Преступление в Орсивале - Эмиль Габорио

Затем мисс Фэнси стала строить планы на будущее — надо отдать ей должное, вполне благоразумные.

Решившись, несмотря ни на что и даже более, чем когда-либо, остаться верной разоренному Эктору, она собиралась отказаться от квартиры за шесть тысяч франков, продать мебель и заняться честным ремеслом.

Дженни и вправду разыскала одну свою старую приятельницу, искусную модистку, и та была не прочь вступить в дело, если подруга вложит деньги, а она — знание ремесла. Они вместе купят шляпную мастерскую в квартале Бреда, а уж у них в руках она будет процветать и принесет недурной доход.

Дженни выкладывала все это с весьма важным видом, щедро пересыпая свой рассказ особыми словечками, а Эктор хохотал. Эти коммерческие прожекты представлялись ему безумно смешными, но он был тронут самоотверженностью молодой, хорошенькой женщины, которая готова была трудиться, что-то делать, лишь бы угодить ему.

К сожалению, настала пора прощаться.

Фэнси приехала в Корбейль с намерением пробыть там неделю, но граф объявил ей, что это решительно невозможно. Она долго плакала, сердилась, но потом утешилась мыслью, что приедет в следующий вторник.

— Прощай, прощай, — повторяла она, целуя Эктора, — до свидания, и помни обо мне! — И добавила с улыбкой, шаловливо погрозив ему: — Мне следовало бы поостеречься: мои попутчики рассказали, что знают твоего друга, а его жена, по их словам, — первая красавица Франции. Это правда?

— Право, не знаю! Не обратил внимания.

Эктор не лгал. Хоть это было и не заметно, но он все еще не оправился от ужасов своего несостоявшегося самоубийства. Душевные потрясения оглушают подчас не меньше, чем удары по голове; Эктор был оглушен и не замечал ничего вокруг. Однако слова «первая красавица Франции» пробудили его любопытство, и в тот же вечер он поспешил наверстать упущенное. Когда он вернулся в «Тенистый дол», друга его еще не было дома, а г-жа Соврези сидела над книгой в ярко освещенной гостиной.

Эктор уселся напротив нее, но не слишком близко; теперь он мог ее разглядывать, время от времени роняя какую-нибудь ничего не значащую фразу.

Первое его впечатление было не в пользу Берты. Он нашел, что красота ее слишком скульптурна и чересчур совершенна. Он пытался отыскать какой-нибудь изъян, но не мог; ему почти страшно было смотреть на это прекрасное неподвижное лицо, на эти светлые глаза, разившие, словно клинки. Быть может, он, человек по природе своей слабый, нерешительный, нестойкий, инстинктивно опасался этой энергической, действенной, бесстрашной натуры.

И все же мало-помалу он привык проводить в обществе Берты послеобеденные часы, покуда Соврези занимался распродажей его имущества — целыми днями торговался, вел переговоры, оспаривал проценты, советовался со стряпчими и маклерами.

Вскоре граф заметил, что она с удовольствием его слушает, и признал ее женщиной выдающегося ума, далеко превосходящей мужа.

Сам он не блистал ни умом, ни образованием, зато обладал неистощимым запасом анекдотов и забавных историй. Он много повидал, знался со многими людьми, и его, словно живую летопись, занятно было перелистывать. Кроме того, он подчас умел блеснуть искрометным остроумием и поразить неискушенного слушателя изысканным цинизмом.

Не будь Берта так очарована, она оценила бы его по достоинству, но она уже утратила способность к непредвзятым суждениям. Обмирая от дурацкого восторга, она внимала ему, как страннику, вернувшемуся из удивительных краев, откуда не возвращался никто, побывавшему среди неведомых народов, познакомившемуся с их непостижимыми для нас нравами и обрядами.

Так проходили дни, недели, месяцы, но графу де Треморелю, вопреки его опасениям, не было скучно в «Тенистом доле». Жизнь в сытости и довольстве незаметно убаюкивала его. Лихорадка первых дней сменилась телесным и душевным оцепенением; его нынешнему существованию недоставало, быть может, остроты, зато не было в нем и никаких неприятных ощущений.

Эктор много ел, много пил, спал по двенадцать часов в сутки. В оставшееся время болтал с Бертой, а не то бродил по парку, качался в кресле-качалке или ездил верхом. Он даже пристрастился удить рыбу там, где кончался парк, под ивами. Он раздобрел.

Лучшие его дни были те, которые он проводил в Корбейле, в, обществе мисс Фэнси. В ней он обретал частичку прошлого; к тому же она всякий раз с ним ссорилась, тем самым заставляя его встряхнуться.

Словом, в складках платья она приносила с собой глоток парижского воздуха, а на ботинках — немного грязи с бульваров.

Дженни приезжала пунктуально раз в неделю, и любовь ее к Эктору отнюдь не слабела, а, напротив, с каждой встречей разгоралась все сильней. Быть может, мисс Фэнси и сама не слишком разбиралась в своих чувствах. Дела у бедной девушки шли из рук вон плохо. Мастерскую она купила слишком дорого, товарка ее через месяц сбежала, украв три тысячи франков. Она ничего не понимала в торговле, и ее грабили все кому не лень.

Она не рассказывала Эктору о своих заботах, но собиралась попросить его оказать ей помощь. Это ведь был сущий пустяк для него в сравнении с той великой жертвой, которую она ради него принесла.

Первое время обитатели «Тенистого дола» удивлялись, глядя на этого высокого молодого человека, который безотлучно жил в поместье и изнывал от безделья, но вскоре к нему привыкли.

Со временем Эктор усвоил меланхолическое выражение лица, как подобает человеку, перенесшему неслыханные удары судьбы и обманувшемуся во всех надеждах. Он казался безобидным, его стали считать своим. Про него говорили:

— Граф де Треморель держится с чарующей простотой.

Но подчас, в минуты одиночества, им овладевали внезапные и ужасные приступы отчаяния. «Я не могу больше так жить!» — думал он и, сравнивая минувшее с настоящим, терзался от вспышек ребяческой ярости.

Как вырваться из этого прозябания, как избавиться от людей, которые его окружают, ограниченных, как их мораль, тусклых, как их существование, от всех этих соседей и друзей Соврези?

Куда бежать от них, как спастись? У него не было искушения вернуться в Париж. Да и что ему там делать? Его особняк уже был куплен бывшим торговцем лаковой кожей. У Эктора не было даже своих денег — только то, что ссужал ему Соврези. А сам Соврези представлялся ему безжалостным, властным, беспощадным другом, черствым, как хирург, который не слушает стонов больного, кромсая его ланцетом, а помнит лишь о том, что должен его спасти. В отчаянном положении Соврези не признавал ни полумер, ни постепенности.

— Твой корабль тонет, — сказал он однажды Эктору, — так давай первым делом швырнем за борт все лишнее. Не оставим от прошлого ничего — оно мертво; похороним его, и пусть ничто о нем не напоминает. Распродадим все, а там посмотрим.

Распродажа оказалась весьма хлопотной. То и дело возникали новые кредиторы; их список все время разрастался. Даже из-за границы, из Англии, являлись заимодавцы. Многим наверняка было уже уплачено, но Соврези не мог предъявить им расписки, и они настаивали на своих правах. А некоторые, чьи явно непомерные притязания он отверг, угрожали подать в суд, надеясь, что, убоявшись скандала, он уступит.

Соврези изнурял друга своей кипучей деятельностью. Каждые два-три дня он отправлялся в Париж, несколько раз ездил в Бургундию и в Орлеан, чтобы проследить за продажей тамошних имений.

Граф де Треморель сперва считал его ничтожеством, но в конце концов проникся к нему ненавистью. Неизменная веселость и бодрость Соврези приводили его в отчаяние. Его точила зависть. И лишь одна гнусная мысль несколько утешала его.

«В сущности, — говорил он себе, — счастье Соврези в том, что он дурак. Воображает, будто жена от него без ума, а она его терпеть не может».

И впрямь, Берта не удержалась и дала ему понять, что питает к мужу отвращение. Ей не нужно было исследовать глубины своего сердца, она любила Тремореля и сама это понимала. Ее пристрастный взгляд находил в нем воплощение того идеала, который виделся ей в самых пылких мечтах.

В то же время она была в отчаянии, не находя в нем никакого отклика на свою любовь. Значит, ей говорили неправду, будто против ее красоты невозможно устоять. Он был с ней любезен, даже галантен, но не более.

— Если бы он меня полюбил, — в бешенстве твердила она, — он бы мне признался, ведь он так смел с женщинами, он вообще никого и ничего не боится.

И ее охватывала ненависть к той женщине, сопернице, с которой он каждую неделю встречался в Корбейле. Берте хотелось увидеть, узнать ее. Кто она такая? Так ли уж красива?

Когда речь заходила о мисс Фэнси, Эктор становился непроницаем. Берта пробовала его осторожно порасспросить, но он отвечал весьма расплывчато, нимало не заботясь о том, что воображение Берты подсказывало ей выводы более чем лестные для него.