Русская весна - Норман Спинрад

– Я – Соня Гагарина. Я звоню из Парижа и хотела бы обсудить вопросы, связанные с продлением моего отпуска.

Белинский некоторое время разглядывал ее, удивленно выпучив глаза, затем устало спросил:

– А вы не слишком утомились на отдыхе, товарищ Гагарина? Я вас не очень понимаю.

– Товарищ Кащиков знает, о чем я говорю.

– Товарищ Кащиков меня высечет, если я буду беспокоить его подобными глупостями.

– Тогда вам стоит переговорить с вашим куратором из КГБ, – сказала Соня. – Он тоже в курсе.

– Куратор из КГБ? – с деланным удивлением воскликнул Белинский. – Вы же знаете, что "Красная Звезда" ни в коей мере не подотчетна КГБ!

Соня вздохнула и решила, что надо воспользоваться приемом, к которому ей не приходилось прибегать со школьных лет в Ленино, – брать на пушку.

– Значит, так: вы передадите мое сообщение либо Кащикову, либо в КГБ, и передадите все, что я скажу, слово в слово. А именно: Соня Ивановна Гагарина желает обсудить с руководством вопросы, связанные с продлением ее отпуска, – сказала она холодно. – И если мне придется позвонить ради этого кое-кому в Москву – что я обязательно сделаю, если мне не перезвонят в течение часа, – у вас появится возможность лично узнать, подотчетны или не подотчетны КГБ сотрудники "Красной Звезды".

Белинский не успел еще переварить услышанное, как Соня продиктовала ему номер своего видеофона и отключила экран.

– Думаешь, сработает? – спросил Джерри. Он еще валялся в постели, мучаясь с похмелья.

– Я думаю, у меня как раз хватит времени на горячий душ, – ответила Соня.

Расчет оказался точным. Она хорошенько отмокла под душем и только взялась за полотенце, как из комнаты донесся голос Джерри:

– Тебя! Какой-то Кащиков!

Соня заставила Кащикова подождать минуты две – насухо вытерлась, а затем, озорства ради, вышла из ванной нагишом, отключила изображение, взяла трубку, разлеглась поверх одеяла рядом с Джерри и, чтобы дело не сорвалось, запустила свободную руку Джерри между ног.

– Кащиков, – послышался в трубке глубокий мужской голос. – Американец в комнате? Ответьте "да" или "нет".

– Да.

– Вы можете от него избавиться?

– Нет.

– Тогда зачем…

– Товарищ Кащиков, – перебила его Соня, – я позвонила вам не загадки загадывать, а сообщить хорошие новости, а именно: порученное мне задание практически выполнено. Джерри Рид готов работать на ЕКА.

– Готов? Но… Вы говорите об этом в его присутствии?

– Можно сказать, да, – ответила она, сдерживая смех, и прижалась к Джерри еще плотнее. – Нет необходимости скрывать что-либо, потому что я все ему рассказала.

– Вы… вы… что вы сделали!

– Я сделала все, что требовалось для выполнения задания, и, к счастью, оно полностью совпало с моими устремлениями, – спокойно ответила Соня. – Можно сказать, это отличный пример утверждения новых коммунистических идеалов. Социалистический патриотизм не только с человеческим лицом, но и с романтическим финалом. Более русское по духу и представить себе трудно, а?

– Что ж, победителей не судят, – ворчливо согласился Кащиков. – Страна должна быть признательна вам, хотя я подозреваю, вами руководила не преданность идеалам социализма, а совсем иные чувства.

– Страна может выразить свою признательность вполне конкретным способом, – сказала Соня. – Я это к тому, товарищ Кащиков, что остались кое-какие мелочи, которые необходимо уладить…

– Мелочи? Слушайте, мне не нравится ваш тон!

– Джерри согласен принять предложение ЕКА, но при определенных условиях…

– Условия? Это уже не нам решать, а им!

– Простите, но здесь я с вами не могу согласиться, товарищ Кащиков. Дело в том, что Джерри очень хочет работать в ЕКА, но он американец, говорит только по-английски и никого, кроме меня, в Европе не знает. Естественно, он боится, что не вынесет одиночества, приступов ностальгии и отчаяния, если ему придется остаться в Париже одному…

– Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните, – медленно произнес Кащиков.

– По счастью, "Красной Звезде" ничего не стоит устранить это маленькое препятствие на пути к столь важной цели. Нужно лишь перевести меня в парижский филиал…

На другом конце провода сухо, сдержанно рассмеялись.

– Значит, решено? – спросила Соня, затаив дыхание.

– У меня не будет сложностей с вашим переводом, – сказал Кащиков. – Но я не могу решать вопросы приема на работу в парижское отделение. Решение должно исходить от них, через Москву. Разумеется, если Москва прислушается к моим рекомендациям. И на это потребуется какое-то время.

– Американцы дали Джерри на раздумья только пять дней, то есть если он собирается возвращаться в Соединенные Штаты, это нужно сделать не позже, чем через пять дней.

– Я все понял, – сказал Кащиков. – До истечения этого срока мы с вами свяжемся: либо я сам, либо парижское отделение. И позвольте заметить, Соня Ивановна, я считаю, что в "Красной Звезде" вас ждет интересное будущее, независимо от того, останетесь вы в Брюсселе или будете работать в Париже. Весьма приятно было вести с вами переговоры.

С этими словами он повесил трубку.

– Не зря ты ему сказала насчет пяти дней? – спросил Джерри, когда Соня перевела ему разговор.

– Думаю, нет. Шевелиться побыстрей будут. Ты же не знаешь нашу бюрократию. Сейчас Москва не позволит парижскому филиалу тянуть, а они могут затягивать решение, просто чтобы продемонстрировать свою самостоятельность.

– Тебе виднее. – Джерри чмокнул ее в губы. – Но в Америке, покупая дом, ни один человек не скажет продавцу, что сделку нужно завершить к следующему вторнику, потому что его вышибают с прежнего места.

– Не беспокойся, Джерри, – сказала Соня, гладя его по щеке. – У нас в России есть поговорка: "Посади бюрократа жопой на огонь – тогда он зашевелится".

Джерри рассмеялся.

– Сейчас придумала, да? А у нас в Америке есть поговорка – и поверь, не я ее сочинил – "Дерьмо стекает вниз".

Джерри казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как Соня скрылась за дверями "Тур Монпарнас" – во всяком случае, он допивал третий бокал, а ее все не было.

…Несмотря на уверенность, что ей удалось развести под бюрократической задницей "Красной Звезды" неплохой костер, позвонили им только на четвертый день утром, за сутки до срока, отпущенного Элом Баркером. Эти четыре дня они ели, спали, предавались любви, слонялись по улицам Парижа и, как могли, уклонялись от встречи с Андре Дойчером и Никола Брандузи в напряженном ожидании решения русской стороны.