Физиология брака - Оноре Бальзак

В ответ прозвучало единодушное «нет». Мне было приказано занести в журнал заседания резолюцию о том, что двум супругам, имеющим общую спальню, но раздельные постели, не следует ставить свои кровати на колесики.

— Впрочем, — уточнил один из почтенных мудрецов, — данное замечание никоим образом не предрешает нашего мнения о наилучшем способе устроить супружескую спальню.

Председатель передал мне элегантно переплетенный том — первое издание писем госпожи Шарлотты Елизаветы Баварской, вдовы единственного брата Людовика XIV, вышедшее в 1788 году, и, пока я переписывал процитированные оратором слова, продолжал:

— Однако, господа, вы, вероятно, получили в письменном виде наш второй вопрос.

— Прошу слова, — тотчас вскричал самый молодой ревнивец. Председатель, утвердительно кивнув, опустился в кресло.

— Сударь, — сказал молодой супруг, — достаточно ли мы подготовлены для обсуждения такого важного предмета, как почти повсеместная нескромность кроватей? Разве тут дело исключительно в промахах краснодеревщиков? Что до меня, я убежден, что данный вопрос затрагивает самые основания человеческого ума. Тайны зачатия, господа, по-прежнему скрываются во мраке, который современная наука рассеяла лишь отчасти. Мы не знаем, в какой мере внешние обстоятельства влияют на микроскопические существа, открытием которых человечество обязано бесконечному терпению таких ученых, как Хилл, Бейкер, Жобло, Эйхорн, Глайхен, Спалланцани, Мюллер и, наконец, господин Бори де Сен-Венсан[253]. Чрезвычайно важна также музыкальная сторона проблемы, для разрешения которой я недавно запросил в Италии некоторые сведения об общих принципах устройства кроватей в тамошних краях... Вскоре мы узнаем, снабжены ли они карнизами для занавесей, винтами, колесиками, страдает ли изъянами их конструкция и не связано ли врожденное чувство гармонии, отличающее итальянцев, с сухостью выжженного солнцем дерева, из которого изготовляется обычно итальянское ложе... По вышеизложенным причинам я требую отложить рассмотрение интересующего нас вопроса.

— Но разве мы собрались здесь, чтобы рассуждать о музыке?.. — воскликнул, резко поднявшись, некий джентльмен с запада. — Нас интересуют в первую голову нравы, а потому сильнее всех прочих нас должны волновать вопросы морали...

— Тем не менее, — сказал один из самых влиятельных членов собрания, — я полагаю, господа, что мы не вправе пренебречь мнением первого оратора. Забавнейший из философов и философичнейший из забавников прошлого столетия, Стерн, сетовал на то небрежение, с каким относятся люди к изготовлению себе подобных. «Какой позор! — восклицал он. — Тот, кто копирует божественный облик человека, удостаивается венков и рукоплесканий, а тот, кто изготовляет сам оригинал, с которого пишутся копии, не получает иной награды, кроме собственного творения!..» Не стоит ли заняться улучшением человеческой породы вместо того, чтобы улучшать породу лошадей? Господа, недавно я побывал проездом в маленьком городке близ Орлеана, все население которого составляют хмурые, печальные горбуны — истинные дети беды... Так вот, продолжая первого оратора, замечу, что кровати в этом городке ужасны, а спальни обставлены отвратительно... Неужели вы полагаете, господа, что наши жизненные дýхи[254] могут соответствовать нашим идеям, если вместо пения ангелов небесных слух наш поражают пронзительные звуки самых несносных, докучных и отвратительных земных мелодий? Быть может, появлением на свет прекрасных гениев, делающих честь человечеству, мы обязаны кроватям, которые прочно стоят на земле, что же до буянов, затеявших французскую революцию, они, скорее всего, были зачаты на кроватях шатких и ненадежных; со своей стороны, жители Востока отменно красивы благодаря совершенно особому способу устраивать брачное ложе... Я подаю голос за перенос обсуждения.

Почтенный джентльмен сел.

Тут поднялся член секты методистов.

— К чему медлить? — воскликнул он. — Нам нет дела ни до улучшения породы, ни до усовершенствования оригиналов. Мы защищаем интересы ревнивых супругов и священные принципы нравственности. Разве вам не известно, что шум, на который вы жалуетесь, страшит преступную супругу больше, чем громкий трубный глас, возвещающий начало Страшного суда?.. Неужели вы забыли, что, не раздавайся кое-где этот жалобный скрип, мужьям ни за что не удалось бы выиграть ни одного процесса по обвинению в преступной связи? Призываю вас, господа, вспомните разводы милорда Эбергевени, виконта Болингброка, покойной королевы, Элизы Дрейпер, госпожи Харрис, наконец, все прочие судебные разбирательства, протоколы которых опубликованы в двадцати томах[255], выпущенных господином... (Секретарь не расслышал имени английского издателя.)

Заседание было решено отложить. Самый юный ревнивец предложил учредить премию за лучшее рассуждение в ответ на вопрос, затронутый Стерном; начали собирать деньги, однако после заседания в шляпе председателя оказалось всего восемнадцать шиллингов.

Протокол заседания этого недавно основанного лондонского общества, задавшегося целью усовершенствовать нравственность и брак и сделавшегося предметом насмешек лорда Байрона[256], мы получили от почтенного В. Хавкинса, эсквайра, приходящегося двоюродным братом прославленному капитану Клаттербаку[257].

Приведенный нами фрагмент может пролить свет на кое-какие неясности, содержащиеся по сей день в теории кровати и касающиеся конструкции супружеского ложа.

Однако мы находим, что английское собрание уделило этому преюдициальному вопросу[258] чересчур большое внимание. Очень вероятно, что у человека, выбирающего себе ложе, столько же оснований быть россинистом, сколько и прочнистом[259], но проблема эта либо выше, либо ниже нашего понимания, во всяком случае, разрешить ее мы не в силах. Вслед за Лоренсом Стерном мы полагаем, что скудость физиологических наблюдений, касающихся искусства рожать красивых детей, составляет позор европейской цивилизации, делиться же с читателями нашими размышлениями о сем предмете мы остережемся, ибо ханжеский язык столь мало пригоден к их изложению, что мы рискуем быть дурно поняты либо дурно приняты. По причине подобного высокомерия в нашей книге будет вечно зиять пробел, зато мы получим приятную возможность завещать еще одну тему потомкам, которых, не скупясь, одаряем всем тем, за что не беремся сами, выказывая своего рода отрицательную щедрость в назидание всем, у кого, по их словам, идеи не переводятся.

Теория кровати даст нам повод к обсуждению вопросов куда более важных, чем те, которые привлекли внимание наших соседей, занявшихся ложем на колесиках и шумом, сопутствующим преступной связи.

Мы утверждаем, что цивилизованные нации и прежде всего привилегированные сословия этих наций, которым и предназначена наша книга, знают всего три способа спать (в самом общем смысле слова).

Спать можно:

1. В двух кроватях, стоящих в одном алькове

2. В разных комнатах.

3. В одной общей кровати.

Прежде чем начать рассмотрение этих трех способов совместного существования супругов, которые, разумеется, оказывают очень разное влияние на счастье жен и мужей, мы должны кратко описать воздействие кровати на человека и роль, которую играет этот предмет домашнего обихода в политической экономии человеческой жизни.

Утверждение, самое бесспорное из всех, какие были высказаны на сей счет, гласит, что кровать изобретена для того, чтобы спать.

Было бы нетрудно доказать, что обычай спать вместе возник гораздо позже, чем прочие законы супружества.

Какие силлогизмы вынудили род людской покориться обычаю, оказывающему столь гибельное воздействие на счастье, здоровье, лишающему человека радостей и даже ущемляющему его честолюбие?.. Вот вопрос, который было бы любопытно исследовать.

Если бы до вашего сведения дошло, что один из соперников отыскал способ выставить вас перед вашей возлюбленной в бесконечно смешном обличье, например, в виде театральной маски с перекошенным ртом или в виде медного крана, скупо, каплю за каплей источающего чистейшую влагу, вы бы, чего доброго, закололи этого соперника. Так вот, этот соперник — сон. Существует ли на свете человек, знающий наверное, каков он во сне?..

Обращаясь в живые трупы, мы предаем себя в руки неведомой силы, которая овладевает нами против нашей воли и вершит чудеса: одних сон делает умнее, чем они есть, других — глупее.

Одни люди спят, по-дурацки открыв рот.

Другие храпят так, что в доме дрожат стены.

Большинство походят во сне на изваянных Микеланжело молодых чертей, показывающих прохожим язык.

Единственное в целом свете существо, чей сон благороден, — Геренов[260] Агамемнон, мирно почивающий в своей постели, меж тем как Клитемнестра, вдохновляемая Эгистом, заносит над ним убийственный кинжал. По этой причине, предчувствуя наступление поры, когда мне станет страшно показываться во сне взорам кого-либо, кроме Провидения, я страстно желал научиться почивать с достоинством царя царей. По этой же самой причине с того дня, как я услышал рулады, выводимые во сне моей старой кормилицей, которая, согласно широко распространенному народному выражению, храпела во все носовые завертки, я стал ежевечерне молить своего патрона, святого Оноре, чтобы он избавил меня от этого жалкого красноречия.