошадях Михаил Иванович обычно отправлялся в деревни. Там принимал традиционные хлеб-соль на расшитых красными петухами полотенцах. А потом начинался разговор. Стоя в толпе крестьян, Калинин уверенными движениями свертывал самокрутку, привычно склеивал. Закурив, произносил: «Ну вот, перед вами власть. Можете говорить как на духу». Выслушивал жалобы: исполком притесняет, последнюю корову отобрали, чрезвычайный налог режет.

Большинство вопросов решал на месте.

Были вопросы и другого рода: «Почему нет свободы торговли?», «А нельзя ли сделать Учредительное собрание?»

Михаил Иванович отвечал подробно, не жалея времени.

…Калинин вернулся в Москву 18 мая. Съездил ненадолго на родину. Первый раз приехал в Троицу уже не как «бунтовщик»-подпольщик и даже не просто ответственный работник, а первый человек в государстве — президент Советской республики. Выходя из чайной Карцева, где он всегда останавливался на пути домой, Калинин увидел своего односельчанина Ивана Клюева. Иван стоял на коленях перед крыльцом. На непокрытой голове лежало прошение. Калинин не сразу понял, что все это обращено в его адрес. Потом догадался, залился краской.

— Что ты?.. Что ты, Иван Трофимович!..

Взял сложенную вчетверо бумажку, заботливо поднял земляка. Сели тут же на крылечке. Клюев рассказывал:

— Не знаешь, с какой стороны беда к бедняку подберется. Повез на мельницу зерно на муку смолоть: восемнадцать пудов — все, что было. Что ж, казалось, плохого из этого может выйти? Так вышло же — сгорела мельница-то! Остался с пустыми сусеками. Сам — ладно, и корой бы пропитался, так ребята-то как?..

Близка Калинину крестьянская беда.

— У тебя ведь, кажется, пятеро?

— Пятеро…

Успокоил, как мог, дал записку с ходатайством в Тверь, чтоб выдали восемнадцать пудов хлеба бедняку Клюеву. А потом долго еще мерещилась сгорбленная спина земляка с бумажкой на голове.

Заехал Михаил Иванович и в Яковлевское — село, где учился в школе. Анна Алексеевна, его старая учительница, была жива. Встретила его, поцеловала и всплакнула немножко. Долго сидели они, вспоминая давно прошедшие годы…

После первой поездки с агитпоездом последовала вторая: Рига, Двинск, Молодечно, Минск, Бобруйск, Жлобин и Гомель — Западный фронт. Потом третья, на Южный фронт, четвертая — опять на Восточный фронт, по следам отступления Колчака.

Нелегко пришлось во время поездки вдоль Западного фронта…

На Смоленщине Калинин столкнулся с откровенным сопротивлением властям, с массовым дезертирством из армии.

Выступая на сходке в одной из деревень, Калинин, сердито поблескивая очками из-под нахлобученного на лоб картуза, говорил:

— Сохранять свою шкуру, прятаться в кустах в то время, когда твой сосед-крестьянин умирает на Фронте, — это же самая большая подлость, какую можно выдумать!

Мы готовы оказать крестьянам любую помощь, на какую только способны, но мы будем жестоко карать тех, кто хочет спасти свою шкуру за счет других. Вот ваш помещик Оболенский. Он не сидит дома, а участвует в войне на стороне Деникина, чтобы отвоевать опять свои земли. А вы не понимаете, что, если возвратятся помещики, придет Деникин, то они вытащат вас из темных углов.

На Бежицком заводе в Брянской губернии меньшевики и эсеры, воспользовавшись продовольственными затруднениями, стали подбивать рабочих на забастовку. Калинин появился на заводе в разгар волнений. Когда он, забравшись на паровозный тендер, обратился к меньшевикам и эсерам с негодующими словами, из толпы кто-то выкрикнул:

— К черту речи! Хлеба давай!.. Калинин выждал, пока все успокоились.

— Хлеба я вам не дам и не обещаю… — Он снова повернулся к меньшевикам. — А ваше поведение есть предательство по отношению к рабочему классу и к Красной Армии. Вы меня не запугивайте и не думайте, что я позволю задержать хлебный маршрут, отправляемый на фронт. Я не поверю, чтобы хоть один рабочий согласился с этим…

Пройдет семь лет, и Михаил Иванович вновь выступит здесь. Многим тогда стыдно будет смотреть в глаза «всероссийскому старосте».