Свет - Майкл Гаррисон

Эд провел в цирке несколько дней, дожидаясь развития событий. Энни Глиф приходила и уходила в обычной своей тихой манере. Казалось, ей приятно с ним видеться после смены. Она ему всегда что-нибудь приносила. Всегда чуть удивлялась, видя его там. Ему стало привычно зрелище ее мощного тела за пластиковой шторкой душевой кабинки. Такая осторожная! И только по ночам, когда из Энни с потом выходила café électrique, ему приходилось отодвигаться, чтобы не пострадать.

— Тебе что, нравятся такие великанши, как я? — спрашивала она. — Наверняка ведь все твои партнерши были хрупкими красотками.

Эд сердился, но не знал, как ей об этом сказать.

— Ты в порядке, — успокаивал он. — Ты красивая.

Она смеялась и отводила взгляд.

— Тут должно быть пусто, — говорила она, — а то еще поломаю что-нибудь.

По утрам она всегда уходила. Эд просыпался поздно, завтракал в кафе «Прибой» на приморском бульваре и узнавал новости. Война с каждым днем приближалась. Ужасники убивали детей и женщин, захватывали гражданские корабли. Зачем? Кто их знает! В голограммах крутился космический мусор. Где-то в районе Эридана-IV через вакуум медленно проплывали, словно взвешенные в нем детские одежки и местные артефакты. Три грузовоза и вооруженный ялик «Феерическая жизнь» пали жертвой бессмысленной на первый взгляд засады. Экипажи и пассажиры за восемьдесят наносекунд превратились в газ. От тел ничего не осталось. Поев, Эд уходил в цирк в надежде получить работу. Он много с кем говорил там. Люди были к нему расположены, но помочь не могли.

— Важно сначала с мадам Шэн поговорить, — объясняли они.

Она же словно в прятки с ним играла. Ежедневно появлялась в отдалении — непонятного пола, едва различимая в яростном сиянии прожекторов, каждый раз будто в новом обличье. По вечерам он приставал к Энни Глиф:

— Она сегодня на месте?

Энни Глиф только смеялась.

— Эд, она всегда занята.

— Но она сегодня на месте?

— Она занята. Она заботится о нашем преуспеянии. Ты вскоре увидишь ее.

— Ладно. Ну-ка глянь: это она там, вдалеке?

Энни веселилась.

— Эд, это же мужчина!

— А там?

— Ну, Эд, это же собака!

Эду нравилась цирковая суета, но диорамных экспонатов он не понимал. Постояв перед «Брайаном Тэйтом и Майклом Кэрни», он лишь смутился от маниакального блеска глаз Кэрни, который, перегнувшись через плечо друга, неотрывно смотрел в монитор, и странной позы Тэйта, искоса бросившего взгляд назад и вверх; понимание брезжило на усталых лицах. Одеты они были занятно.

С чужаками у него получалось чуть лучше. Футах в трех-четырех от земли парили большие бронзовые баки или клети вроде гробовых, и было в этих движениях нечто вязко-упругое, но, как легко их ни касайся, отдача получалась ощутимая, массивно-ньютоновская. Он побаивался катетерной оплетки и замысловато отделанных выступов, которые с равным успехом могли оказаться механизмами или украшениями. Не скрывая опаски, смотрел, как чужаки следуют за укротителями в свете приморского полудня. В результате у него почти отпала охота заглядывать в маленькие иллюминаторы из бронестекла, за которыми-де находились Микрохотеп, Азул, Гисперон и прочие. Баки и клети тихо гудели или исторгали едва видимые сполохи ионизирующего излучения. Ему казалось, что заглядывать туда — все равно как в телескоп. Вид этих устройств напоминал ему о твинк-баке. Он боялся наткнуться на самого себя.

Признавшись в этом перед Энни Глиф, он услышал ее смех.

— Вы, твинки, вечно боитесь сами на себя взглянуть, — заметила она.

— Я однажды посмотрел, — сказал он. — Мне хватило. Там словно котенок был. Черный котенок.

Энни улыбнулась чему-то своему.

— Ты сам на себя посмотрел и увидел котенка? — уточнила она.

Он уставился на нее.

— Я имел в виду, — пояснил он терпеливо, — увиденное в одной из этих бронзовых штуковин.

— Ну и что, если там был котенок, Эд? Они же такие милые, котята-то.

Он передернул плечами.

— Там плохо видно, — признал он. — Это могло быть что угодно.

Шли дни, а мадам Шэн была недоступна. Но Эду казалось, что он чувствует ее присутствие: а надо ей будет, появится и работу предложит. Между тем он спал допоздна, пил «Блэк Харт» из бутылки и сидел в баре дюнного мотеля, слушая отрывочные заклинания на удачу партнеров-старперов, бросавших кости. Эд выигрывал чаще, чем проигрывал. С тех пор как он ушел из дому, ему частенько везло в азартных играх. Но Близнецы и Лошадь стали преследовать его во сне, так что спали они с Энни одинаково беспокойно. Потели, ворочались, просыпались и спасались единственным доступным способом.

— Трахни меня, Эд. Трахни меня покрепче.

А Энни Эда зацепила. Она была как бастион, за которым он прятался от мира.

— Эй, сконцентрируйся, — говорили ему весело старперы. — Или ты нам глаза замыливаешь?

Если Энни работала допоздна, он и в ее смену играл тоже. Старперы в пустом баре никогда не включали свет. Неонового сияния Тракта, сочащегося через открытую дверь, им вполне хватало. Эд полагал, что они уже переросли большинство потребностей более молодого возраста. Как-то вечером, часов в десять, он играл в кости, и сверху упала тень. Он поднял глаза. Это была ресепшионистка. В затрепавшейся от стирки джинсовой юбке с бахромой. Волосы ее были зачесаны назад, а под мышкой торчал тот замысловатый терминал в форме аквариума: можно было подумать, что она его только что купила в хозяйственной лавке. Ресепшионистка осмотрела одеяло и разложенные на нем деньги.

— Считаете себя игроками? — с вызовом поинтересовалась она.

— А как же! — в унисон ответили старперы.

— Я не считаю, — сказала она. — Дайте-ка мне кости, я вам покажу мастер-класс.

Она взяла кости в маленькую ладошку, выкрутила запястье, бросила. Выпали две Лошади.

— Ну как вам?

Она бросила снова и снова. Снова и снова, шесть раз подряд, выпали Лошади.

— Ну-у, — признала она, — это явно что-то да значит.

Явно привычный трюк, но заинтересовались старперы сильнее, чем ожидал бы Эд. Они смеялись и поплевывали на ладони, словно обжегшись. Толкали друг дружку локтями в бока, усмехались Эду.

— Сейчас мы тебе покажем, — пообещали они.

Но ресепшионистка покачала головой.

— Я сюда не играть пришла, — сказала она.

Старперы обиделись.

— Да ладно, — отозвалась она, со значением глядя на Эда, — у меня этим вечером дела поважнее.

Они кивнули, делая вид, что все просекают, но потупились, выражая тем разочарование.

— Но, ребята, — сказала она, — в «Лонг-баре» тоже «Блэк Харт» есть, а какие там девчонки, вы в курсе. Что скажете?

Те подмигнули и заулыбались. Признав, что это предложение их заинтересовало, улетучились.

— Эх вы, старые козлы! — насмешливо крикнула ресепшионистка им вслед.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказал Эд. Он не любил оставаться с ней наедине.

— Вы лучше останьтесь, — тихо посоветовала она. — Вам же лучше будет.

После ухода старперов в комнате, казалось, потемнело. Эд смотрел на ресепшионистку, та — на него. Бледно мерцал аквариум у нее под мышкой. Она провела рукой по волосам.

— Какую музыку предпочитаете? — спросила она.

Эд не стал отвечать.

— А я вот часто оортовское кантри слушаю, — сказала она, — но вы и так догадались, наверное. Люблю взрослые темы.

Они снова постояли в молчании. Эд отвел взгляд, сделав вид, что рассматривает старомодную, местами сломанную мебель и опущенные жалюзи. Снаружи, с дюн, дул ветер, теребил невидимыми пальцами предметы, словно решал, что с ними делать. Через пару минут ресепшионистка нарушила молчание:

— Если явились с ней поговорить, она сейчас здесь.

Эд почувствовал, как волоски на шее встают дыбом. Он не повернулся.

— Мне просто нужна работа, — сказал он.

— Нам есть что вам предложить, — ответил незнакомый голос.

Где-то за спиной Эда в комнату начали вливаться крошечные светящиеся точки. Он знал откуда. Впрочем, ничего хорошего не достиг бы, заявив об этом: такое заявление могло бы запороть всю сделку. «Я много чего в жизни повидал, — сказал себе Эд, — но теневых операторов мне и даром не надо». Ресепшионистка положила аквариум на пол. Белые мошки потекли у нее из ноздрей, рта и глазниц: Эду показалось, что его взяли за голову и повернули, заставляя увидеть происходящее, словно его внимание требовалось, чтобы завершить материализацию формы. Огоньки были как алмазная пена. Их явление сопровождала музыка, будто сам алгоритм порождал звук. Очень скоро ресепшионистка пропала, а остался оператор, управлявший ею; теперь это существо методично переоформляло себя в маленькую женщину азиатской внешности, которую Эд застрелил на Юлгрейв-стрит. Джинсовая юбка сменилась платьем чёнсам, подвязанным у бедер, протяжный выговор любительницы оортовского кантри — яростно выщипанными бровями и чуть заметным заглатыванием согласных. Когда переход завершился, лицо ее замельтешило собственными тенями, из старого становясь юным и снова старым. Странное, но совершенное. От нее веяло харизмой нереального чуждого существа, тоже сексуальной, но более мощной.