Земля Великого змея - Кирилл Кириллов

— Поди! — шикнул воин, стукнув чайку кулаком. Та отлетела с возмущенным криком, а на воина тут же навалилась другая и начала долбить затылок с настойчивостью рудокопа из Хумских[41] земель.

— Вот напасть, — пробормотал воин, сдернул с себя рубаху и хлестнул чайку тяжелым рукавом, сбив ее в грязь. Но видом поверженного врага он насладиться не успел, сонмы мух снова полезли в глаза, нос, рот. Маленькие острые лапки заскребли по свежей ране. Вот это было совсем ни к чему, занесут грязь, гноище пойдет, распухнет харя, аки луна в полнолуние. Вонючая чайка, обиженная на грубое обращение, уселась на плечо и долбанула клювом в ухо. Русич взвыл и попытался ухватить мерзкую птицу, но та вырвалась, оставив в его руке лишь несколько липких перьев. Вторая чайка атаковала его с другого бока, а за ней прилетела и третья, и четвертая. Гомон поднялся невообразимый.

Прижав рубаху к лицу и не обращая внимания на дождем сыпавшихся за ворот насекомых, отмахиваясь свободной рукой от наседающих пернатых, Мирослав почти на ощупь добрался до противоположного края свалки. Бросив рубаху, перевалился через ограду и затих в ее тени. Мухи и птицы как-то враз отстали, словно вокруг поля была проведена магическая черта, за которую этим мусорным демонам ходу не было.

Ничего себе, думал он, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Иной час горячей сечи не отнимал столько сил и не оставлял на его теле столько ран. Щеку покарябали, еще шрам будет, ухо порвали, на маковке дырка небось. А как с этим в соленую воду лезть? Мирослав представил, как будет саднить раны попавшая в них соль из озера, и его передернуло.

Однако некогда разлеживаться. Отерев грязной ладонью кровь с лица, он побежал к каменоломням, забирая подальше от широких ворот и грунтовки, вливающейся в мощеную дорогу. По мере приближения к краю вырытого поколениями рабов глубокого котлована его раны начали все сильнее чесаться от пыли, облаком висевшей над разломом. Мирослав хотел обойти дыру в земле стороной, но не выдержал, подполз поближе к краю. Заглянул.

Огромная яма сплошь была наполнена согнутыми, припорошенными белой пылью спинами людей. Выступающий пот скреплял взвесь и превращал ее в некое подобие известкового панциря. Воин оторопел. Ни мотыг, ни молотов для разбивания камней в руках у них не было. Согнувшись пополам, они бронзовыми скребками стачивали дно котлована и собирали пыль в двойные мешки. Подростки по трое-четверо оттаскивали мешки ближе к воротам, где их должны были забирать носильщики. Надсмотрщики в стеганых панцирях трудились в поте лица, охаживая голые спины длинными гибкими палками. После каждого удара на белой пыли отчетливо проступали кровавые рубцы.

На его глазах один из рабочих, худой, за пылью не разобрать сколько лет, закашлялся, пуская по подбородку струйки крови, и упал. Дернул несколько раз ногой и затих. Несколько рабов, кормленных получше, чем прочие, видать, специально для такого дела, ухватили несчастного за ноги и куда-то поволокли, пятная белое красным. По радостным взглядам других рабочих можно было предположить, что в общий котел. Мирослав поспешил убраться из этого места. Пробираясь в тени узкой, явно рукотворной рощицы, он размышлял над тем, что увидел. Дома мешики и подвластные им народы строили из глины и обмазывали перемолотым в пыль белым камнем, а вот огромные пирамиды складывали из блоков, поднять которые на такую высоту было не в человеческих силах. А вот если делать блоки на месте? Ведь чего проще? Сыпануть в чан порошка из каменоломен, сдобрить какой-нибудь клейкой массой, да хоть и мукой, залить водой, перемешать и вылить в форму из обмазанной глиной соломы. Дать застыть — и готов блок. Только следы соломы заполировать. А то и не полировать, ветер и дождь все сами сделают. Да таким манером и пирамиды на берегах Нила могли быть построены, и зиккураты в Междуречье… А вот и берег, прервал свои инженерные размышления Мирослав, теперь надо совсем тихо. На мягких лапах.

Четыре большие лодки бороздили гладь мешикского озера, держа курс на черный остров с огромным храмом на самом его краю. В двух сидели жрецы. Между их ног прямо на днище скорчились несколько приготовленных в качестве приманки для змеев рабов. В двух других расположились солдаты — отъявленные головорезы из личной гвардии великого правителя. Заточенных на вершине пирамиды teules было решено взять живем и доставить пред очи Куаутемока. Впереди, у самого причала, к которому они держали курс, что-то тяжело плеснуло. Показалось на миг из воды толстое змееобразное тело, от которого во все стороны пошли тяжелые маслянистые круги.

Жрецы повскакивали со своих мест, крича и тыча пальцами в пенные бурунчики на том месте, где вспенил воду плоский хвост. Гребцы первых двух лодок, знакомые с тем, что жило в подземном рукотворном озере, налегли на весла. Воины завозились, ладя копья и утыканные осколками стекла дубинки. Во всеобщей неразберихе и суете две лодки столкнулись, одна перевернулась, люди забарахтались в мутной воде. Еще одно судно с разгону встряло в общую кучу, другое сумело ее обогнуть и вырваться на простор.

Гребцы налегли. Брызги полетели с тяжелых весел. Вспорол гладь озера острый нос. Рядом мелькнуло под поверхностью змеиное тело. Вспух у борта темный пузырь взбаламученной воды. Сильный удар под днище подбросил и перевернул тяжелую лодку, как невесомую скорлупку. Горошинами из стручка посыпались в воду люди. Шлепнул по воде хвост. Фонтан брызг радугой взметнулся вверх, скрывая происходящее от тех, кто стоял, сидел или плавал рядом с оставшимися тремя судами, замершими на водной глади.

Водяная пыль недолго держалась в воздухе, а когда радужная завеса рассеялась, они увидели черные, облепленные мокрыми волосами головы гребцов и воинов из опрокинутой пироги на спокойной поверхности воды. Все были живы. От сердца у многих отлегло. Только вот как-то странно смотрели люди из воды на образовавшуюся посреди озера кучу-малу из трех сцепившихся лодок. Вернее, не на нее саму, а куда-то выше. Заслышав глухой тяжелый плеск за спиной, один из жрецов медленно обернулся, и в его горле пойманной птицей забился животный вопль. Прямо в его сердце уперлись два немигающих глаза, темных и холодных, как камни на склонах великих гор. С гладкой бугристой головы, покачивающейся на тонкой лебединой шее, потоками стекала вода.

Цветком раскрылись за головой маленькие розовые крылышки, распахнулась зеленоватая пасть с мечущимся в глубине зеленым языком, из раздувшегося горла вырвался сдавленный свист. Голова маятником качнулась вперед.

Затрещали борта лодок, ломаемые тяжелым телом. Заголосили попавшие на острые зубы люди. Озеро вскипело кровавыми пузырями, смешанными с вытекающей из пасти зеленой слизью. Поплыли по волнам обломки лодок, сломанные древки копий и обрывки дорогих тканей. Облаком взметнулись выдранные из накидок и головных уборов перья.

Люди, цепляющиеся за перевернутую лодку, закричали, взывая к богам. Но бог был здесь и творил зло, а другие остались глухи к их молитвам.

Кортес, Олид, Альварадо и Сандоваль, как античные герои, возлежали на травке в тени хлопчатобумажного полога, одним концом натянутого на два воткнутых в землю копья, другим прижатого к земле камнями. Под щебетание птиц и легкое кактусовое вино обсуждали они достоинства и недостатки индейских женщин в сравнении с их заокеанскими сестрами. Тон, как всегда, задавал Альварадо, простодушный Сандоваль смеялся от души, а воспитанный Олид сдержанно улыбался в усы солдафонским шуточкам.

Их неторопливую светскую беседу нарушил запыхавшийся вестовой. Гремя кирасой, он буквально влетел под полог и с ходу затараторил:

— Войско. Из Мешико. Очень много. К городу приближаются. Быстро.

Не успел он еще договорить, а капитаны уже побросали кружки, вскочили на ноги и помчались к берегу. Протолкавшись через столпившихся на берегу конкистадоров, они уставились на величественную и страшную картину.

По неширокой дамбе, ведущей от ворот Мешико к Шальтокану, споро и резво двигалась колонна воинов в ярких одеждах. Разноцветные штандарты колыхались над колонной, отмечая головы полков. Над плюмажами и блестящими наконечниками возвышались какие-то непонятные инженерные конструкции. Капитан-генерал не глядя протянул назад руку, и оруженосец услужливо вложил в нее подзорную трубу. Раздвинув блестящие медные коленья, Кортес зажмурил один глаз и долго всматривался в горизонт. Лицо его становилось все напряженней и напряженней. Наконец оторвавшись от окуляра, он потер красный кружок на веке и тяжко вздохнул.

— Сеньор капитан, что там? — прервал молчание Альварадо.

— Войско из Мешико. Большое. Быстро приближаются к городу. — Он почти дословно повторил слова вестового.

— А что это за штуки там у них?