Малиновый пеликан - Владимир Войнович

– Извините, а как же насчет клеща? – сказал я или хотел сказать, но его уже не было. Он растворился в пространстве, а я проснулся.

Или опять заснул. Нет, скорее проснулся, потому что в руках у меня была визитная карточка. Я попросил Пашу включить внутренний свет и, к своему полному изумлению, прочел: КЛЕЩ Иван Иванович, доктор медицинских наук, полковник. Перевернув карточку, я еще больше изумился. На обратной стороне английскими буквами было написано: John Johnson & Johnson Junior Special Agent of the State Department, colonel.

Изделие № 2 и призывы к действию

Чтобы никого случайно не разбудить, я снял ботинки, тихо вышел наружу и увидел себя входящим в какую-то комнату, где было очень, очень темно. Войдя туда, я покрутил наугад руками, не выпуская из них ботинок, в надежде наткнуться на стену или какой-то иной предмет, чтобы как-то сориентироваться в пространстве, и вдруг кто-то перехватил мою руку и со словами «идите за мной» повел меня куда-то и довел до какого-то стула, на который я, ощупав его, опустился. И как только я сел, в зале включился свет. Он шел неизвестно откуда, потому что никаких ламп я не приметил. У меня было ощущение, что свет излучают стены. При свете я увидел, что нахожусь в просторном зале, вдоль стен которого большим параллелепипедом выставлены столы, а за столами сидят люди, участники какой-то, как мне подумалось, конференции. Перед каждым участником, как полагается, бутылка минеральной воды, стакан, блокнот, шариковая ручка и микрофон, одеты же все не совсем обычно. Все в оранжевых безрукавках вроде тех, светоотражающих, какие надевают дорожные рабочие, и у всех на левой стороне груди висят какие-то бантики. Я сначала, естественно, подумал, что это белые ленточки, с которыми наши оппозиционеры еще недавно безнаказанно разгуливали по столице и которые один известный всем человек, выглядывая из окна своего кремлевского кабинета и будучи при этом близоруким, принял за презервативы. Я помню, тогда над ним некоторые наши журналисты открыто потешались, и я тоже, честно скажу, где-то по этому поводу несколько неуместных шуточек отпустил. А теперь посмотрел я на эти бантики, и мне тоже показалось, что это презервативы. Вгляделся еще внимательней – и убедился, что мне не кажется, это действительно презервативы. Иностранного производства, потому что, насколько я знаю, наша промышленность, к великому моему сожалению, с некоторых пор этот товар широкого потребления не производит. Когда-то у нас в подмосковном поселке Баковка презервативы изготовлял завод резиновых изделий, построенный по инициативе лично врага народа товарища Берии. Целомудренные люди того времени слово «презерватив» произносить стеснялись и называли его «изделие номер два». Бывало, какой-нибудь взрослый солидный мужчина в шляпе, отстояв очередь в аптеке (а презервативы только в аптеках и продавались), совал в окошко денежку и говорил: «Мне, пожалуйста, аспирин и… – понизив голос до шепота и покраснев… – и изделие номер два». Аптекарша, тоже немного смущаясь, доставала пачечку с этим изделием – торопливо, чтобы из очереди никто не заметил, и совала ее покупателю. Да, это изделие номер два. Вопрос: почему номер два? Потому что под номером один завод выпускал противогазы. Не знаю, на что Лаврентий Павлович рассчитывал, выпуская противогазы, но с помощью презервативов, очевидно, стремился достичь важной вражеской цели – сдержать естественный прирост нашего населения. Однако изделие-то было советское, качества соответственного, поэтому зловещим планам английского шпиона, кем оказался впоследствии Берия, не суждено было полностью осуществиться. Хотя резина, из которой изготовлялось изделие, была достаточно плотной и более подходящей для противогазов, она, так же, как и противогазная, часто рвалась, лопалась и сползала с того, на что надевалась. Но, к счастью или к сожалению, не всегда. Баковка производила в год до двухсот миллионов изделий второго номера, и если бы все они рвались или сползали, мы бы давно по численности населения обогнали Индию или Китай. Товар этот стоил всего лишь 2 копейки за штуку, поэтому его охотно покупали не только взрослые, но и дети, употребляя не совсем по назначению. Когда мне было четырнадцать лет и я учился в ремесленном училище, мои сверстники и я сам, бывало, каким-то образом достав эти штуки, надували их и тайком привязывали девушкам к хлястикам их форменных шинелей. Вот потеха была!

Но с крушением советской системы развалились целые отрасли нашей промышленности. Последнее время, мне кажется, наша промышленность уже вообще ничего не производит своего, кроме автомобилей марки «ВАЗ» и автоматов Калашникова. Даже собственное свое хозяйство оглядывая, я вижу, что все у меня иностранное. Носки, трусы, штаны, рубашки, кофеварка, мясорубка, холодильник, пылесос, телевизор, компьютер – и это, естественно, как-то задевает мое патриотическое чувство. Вот и сейчас я увидел эти презервативы и огорчился тому, что хороши, но не наши. Ничего не скажу, выглядят красиво, но не на том месте, для которого предназначены. А на этом месте, на левой стороне груди, у нас носятся самые высокие ордена. Увидев презервативы, я подумал: может быть, это тоже какой-то новый орден, о котором я еще ничего не знаю. Сначала подумал – не может быть, а потом подумал – почему бы и нет? Ведь есть же у англичан орден Подвязки, причем не какой-нибудь, а самый высокий. Обладая википедическими знаниями моего компьютера, расскажу о происхождении ордена. Как гласит легенда – дело было в четырнадцатом веке. Графиня Солсбери, танцуя однажды с королем Эдуардом Третьим, уронила подвязку, и те, кто был рядом, засмеялись, но король поднял подвязку, заметив по-французски: «Honi soit qui mal y pense» – «Стыд подумавшему об этом плохо», и надел подвязку на свою ногу. И, решив пикантное это событие должным образом увековечить, учредил орден Подвязки, которым одновременно может быть награждено не более 25 человек. Знак ордена, бархатная лента с той же надписью, «Honi soit qui mal y pense», носится под левым коленом. Вот я и подумал, глядя на людей, сидевших в зале, что если уж есть орден Подвязки, то почему бы не учредить орден Презерватива? С той же примерно надписью: «Стыд подумавшему об этом плохо».

Заканчивая тему, замечу, что легкая доступность нашему потребителю презервативов иностранного производства привела к значительному и отмеченному социологами падению в нашей стране рождаемости и сокращению численности народонаселения. Но с некоторых пор, как я слышал, в результате введения нашими оппонентами против нас санкций и ограничения поставок нам продукции западного производства правительство намерено по программе импортозамещения вновь запустить Баковский завод. Если это так и если инженеры завода способны вновь освоить технологию изготовления изделий номер два, тенденция сокращения численности населения имеет шанс заметно замедлиться.

Но я на этой теме, кажется, слишком застрял, забыв, что читатель ждет продолжения моего рассказа, и вот оно. Когда я вошел в зал, там шло заседание, на которое если я и опоздал, то только чуть-чуть. С трибуны выступал какой-то пламенный оратор, то ли партизан Че Гевара, то ли писатель Лимонадов, в общем, кто-то из них, подвижный, с козлиной бородкой и ломким юношеским голосом, в очках. Очки во время его речи подпрыгивали на носу, как дрессированные. Я оказался в зале в тот момент, когда он произносил устаревающее слово «доколе».

– Доколе…

Он то держался обеими руками за трибуну, и так цепко, как будто она стояла на качающейся палубе, то отлипал от нее и опять же обеими руками начинал бурно жестикулировать.

– Доколе, – взывал он, – мы будем это терпеть? Эти паразиты перешли все пределы. Они давно уже залезли нам под кожу. Мы проявляли понимание, мы выжидали, надеясь, что они сами поймут границы своих возможностей и, насытившись, этим удовлетворятся. Так нет же, они лезут к нам в душу, они уверены, что мы молчали и будем молчать, что мы будем покорны, но они ошибаются. День ото дня у всё у большего числа людей открываются глаза на их вредоносную сущность. Что делать?

– Общественный протест! – пискнула моя соседка, белобрысая девица с вплетенными в косички двумя презервативами.

– Одиночные пикеты! – предложил толстый мужчина с пышными седыми усами.

– Массовый стихийный хорошо подготовленный митинг! – подал голос кудрявый молодой человек.

– Многолюдное шествие по Садовому кольцу! – предложил бритоголовый крепыш с серьгой в правом ухе.

Тут я не выдержал.

– Какие, – говорю, – к черту, пикеты, какой митинг, какое шествие? Если их столько развелось, их надо или маслом постным заливать, чтоб задохнулись и вылезли, или применить хирургические меры, но для этого нужны стерильные инструменты.

Все бывшие в зале повернули ко мне головы, тираду мою внимательно выслушали.

– То есть, – спросил меня седоусый, – вы предлагаете революцию?