Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот так вы будете делать каждое утро, – сообщила она, извлекая первый клинок и подавая его Францу, в чьей лапище он смахивал на зубочистку. – А теперь к делу. Вообще мы еще будем делать зарядку, но сегодня я хочу просто оценить, кто что знает. Итак, парни, разберите шпаги, девчата – луки, и посмотрим.
– А почему луки?
Му Гуин обернулась на голос Беллы.
– Потому, что женщине важнее уметь обращаться с оружием, которое может настичь желаемую цель, не подвергнув ее опасности от в среднем более тяжелого и сильного противника. А еще, – преподавательница смерила иберийку взглядом, – замечательно тренирует спину и ставит осанку.
Белла вспыхнула и свела лопатки вместе с таким усердием, что они едва не стукнулись друг о друга.
– Я умею фехтовать!
– А научитесь стрелять – будете уметь еще и это, – отрезала профессор. – Впрочем, – тут она улыбнулась, прищурившись, – если вам охота показать, какая вы молодец, берите шпагу, оценю. Только тогда уж не жалуйтесь, скажу вам все как есть.
Белла удовлетворенно кивнула и прошествовала к шпагам, где пару минут потратила на то, чтобы изучить представленный выбор. Ксандер, который рассудил, что вряд ли в Академии держат что-то завалящее или, наоборот, что среди клинков может найтись что-то сильно из ряда вон, взял первый, какой попался под руку, и убрался с ее пути.
Девочки, заметил он, в основном спорить не стали. Некоторые, как Катлина и Марта, держали луки так, будто ожидали, что те их вот-вот укусят, Алехандра и Мишель задорно переглядывались, видимо, предвкушая приключение, а Одиль пробежалась по изогнутым деревяшкам пальцами, словно вслепую, наклонила голову, будто прислушиваясь, и только тогда выбрала один, который даже погладила слегка.
– Ну что ж, раз тут играют в робингудов, поиграем, – хмыкнула рядом с ней Леонор, и Одиль ей улыбнулась, а Клаус покосился в ее сторону и вздохнул: он явно предпочитал играть в Робин Гуда, а не в мушкетеров.
– Разделимся, – скомандовала Му Гуин. – Лучники, займите ту половину зала, где мишень, а шпажники – сюда.
Первое время они послушно выполняли базовые упражнения. У тех, кто что-то умел, Му Гуин придирчиво оценивала стойку и технику выполнения, кому-то объясняя, а кого-то поправляя. На похвалу она была скупа, а вот показывать и поправлять была готова сколько угодно, причем, чем неумелее был ученик, тем терпеливее и мягче вела себя она, – с теми же, кто явно впервые взял в руки шпагу, как тот же Франц, она вообще казалась добрее родной матери. Как она делила свое время между двумя половинами зала, и как там справлялись лучницы, Ксандер не следил, но судя по тому, что голоса оттуда доносились вполне бодрые, жаловаться им не приходилось.
Его она особенно не тревожила, точнее, подошла пару раз: в первый – нахмурившись на неудачный выпад и подождав, когда он повторит, чтобы убедиться, что ошибка была не системной, а во второй – когда отчитала решившего изобразить незаданный пируэт Хуана и заодно построже пригляделась к стоявшему неподалеку Ксандеру: не задумал ли и он какую каверзу. Ксандер ничего такого не думал, так что она одобрительно кивнула и пошла дальше.
– Запомни, Ксандер: красивости – это на потом и на публику. Сначала надо научиться выполнять все четко и быстро, и одно это будет уже красиво, поверь мне.
Дон Алехандро фехтовал именно так: строго, четко и молниеносно, и смотрелось это сногсшибательно, хотя Ксандер был всегда довольно-таки равнодушен к романтике шпаги и кинжала.
Было одно лето, когда Мориц, начитавшись галлийских романов, вырезал для себя и верного Винсента по деревянной шпаге, Винсент в свою очередь стащил у своей матери пару наволочек, которые друзья распороли и нацепили на себя на манер коротких плащей, и все время, что Мориц был в тот год дома, они носились по окрестностям, поминутно вызывая друг друга на дуэль. Ксандер в роли оруженосца упоенно носился с ними и думал, что лучше не может быть ничего, благо ему тоже пообещали на следующий год шпагу. Но следующим летом Мориц приехал с головой, полной зорких следопытов, благородных и не очень индейцев, и с шапкой из енота, и эта игра пришлась Ксандеру куда больше по душе.
А потом Мориц погиб, самого Ксандера забрали далеко от родных мест, и к тому часу, когда младший сын дона Фернандо решил, что Ксандера надо учить фехтовать, шпаги у фламандца уже прочно ассоциировались не с веселыми рисковыми галлами, с готовностью сражавшимися на поединках ради уроненного платочка прекрасной дамы или разрубая запутанные узлы интриг, а с ненавистными иберийцами.
Но отговорок дон Алехандро слушать не желал.
– Ты все-таки принц, Ксандер, и есть вещи, которые тебе надо уметь, – объяснял он, терпеливо ставя в стойку своего ученика поневоле. – Тебе совсем не обязательно это любить и быть первым бретером Европы. Я же вот не очень-то люблю.
И улыбался так обезоруживающе, что возражения замирали на языке. И дело было не только в улыбке, а и в том, что дон Алехандро относился к нему, фламандцу, почти по-дружески и учил его далеко не только фехтованию, а еще куче куда более полезных вещей. Для начала он был врачом, и это от него Ксандер узнал, как можно наложить жгут, а как – повязку, как составить мазь от ожогов, которой он снабжал Беллу, и даже – как вернуть к жизни почти утонувшего: когда он оставил дом, для этих уроков он был еще мал. А еще он брал их с Беллой на море, на юг, и рассказывал им по памяти веселые стихи про Сида, сидя у костра на песке.
«Я же знаю, что любят мальчишки», – сказал он как-то в ответ на упрек дона Фернандо, и старый герцог впервые на памяти Ксандера отвел глаза.
Тогда-то Ксандер и узнал, что у дона Алехандро были жена и двое сыновей, уже совсем взрослых, но за год до того, как Ксандер оказался в Иберии, на их дом близ Севильи напали неведомые злодеи и убили всех.
– Вы отомстили, да? – спросил тогда Ксандер.
– Это не мое дело – отнимать жизнь даже у таких, – печально ответил тот. – Я не очень и умею, наверное. И потом, тут же главное – не то, кто эти люди,
