Долетим до Одера - Георгий Пшеняник

Умение успешно вести бой с превосходящими силами противника приобретается не в один день и не в один месяц. Нашим летчикам пришлось постигать эту науку и в трудной обстановке и в сжатые сроки.

В марте 1942 года лейтенант Борис Карасев сошелся в неравной схватке с десятью гитлеровскими истребителями!

Случилось это еще под Барвенково. Капитан Середа получил боевую задачу обеспечить сопровождением шестерку самолетов соседнего полка, срочно вылетавшую на штурмовку противника. Приближался вечер, истребители за день потрудились сполна. В боеготовности оказались лишь две машины - Карасева и Князева. Середа вызвал летчиков и объяснил задачу: Князеву - идти справа от боевого порядка шестерки, Карасеву - слева и не допускать атак немцев по нашим штурмовикам. Командир отлично понимал, что задание для двух самолетов очень рискованное, но выполнить его было необходимо. Оставалась надежда на мастерство, осмотрительность и отвагу воздушных бойцов.

Не успела группа подлететь к линии фронта, как на нее набросилось не менее двадцати "мессершмиттов". С самого начала фашистам удалось отсечь самолет Карасева. И закрутилась в воздухе адская карусель: Карасев - в центре, а вокруг десять вражеских стервятников, полосующих огненными очередями. В этой критической ситуации наш летчик принял единственно верное решение - бросил машину вниз, вырвавшись из замкнутого круга, словно из клубка змей, и начал маневрировать над самой землей, лишив таким образом противника преимущества вертикального маневра.

Очнулся он от сильного холода и увидел, что лежит в большом сугробе, поодаль - мотор самолета, а рядом - груда самолетных обломков. И как в кошмарном сне - пикирующие на него "мессеры". Но это была жестокая явь фашисты решили во что бы то ни стало добить советского летчика, прошивая сугроб пулеметными очередями. Карасев вновь потерял сознание, уткнувшись лицом в снежную целину.

А тем временем Василий Князев с шестеркой сопровождаемых самолетов отбивался от второй половины вражеской стаи. Он видел, как храбро дрался его товарищ, как упал его самолет. Но чем мог помочь другу Князев?

Князеву предстояло еще вывести из боя шестерку самолетов. Один из них фашистам все-таки удалось сбить. В нем погиб комиссар соседнего полка П. Ф. Новиков. Но остальные под прикрытием Князева все же вырвались из вражеского кольца. Аэродром находился рядом - километрах в двадцати. Как только совершили посадку, Князев бросился к командиру эскадрильи, доложил, что сбит Карасев, и спросил разрешения, взяв в помощь кого-нибудь из летчиков, на розыск его.

Середа понимал душевное состояние Князева, он и сам хотел надеяться на лучшее и разрешил полет. К тому времени техники уже успели подготовить машину летчика М. Гончарова, с которым и полетел Князев. Через несколько минут они уже были у линии фронта, в том районе, где только что прошел неравный бой. Над заснеженным всхолмленным полем кружили четыре "мессера".

"Не зря они здесь крутятся, - подумал Князев, - Не иначе, тоже ищут Бориса. Ах, ненасытные гады! Ну, держитесь же!.." И, дав знак Гончарову, не замеченный фашистами в лучах заходящего солнца, он ринулся в атаку. Первой же очередью Князев сбил вражеский самолет. Немцы решили не ввязываться в длительный воздушный бой и поспешили убраться за линию фронта.

Только тут летчик смог как следует осмотреться и заметил внизу на снегу обломки сбитого самолета, а чуть поодаль - мотор. Карасева нигде не было видно...

Мрачные вернулись пилоты на свой аэродром и доложили капитану Середе о неутешительных результатах полета. Тот направил к месту происшествия аварийную команду - чтобы подобрали мотор да установили причину падения самолета, а также санитарную машину и с ней врача: командир все-таки не терял надежды, что Карасев жив.

Когда техники приехали на место падения самолета, им не составило труда восстановить картину происшедшего. Истребитель упал в глубокий снег, который смягчил удар. Очевидно, в этот момент Карасева выбросило из кабины вместе с сиденьем и наверняка контузило. Осмотрев обломки самолета, техники установили, что осколками снарядов был разбит руль высоты, что и привело к падению. Команда погрузила на машину мотор истребителя, немногие уцелевшие детали вооружения, спецоборудования, которые можно было использовать как запчасти. Но оставалось неясным, где же Карасев. Вскоре выяснилось и это.

С земли за неравной воздушной схваткой нашего летчика с фашистами наблюдали красноармейцы склада артиллерийских боеприпасов, располагавшегося в соседнем лесочке. Они видели, как немцы подбили наш самолет, и поспешили к месту его падения, несмотря на продолжавшиеся атаки "мессершмиттов". Нашли Карасева без сознания. Солдаты осторожно принесли его к себе, оказали первую медицинскую помощь. Там же его и разыскал на следующее утро наш врач Кондрычин, который сразу позаботился, чтобы Бориса быстрее отправили в тыловой госпиталь, где Карасев провел около месяца. Летчик рвался в родной полк, но врачи не выписывали его, тогда он попросил, чтобы после лечения его направили во фронтовой дом отдыха летного состава - все-таки поближе к своим. Карасеву очень хотелось поскорее вернуться в строй, однако был он человеком скромным, даже застенчивым и не мог, как Карданов в аналогичной ситуации, брать врачей штурмом. Уважая и ценя труд других, он покорно выполнял все медицинские предписания, а в душе очень страдал, что задерживается его возвращение на фронт.

Своей необычной скромностью Карасев удивлял окружающих. Не хочу сказать, что это качество противопоказано летчикам. Но сама природа их боевой деятельности, как правило, скрытой от посторонних глаз, располагает к обмену впечатлениями, к живым и подробным рассказам о том, "как все было". Так вот Карасев никогда ничего не рассказывал, хотя к тому времени его личный счет исчислялся более чем 300 боевыми вылетами и несколькими сбитыми вражескими самолетами. Именно он первым в полку стал кавалером двух орденов Красного Знамени.

Карасев вернулся к нам в начале мая 1942 года сильно похудевший, бледный, так что трудно было узнать в нем крепкого, подтянутого летчика с вечным румянцем застенчивости на лице. Здоровье Бориса восстанавливалось медленно, а ему не терпелось подняться в небо. Тогда командир полка разрешил ему несколько простых вылетов, чтобы не подвергать излишней опасности. Но каждый полет давался Борису с трудом - наваливалась усталость, бывало, что на какой-то миг он даже терял сознание в кабине. Карасев, по обыкновению, молчал о своем самочувствии и только спустя годы, на одной из встреч ветеранов полка, признался, чего стоили ему те полеты.