Дон-Аминадо - (А. П. Шполянский) Дон-Аминадо

class="stanza">

Был ход вещей уже разгадан.

Народ молчал и предвкушал.

Великий вождь дышал на ладан.

Хотя и медленно дышал.

Но власть идей была упряма,

И понимал уже народ.

Что ладан вместо фимиама

Есть несомненно шаг вперед.

1939–1951

ИСКАНИЯ

Какая-то личность в простом пиджаке

Взошла на трибуну с тетрадкой в руке,

Воды из графина в стакан налила

И сразу высокую ноту взяла.

И так и поставила тему ребром:

— Куда мы идем? И зачем мы идем?

И сорок минут говорила подряд.

Что все мы идем, очевидно, назад.

Но всем было лестно, что всем по пути,

И было приятно, что если идти.

То можно идти, не снимая пальто.

Которые снять и не думал никто.

И вышли, вдыхая осеннюю слизь.

И долго прощались, пока разошлись.

И, в сердце святую лелея мечту.

Шагали и мокли на славном посту.

1936

ИДИЛЛИЯ

Я раскладывал пасьянсы.

Ты пила вприкуску чай.

Дядя Петя пел романсы —

«Приходи и попеняй»…

Тетя Зина Жюль Ромэна

Догрызала пятый том.

Старый кот храпел блаженно

И во сне вилял хвостом.

Колька перышком царапал,

Крестословицы решал.

А над крышей дождик капал,

А в углу сверчок трещал.

И хотя порой сжималось

Где-то сердце много крат,

В общем, жизнь утрамбовалась.

Утряслась, как говорят.

Что там дальше, неизвестно…

Вероятнее всего,

Мы пасьянс закончим честно.

Неизвестно для чего.

И порой, и то с конфузом.

Вспомнив дедов и папаш.

Средним вырастет французом

Этот самый Колька наш.

1936

ДРУГ-ЧИТАТЕЛЬ

Читатель желает — ни много ни мало

Такого призыва в манящую ширь.

Чтоб все веселило и все утешало

И мысли, и сердце, и желчный пузырь.

Допустим, какой-нибудь деятель умер.

Ну, просто, ну взял и скончался, подлец.

Ему, разумеется, что ему юмор.

Когда он покойник, когда он мертвец?

А другу-читателю хочется жизни

И веры в бодрящий, в живой идеал.

И ты в него так это юмором брызни.

Чтоб он хоронил, но чтоб он хохотал.

1930-е годы

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Жили. Были. Ели. Пили.

Воду в ступе толокли.

Вкруг да около ходили.

Мимо главного прошли.

1938

НАТЮРМОРТ

Декабрьский воздух окна затуманил.

Камин горел.

А ты в стекло то пальцем барабанил.

То вдаль смотрел.

Потом ты стал, как маятник, болтаться.

Шагать. Ходить.

Потом ты просто начал придираться.

Чтоб желчь излить.

Ты говорил, что пропасть между нами —

Вина моя.

Ты говорил роскошными словами,

Как все мужья.

Ты вспоминал какие-то ошибки

Прошедших дней.

Ты говорил, что требуешь улыбки,

Не знаю, чьей.

Ты восклицал, куда-то напряженный Вперяя взгляд:

— Как хороши, как свежи были жены…

Лет сто назад!

Пришла зима. Ударили морозы.

И ты сказал:

«Как хороши, как свежи были розы»…

И замолчал.

Но я тебе ни слова не сказала.

Лишь, вопреки

Самой себе, молчала… и вязала

Тебе носки.

1936

ЛИРИЧЕСКИЙ АНТРАКТ

Воскресают слова.

Точно отзвук былого.

Зеленеет трава,

Как в романе Толстого.

Раздвигается круг,

Где была безнадежность.

Появляется вдруг

Сумасшедшая нежность.

Этак взять и нажать

На педаль или клавиш.

И кого-то прижать.

Если даже раздавишь!

Что с того, что стрелой

Краткий век наш промчался…

Даже Фет пожилой.

Как мальчишка, влюблялся.

Даже Виктор Гюго,

С сединами рапсода.

Не щадил никого,

В смысле женского рода.

Этак вспомнишь и зря.

Повздыхаешь, понятно.

Вообще ж говоря.

Просто вспомнить приятно.

1939

БИОГРАФИЯ

Жил такой, никому не известный

И ничем не прославивший век.

Но убийственно-скромный и честный