Бабы строем не воюют - Евгений Красницкий

– Таковы, значит, причины… М-да… – Аристарх покривил рот в усмешке. – Да знаю я, знаю, что ты со мной не согласна! Тьму слов найдешь, чтобы мне возразить, а на кой они мне? Мне от тебя мысль требуется! Пусть хоть одна, но дельная. И пусть она с моими в чем-то разойдется – не можем мы с тобой думать одинаково – однако быть та мысль должна боярской, а не бабьей. Так что держи язык на привязи, а мысль выпускай на волю, только не сейчас, а потом. А сейчас слушай меня дальше.

Теперь, значит, о последствиях твоей нерадивости и бабьей… нет, не дури, конечно… скажем так: неуемности. Последствия уже есть, и они скверные. Если бы я случайно, – Аристарх жестом подчеркнул случайность события, – совершенно случайно не вмешался, все было бы еще хуже. Кузьма… Ты знаешь, зачем он в Ратное ездил?

– А разве не по кузнечным делам? – искренне удивилась Анна.

– Не знаешь! То-то и оно! Он взял с собой четверых отроков, что половчее с кнутами управляются, заявился в Ратное, нашел тех дур, которых Демьян намедни кнутом попотчевал… Дальше рассказывать?

– Погоди-погоди, Аристарх Семеныч, в самом деле Кузька? Мой племянник?

– Нет, мой! Не перебивай, тебе говорят! – рыкнул староста, потом с досадой покрутил головой, махнул рукой, дескать, что с бабы возьмешь, и продолжил: – Так вот, узрел я на берегу Пивени интереснейшее действо. Дуры те по горло в воде сидят, а Кузьма, коня в реку загнав, кнутом над самой водой – вжик, так что тем нырять приходится, а как вынырнут, опять – вжик, да еще, да еще! Правда, ныряли только трое, а четвертая… У одного отрока кнут в волосах четвертой запутался. Он кнутом дергает, а у молодухи уже и рожа посинела. Каково?

– Господи, Пресвятая Богородица! – Анна не удержалась-таки от крестного знамения. – Да что ж это деется-то? Ну Кузька…

– И это еще не все! Кузьма там еще и слова говорил. Какие? А вот такие: «Не бойтесь озябнуть! Сейчас еще поныряете, а потом отроков моих плотским радостям обучать начнете. Тем и согреетесь. Вам же мужей недостает? А у нас с Михайлой их много, всем хватит!»

«У НАС с Михайлой? Ну-ну, племянничек…»

– Ты понимаешь, что это было? Он ВЛАСТЬ почуял! Полную и безраздельную! И не только упивался ею сам, но и отрокам являл! Даже больше тебе скажу: он сам к тем молодухам, скорее всего, и не притронулся бы – мальчишкам бы их отдал и для этих сопляков тем самым вровень с Михайлой встал. Вот так, Анюта.

– А ты…

– А что я? Ты думаешь, с чего у Кузьки ухо райским яблочком цветет и чуть не вдвое распухло? Назидающей дланью, так сказать… А у отроков его, ежели под рубахи заглянешь, следы от их же собственных кнутов узришь. Повезло им, что жала железные из кончиков выплели, а то бы… Я ведь тоже не каменный и погорячиться могу, как и всякий другой. Но ты вдумайся: жала выплетены. Значит, не по горячности это все Кузьма сделал, а обдуманно! Демьян, говорят, зол и жесток… а Кузьма? Да не менее брата, только по нему не видно! И не горячится, как Демка, с холодной головой творит. Куда же ты смотрела-то, Анюта?

– Так я думала: он к отцу, в кузню зачем-то…

– Да не об этом я! То, что без твоего разрешения коней берут да уезжают, тебе, конечно, упрек, но дело-то не в том! Проглядела ты внутреннюю суть племяша, проглядела, а ведь должна же была и сама догадаться, не ждать, когда мы с Корнеем тебе укажем… Хотя, наверное, указать следовало бы. Понадеялись, что баба сердцем чует. Зря, выходит.

«Ну да, дядька Аристарх, сейчас ты мне выговаривать вправе. Только вот что хошь со мной делай, не поверю я, что все это ты заранее знал, а не там же у реки понял, а по дороге сюда обдумал».

Вслух же сказала другое:

– Да что чуять-то? Не выказывал он ничего такого…

– Не выказывал… А голова тебе на что? Михайла – Корнеев внук, а Демьян с Кузьмой?

– Тоже…

– А еще они Славомировы внуки! Позабыла уже, что Славомир творил и как смерть принял? Ведь на глазах же у тебя все происходило!

– Ох… – Анна прижала ладонь к губам. – Это же…

– Вот именно! Понимаешь, какая кровь им от двух ТАКИХ дедов досталась? Что у них в жилах намешано?

Только было собралась сказать старосте, что она с чересчур прытким племянником сделает, да как сына о такой беде упредит, а он огорошил:

– Значит, так, Анюта. Михайле о внутренней сути Кузьмы ни слова.

– Почему?

– Потому, что ни ты, ни я, ни Корней не знаем, как Михайла поступит и что придумает. Он, конечно, парень необычный… смысленный, но все же еще отрок, доверять ему исправлять внутреннюю суть другого отрока нельзя.

– А как же тогда?..

– Не бойся, есть средство… Есть, и вполне надежное. Подождать немного надо, чтобы в возраст парни вошли, а потом я все улажу.

– Да как же ждать-то? Ведь в любой миг…

– Не в любой! И время еще есть: Михайла пока для Кузьки чуть ли не светоч. Потом восторга, конечно, поубавится, но и мы в нужное время кое-что подправим. Сейчас рано, сейчас это для Кузьмы только детские страхи, от которых со зрелостью мужи избавляются. Нам же нужно, чтобы у него не страх был, а невозможность даже помыслить о нанесении вреда Михайле. Это уже в зрелый разум вбивать надо, отроческое, знаешь ли, при переходе во взрослую жизнь сильно выветривается. В общем, Михайле ни слова, и сама не бойся. Однако помни и присматривай, Михайла подле Кузьмы не один, всякое случиться может.

«Ну вот, опять наговорил, и все загадками. Ладно, спасибо, предупредил, с Кузьки я теперь глаз не спущу».

– А теперь, Анюта, давай-ка вернемся к тому, с чего начинали: поищем в разном одинаковое или очень похожее. Ты решила, что мы с Корнеем ничего не видим и не понимаем, и вознамерилась дела в Ратном вершить наездами по воскресеньям. Кузьма же вообразил, что лучше взрослых знает, что делать надобно, и тоже, понимаешь, наехал… Ну и как это все понимать? Кузьма с тебя пример взял, или ты, аки отроковица горячая да неразумная, себя повела?

Поглощенная мыслями об открывшихся пугающих чертах характера племянника и о той опасности, которая из-за этого грозила ее детям, Анна не сразу отреагировала на последнее обвинение Аристарха. Когда же до нее дошла его суть и она, в который уже раз за эту беседу побагровев, открыла было рот, тот опять рявкнул:

– Не сметь перебивать! Мне твои оправдания без надобности, да и нечем тебе оправдываться! Сути ты не поняла. Не брал с тебя Кузька примера, и не впадала ты в детство! Не в том дело! Вы все здесь. – Аристарх сделал круговое движение рукой, как бы охватывая и крепость и окрестности, – пребываете в заблуждении, будто, строя новую и необычную жизнь, лучше нас, стариков, все понимаете, а мы там, в Ратном, мхом заросли, головами ослабли, ничего уже не хотим и не можем. Возомнили о себе, понимаешь… А вот хрен вам! Видим, понимаем, хотим и можем!

Более того, все здесь у вас происходит так, как нами задумано. Не веришь? А ну-ка припомни: отроков в прежние времена в отдельности от обыденного жития воспитывали? Воспитывали! Воинским умениям всех одинаково обучали? Обучали! Дев перед замужеством в учение мудрым женщинам отдавали? Отдавали!

Да, не стало тех обычаев, отказались от них, и сотня начала хиреть, того гляди и вовсе сгинула бы. Но мы прежний обычай восстановили! Немного по-другому, но восстановили, а оттого появилась надежда… да даже уверенность, что сотня не только возродится, но еще и усилится. И что здесь нового, чудесного? Что вы здесь такого знаете, что нам недоступно? Да что вы вообще знать можете, если даже не поняли, что сами по себе есть не что иное, как возрождение прежнего – доброго и правильного?

«Все ты вроде так говоришь, все складно, но что-то мне душу царапает, согласиться не дает… И ведь не соображу сейчас, тут думать крепко надо. Ладно. Подумаю еще, непременно подумаю».

– И не кривись мне тут, баба, а то я те рожу-то выпрямлю да в другую сторону загну! – вошел в раж Аристарх. – Да, старое возрождаем, но в христианском обличье и под сенью креста! Или у тебя в том сомнения есть? Ах нету? Так чего ж тебя перекособочило? Неужто почитаешь зазорным по предначертаниям старших жить? Или срамно сделалось от того, что сама о том не догадалась? Так молода еще умом с нами равняться, тем паче что и дури бабьей не поддаваться еще не научилась! А Михайла твой понял: «Новое есть хорошо забытое старое». Каково сказано! Истинно мужеский ум, куда вам, бабам… гм, да… Я же упредил: ругать буду. Так, значит, сказанное и понимай. Да все, все уже. Поняла, я думаю, не дура. А теперь слушай наказ.

Аристарх, не вставая с бревна, подобрался, отвердел лицом и заговорил таким же тоном, как Мишка перед строем стоящих навытяжку отроков. Анне даже захотелось подняться и встать точно так же, хотя сама она никогда такого и не делала.

– За нерадение твое, боярыня Анна Павловна, за попущение неверным поступкам и мыслям людей, тебе подчиненных, от воеводы погорынского боярина Кирилла тебе укор. Исправляться начинай прямо сегодня, а мы проследим. Урок же тебе будет таков. Первое: в дела ратнинские впредь самой не встревать и других от того отвращать, при нужде не смущаясь самыми суровыми мерами. Ибо там не дурнее вас, а наездами раз в неделю пользы не принесешь, вред же сотворишь.