Преступление в Орсивале - Эмиль Габорио

Мисс Фэнси схватила Эктора за руки и подвела к окну, поближе к свету. Там, впившись в него пристальным взглядом, словно надеясь, что взгляд этот исторгнет правду из самой глубины его души, она медленно, отчеканивая каждое слово, произнесла:

— Значит, ты вправду бросаешь меня только ради того, чтобы жениться?

Высвободив руку, Эктор прижал ее к своему сердцу.

— Клянусь честью! — отвечал он.

— Тогда придется тебе поверить.

Она отошла от окна. Спокойно, словно ничего не произошло, остановилась перед зеркалом, надела шляпку, завязала ленты изящным бантом.

Собравшись, она снова подошла к Треморелю.

— В последний раз, — спросила она, как могла твердо, хотя в глазах у нее блестели слезы, — в последний раз скажи мне, Эктор, все кончено?

— Иного выхода нет.

Эктор не заметил, что лицо ее исказилось злобой, а губы дрогнули, словно с них готов был сорваться язвительный ответ, но она сразу же спохватилась. После минутного раздумья Дженни сказала:

— Я ухожу, Эктор. Если это правда, что ты покидаешь меня из-за женитьбы, обещаю тебе, что ты никогда больше обо мне не услышишь.

— Полно, дитя мое! Я надеюсь, что мы с тобой останемся друзьями.

— Ладно! Но если ты расстаешься со мной, как я опасаюсь, ради новой любовницы, запомни, что я тебе сейчас скажу: и ты, и она — вы оба погибли.

Она отворила дверь, он хотел взять ее руку, но она его оттолкнула.

— Прощай!

Эктор бросился к окну — убедиться, что она ушла. Да, она смирилась: он видел, как она удалялась по улице, ведущей на вокзал.

— Что ж, — сказал он себе, — это было тяжко, но все же лучше, чем я ожидал. Что ни говори, Дженни — славная девушка.

XVI

Говоря мисс Фэнси о женитьбе, граф де Треморель не лгал, верней, лгал лишь наполовину. На этот счет действительно шли разговоры, и хотя дело продвинулось не так далеко, как утверждал граф, некоторые предварительные шаги позволяли надеяться на скорое и успешное его завершение.

Идея исходила от Соврези, сейчас особенно старавшегося достойно завершить свои труды по спасению друга. Как-то вечером с месяц назад он увел Тремореля после ужина к себе в кабинет.

— Удели мне четверть часа, — сказал он, — а главное, не давай скоропалительного ответа. Предложение, которое я собираюсь тебе сделать, заслуживает, чтобы подумать над ним самым серьезным образом.

— Если надо, я умею быть и серьезным.

— Начнем с ликвидации твоего имущества. Она еще не закончена, но уже достаточно продвинулась, чтобы можно было предвидеть результаты. Сейчас я могу смело утверждать, что у тебя останется триста — четыреста тысяч франков.

Никогда, даже в самых лучезарных мечтах, Эктор не смел надеяться на такой успех.

— Но я же буду богач! — радостно воскликнул он.

— Ну, не богач, но, во всяком случае, не нищий. А сейчас, как мне кажется, у тебя имеется возможность восстановить утраченное положение.

— Возможность? Господи, какая?

Соврези ответил не сразу. Он пытался поймать взгляд друга, чтобы увидеть, какое впечатление произведут его слова.

— Тебе надо жениться.

— Жениться? Это совет из тех, какие легко давать, но трудно исполнить.

— Извини, но ты должен бы знать, что я никогда не бросаю слов на ветер. Что бы ты сказал о девушке из хорошей семьи, юной, прелестной, получившей прекрасное воспитание, очаровательной настолько, что я могу сравнить ее лишь с моей женой, и к тому же с приданым в миллион?

— Друг мой! Я скажу, что обожаю ее. И ты знаком с этим ангелом?

— Ты тоже знаком. Этот ангел — мадемуазель Лоранс Куртуа.

Едва прозвучало имя, лицо Эктора помрачнело, он безнадежно махнул рукой.

— Нет, господин Куртуа, этот бывший негоциант, суxoй, как цифра, наживший деньги своим трудом, ни за что не отдаст дочь безумцу, промотавшему состояние.

— Ты поистине человек, имеющий глаза, да не видящий, — пожав плечами, ответил Соврези. — Знай же, этот Куртуа, которого ты считаешь сухарем, страшно романтичен и честолюбив. Выдать дочку за графа Эктора де Тремореля, кузена герцога де Самблемеза, родича Коммареп-д'Арланжей, — да он счел бы это наивыгоднейшей сделкой, даже если бы у тебя не было ни гроша! Он пойдет на все, лишь бы получить сладостную возможность как бы невзначай бросить: «Мой зять граф» или «Моя дочь графиня де Треморель». А ты ведь не нищий, у тебя есть, верней, будет, рента в двадцать тысяч. Вместе с твоими дворянскими грамотами это стоит миллиона.

Эктор молчал. Он считал, что жизнь его кончена, и вдруг перед ним открылась блистательная перспектива. Наконец-то он сможет выйти из-под унизительной опеки друга. Будет свободен, богат, у него будет жена, во всех отношениях превосходящая (и это было его твердое мнение) Берту, будет свой дом, который затмит дом Соврези.

В тот же миг перед ним возник образ Берты, и он подумал, что женитьба даст ему повод развязаться с любовницей, пусть красивой и пылкой, но до того властной и требовательной, что ее притязания и стремление главенствовать над ним стали просто невыносимы.

— Должен тебе признаться, — крайне серьезно ответил Эктор другу, — я всегда считал господина Куртуа прекрасным человеком, достойным всяческого уважения, а мадемуазель Лоранс — одна из тех идеальных девушек, жениться на которой счастье, даже если бы она была бесприданница.

— Тем лучше, дорогой Эктор, тем лучше, хотя имеется одно условие, но, впрочем, думаю, его нетрудно будет исполнить. Прежде всего необходимо понравиться Лоранс. Отец боготворит ее и выдаст только за того, кого она сама выберет.

— Будь покоен, — приосанившись, отвечал Эктор, — она влюбится в меня.

И действительно, назавтра он постарался встретиться с г-ном Куртуа; тот повел графа смотреть только что приобретенных им жеребят, а завершилось все приглашением отужинать.

Ну а перед Лоранс Эктор развернул весь свой арсенал обольщений, притворных и, правду говоря, не самой высокой пробы, но действовал он с таким блеском, так умело, что буквально покорил, ослепил и очаровал юную девушку.

Вскоре в доме орсивальского мэра только и разговоров было, что о милейшем графе де Тремореле.

Еще ничего не было официально решено, не было сделано ни предложения, ни каких-либо предварительных шагов, ни даже малейшего намека, однако г-н Куртуа весьма рассчитывал, что в ближайшие дни граф попросит у него руки дочери и заранее рад был сказать «да», поскольку был уверен, что Лоранс не ответит «нет».

Берта же ничего не подозревала.

Над тем, что она именовала «своим счастьем», нависла грозная опасность, а она все беспокоилась из-за мисс Дженни Фэнси.

И лишь как-то после вечера у г-на Куртуа, во время которого осмотрительный Эктор не вставал из-за карточного стола, Соврези решился рассказать жене про этот брак, надеясь сделать ей приятный сюрприз. При первых же словах Берта смертельно побледнела. Она так взволновалась, что, боясь выдать себя, бросилась в свою туалетную комнату. А Соврези, удобно рассевшись в одном из стоящих в спальне кресел и несколько повысив голос, чтобы жена в соседней комнате могла слышать, продолжал излагать всевозможные преимущества этого брака.

— Представь себе, у нашего друга будет шестьдесят тысяч франков ренты! Мы подыщем ему именьице поблизости, и таким образом будем ежедневно видеться с ним и с его женой. В осенние вечера о лучшем обществе и мечтать не приходится. Эктор, в сущности, славный и достойный человек, а Лоранс, ты сама столько раз это говорила, просто прелесть.

Берта не отвечала. Неожиданный удар был так чудовищен, что мысли у нее смешались.

— Почему ты молчишь? — удивился Соврези. — Тебе не правится мой план? А я думал, ты будешь в восторге.

Берта поняла, что, если она и дальше будет молчать, муж войдет, увидит, как она бессильно сидит на стуле, и обо всем догадается. Она сделала над собой усилие и, просто чтобы что-то ответить, выдавила:

— Да, да! Превосходная идея.

— Ты как-то с сомнением это говоришь, — заметил Соврези. — У тебя есть какие-нибудь возражения?

А она и вправду искала возражения, но ни одно хоть сколько-нибудь разумное не приходило в голову.

— Я немножко побаиваюсь за будущее Лоранс, — нашлась наконец она.

— С чего бы это?

— Ты же сам мне рассказывал, что господин де Треморель был распутник, игрок, мот…

— Тем больше оснований доверять ему. Прошлые безумства — гарантия будущей мудрости. Он получил урок, который никогда не забудет. К тому же он будет любить жену.

— Почему ты так уверен?

— Да он уже любит ее!

— Кто тебе сказал?

— Он сам. — И Соврези принялся подшучивать над нежной и, как он говорил, буколической страстью Эктора. — Представляешь, он уже считает нашего славного Куртуа занятным и остроумным. Да, влюбленные смотрят на мир сквозь розовые очки. Эктор каждый день часа два-три проводит с ним в мэрии. Слушай, а чего ты там сидишь в этой комнате? Ты слышишь меня?