Свет - Майкл Гаррисон

Когда Эд пояснил, зачем явился, она перешла на формальности. Запросила подробности, которые он выдумал, если не считать имени. Спросила, что он умеет делать. Это было легче.

— Я умею летать на любых кораблях, — похвастался Эд.

Ресепшионистка сделала вид, что смотрит в окно.

— В данный момент пилот нам не нужен, — сообщила она. — Как видите, мы на планете.

— Солнечные джаммеры, грузовики глубокого космоса, звездолеты, гипердипы. Я там был, — продолжал Эд, — и летал на всех. — Он сам удивился, как близко к истине это утверждение. — От термоядерных движков до динаточных драйверов. Иногда я сам не знал, что за корыто пилотирую: земной интерфейс прикручен был к чужацкой аппаратуре.

— Я вам сочувствую, — сказала ресепшионистка. — А что еще вы умеете?

Эд подумал.

— Я был навигатором на кораблях Алькубьерре,[39] — сказал он. — Ну, знаете, эти, здоровенные, которые перед собой реальность искривляют? Вроде как складку на ткани делают. — Он покачал головой, пытаясь визуализировать варп-пространство[40] Алькубьерре. — А может, и не так. В любом случае пространство раскалывается, материя раскалывается, время вылетает через окно за компанию. В корабле и вблизи это можно пережить. Навигаторы серфят эту часть волны. Выходят наружу в шлюпках и паркуются в варпе, пытаясь разглядеть, что там впереди. А видна оттуда, между прочим, часть их собственной жизни.

Рассказывая, он мрачнел.

— Это называется носовая ударная волна, — пояснил он.

— Наши вакансии… — начала было ресепшионистка.

— Навигаторы всякую странную фигню видят. Вроде серебристых угрей под гладью моря. Они там перемещаются, угри эти. Какое-то излучение, ну, так мне объясняли, но его так просто не углядишь. Это твоя жизнь, она утекает, убегает, как угри под морскую воду, а ты наблюдаешь. А потом, — продолжал Эд, — никак в толк не возьмешь, с какого хрена нанялся на эту работу.

Он взглянул на свои руки.

— А я на этой волне серфил и на паре-тройке других тоже. Я любой корабль водить умею. Любой, кроме K-раблей, конечно.

Ресепшионистка покачала головой.

— Меня интересует, — сказала она, — умеете ли вы корм животным задавать, убирать за ними и всякое такое. — Она снова проконсультировалась с терминалом и добавила: — Или пророчествовать.

Эд рассмеялся:

— Простите?

Она смерила его ровным взглядом.

— Предсказывать будущее, — пояснила она ему, будто человеку, который этого слова не знает, но достаточно умен, чтобы выучить.

Эд наклонился вперед и заглянул в терминал.

— Что тут происходит? — поинтересовался он.

Глаза ее были странного цвета. Иногда жадеитовые, порой зеленые, как соленая морская волна; временами и те и другие. В зрачках виднелись серебристые точки, и было похоже, что они вот-вот вырвутся наружу и улетят. Она вдруг выключила терминал и встала, словно вспомнив, что ей пора по делам, а для Эда времени больше нет. В такой позе она словно стала выше и помолодела, хотя это, может, показалось из-за обуви; ей все равно пришлось поднять голову, ловя его взгляд. Она была одета в затертую джинсовую курточку с ковбойскими карманами и узором из поддельных горных хрусталиков и черную юбку-трубу из лакированной кожи. Расправив юбку на бедрах, она объяснила:

— Мы все время ищем прорицателя.

Эд пожал плечами.

— Меня это никогда не интересовало, — сказал он. — Мне было интереснее не знать будущего. Понимаете?

Ресепшионистка улыбнулась ему с неожиданной теплотой.

— Могу себе представить, — ответила она. — Ну что ж, поговорите с ней. Кто знает!

— С кем?

Ресепшионистка закончила оправлять юбку и направилась к двери. Дернула плечами на ходу, перемещая копну волос. Походка у нее была интересная для такого возраста. Что самое любопытное, Эд эту походку припоминал. Он пошел следом и остановился на лестничной площадке, спрятав глаза от солнца. Утро уже было в разгаре. От голого бетона отражался яростный приморский свет, запутывая маревом и окатывая жаром неосторожного гостя.

— С кем поговорить? — повторил он.

— С мадам Сандрой, — бросила ресепшионистка, не оборачиваясь.

Он почему-то содрогнулся при звуке этого имени. Постоял, глядя, как ресепшионистка удаляется к слепяще-белой карнавальной палатке цирка Патет Лао.

— Эй! — крикнул он. — Где же мне ее искать?

Ресепшионистка даже не остановилась.

— Мадам Сандра найдет вас, Эд. Она вас найдет.

Позже в то же утро он оказался в дюнах: стоял и смотрел на море. Свет был резкий, фиолетовый. Маленькие красноротые ящерицы крались к его ногам через тростники. Он слышал мягкий басовитый даб где-то в коктейль-баре вниз по дороге. Впереди торчал выцветший дорожный знак на покосившемся деревянном столбике. ПЛЯЖ ЧУДОВИЩА — гласила табличка. Непонятно было, куда указывает знак, но Эд догадался: вверх. Он улыбнулся. «А что, клево», — подумал он; однако мысли его занимала неуловимая Сандра Шэн. Он опять проголодался. На пути обратно к Энни Глиф он услышал знакомый даб и определил местонахождение бара: от малолюдного дюнного мотеля отпочковалась обитая досками хибара, торчавшая из песка, словно устрица из ракушки.

Эд сунулся в открытую дверь, подальше от холода и яростного света, и обнаружил там трех тощих старперов в белых кепках и плиссированных брюках из бронзового полиэстера. Брюки были им велики. Старики играли в кости, расстелив на полу одеяло.

— Эй! — окликнул Эд. — Это ж игра в корабли?

Они без интереса глянули на него и немедленно вернулись к игре. Глаза их напоминали темно-коричневые пуговицы, белки глаз — свернувшееся молоко. Усы тонкие, тронутые сединой, аккуратные. Кожа потемнела на солнце до кофейного оттенка. На хрупких по виду (но не в реальности) руках вздулись вены. Жизнь уходила из этих тел по капле, все медленнее, а ей на смену они заливали ром «Блэк Харт». В конце концов один из игроков тихо, рассеянным тоном заметил:

— Вход платный.

— А кто бы сомневался, — сказал Эд и полез в карман.

Игра в корабли.

Известная еще как антрефлекс или пересменка, игра эта, с жаргоном, от которого волосы дыбом поднимались, костями в форме скелетных суставов и двенадцатью разноцветными символами непонятного происхождения, затягивала богачей и нищебродов; могла она считаться как эндемичной, так и всегалактической. Иногда утверждалось, что принесли ее новочеловеки на борту своего флагмана «Снимите всю упаковку». Иногда сообщалось, что игра пошла с древних тихоходных кораблей кредитного дома «Айсения». В любом случае форм у нее было много. Современным ироническим подтекстом персонажей, имен, которые игроки им давали, и места действия — космической пустоты — игра была обязана необходимости воплощать знаменитую битву N = 1000, раннее столкновение людей с ужасниками; тогда, столкнувшись с колоссальной сложностью событий и условий полета — столько кораблей, столько незаконно освоенных измерений, такая разная физика, столько наносекундных стратегических операций одновременно, — адмирал войск ЗВК Стюарт Кауфман отказался от преобразований Тэйта — Кэрни и доверил свои решения броскам костей. Для Эда этот подтекст был источником прибыли. Он всю взрослую жизнь играл в эту игру, от первого корабля, на котором летел зайцем, до последнего, на котором прыгал. Тихие голоса старперов наполнили бар.

— Дай мне оверэнд.

— Не нужен тебе оверэнд. Ты и так вчистую проигрался.

— А теперь что скажешь?

— Думаю, ты проигрался вдвойне.

Эд положил деньги на одеяло. Улыбнулся и объявил Веганские Змеиные Глаза.

— Да, парень, ты не с улицы пришел, — признали старперы.

Он подул на кости. Они были тяжелые и холодные на ощупь, сделанные из умного чужацкого материала, который впитывал тепло руки и энергию броска, расходуя их на перемену символов. Кости стучали и подскакивали. Прыгали, словно кузнечики. Символы на миг зафлуоресцировали в косом луче света — узоры интерференции, древние голограммы красного, синего и зеленого цветов. Эду показалось, что он видит Лошадь, Тракт, клипер в дымчатой облачной башне. Потом мелькнули Близнецы, и его вдруг пробила дрожь. Один из игроков кашлянул и полез за ромом. Спустя несколько минут деньги сменили владельцев; каждая смена сопровождалась резкой, но благоговейно-уважительной репликой.

Эд провел в цирке несколько дней, дожидаясь развития событий. Энни Глиф приходила и уходила в обычной своей тихой манере. Казалось, ей приятно с ним видеться после смены. Она ему всегда что-нибудь приносила. Всегда чуть удивлялась, видя его там. Ему стало привычно зрелище ее мощного тела за пластиковой шторкой душевой кабинки. Такая осторожная! И только по ночам, когда из Энни с потом выходила café électrique, ему приходилось отодвигаться, чтобы не пострадать.