Шпионка, пришедшая с севера - Антон Леонтьев

— Я немедленно отстранил Доминику от работы, как только мне стало известно о произошедшем, — с готовностью ответил директор. — Ваше высочество, я веду расследование…

— Вы ошибаетесь, Орвилль, — перебил его князь. — Расследование веду я. Я лично возглавляю комиссию, которая занимается расследованием всех правонарушений, имеющих место в Святой Берте. И поверьте мне, господин директор, если мне станет известно, что вы покрывали эту сумасшедшую, то вы полетите первым.

Вам это понятно?

Орвилль в страхе закивал головой.

— В любом случае Доминика здесь больше не работает, — сказал, чуть успокоившись, Клод-Ноэль. — В конце концов, в княжестве пока что я хозяин и могу сместить вице-директора Святой Берты. Так вот, я вышвыриваю ее вон. Пусть все знают, что она — последний человек на свете, которому я дам аудиенцию.

Орвилль улыбнулся. Ну что же, как он и рассчитывал, давнишняя вражда между Гримбургами и д'Бузевилями дала о себе знать. Клод-Ноэль терпеть не мог претендентов на бертранский престол, а Доминика не раз заявляла, что она по праву может носить корону княжества.

— Я вам обещаю, Татьяна, — снова обратился к ней князь, — у вас все будет хорошо. Конечно же, такое заверение с учетом того, что вы отбываете тридцатилетний срок в Святой Берте, звучит несколько цинично, но такова жизнь. Вы же знаете, что помочь вам я, к сожалению, не в силах. Будь моя воля, я подписал бы указ о вашем помиловании, но у меня нет на это права. Но я вам могу обещать — вас больше никто не тронет. Я давно собирался устроить чистку в тюремных кадрах, вы дали мне отличный повод. Орвилль, вы слышите? Госпожа Полесская — моя хорошая знакомая. Я все же великий князь Бертранский и могу позволить себе общаться со всеми, кто мне симпатичен. Если мне станет известно, что в Святой Берте снова процветают истязания заключенных, то вас постигнет участь Доминики. Благодарите Татьяну, она вступилась за вас, а не то вы бы ушли на пенсию, причем с позором.

— О да, ваше высочество, — Орвилль был донельзя напуган. Он уже пожалел, что раздул эту историю.

Великий князь поднялся:

— Мне пора. Мои министры задержатся и поговорят с заключенными, Орвилль. И все их претензии будут учтены. Я не хочу, чтобы в мире говорили о том, что бертранские тюрьмы напоминают ГУЛАГ. Где вы работаете, Татьяна?

— В прачечной, — ответила Полесская.

На холеном лице Клода-Ноэля отразился неподдельный ужас. Он менял рубашки три или четыре раза в день и никогда не задумывался, откуда в его шкафу каждое утро берется дюжина свежих.

— Вы слышали, дамы и господа! — воскликнул он. Придворные зароптали, выражая крайнее недовольство. Репортеры сделали несколько снимков. — Орвилль, госпожа Полесская больше не будет горбатиться в ужасной прачечной, там нет ничего хорошего. Я был однажды там — вонь, сырость, пар. Очень плохо для кожи. Что вы можете предложить?

Директор замялся. Он, если честно, не очень хорошо разбирался в подвластном ему хозяйстве. За все отвечала Доминика, которую Клод-Ноэль соизволил несколько минут назад уволить.

— Библиотека, — произнесла Татьяна. — Ваше высочество, я всегда любила книги.

— О да, вы тысячу раз правы, — сказал князь, взмахнув рукой, унизанной перстнями. — Какой же у вас тут мерзкий запах, — обратился он к Орвиллю, — вы хотя бы применяете в тюрьме дезодоранты, господин директор? Вы слышали, что сказала Татьяна? Переведете ее в библиотеку. И немедленно. Кстати, это для вас!

В палату внесли огромную корзину фиалок.

— Еще сегодня утром они цвели в Ницце, я лично выбирал, — сказал Клод-Ноэль.

Этим его дары не ограничились. Несколько корзин с фруктами и сладостями, а также небольшой подарок.

— Вы когда-то отказались от моего презента, Таня, — сказал Клод-Ноэль. — Тогда ваш отец занимал ответственный пост. Теперь вы не связаны дипломатической этикой. Это из моей коллекции, с наилучшими пожеланиями от моей матушки.

Таня вспомнила вдовствующую княгиню Беатриссу, на дне рождения которой она вальсировала с Клодом-Ноэлем. Это было всего полгода назад, а как будто прошла вечность.

— Прошу вас.

Великий князь хлопнул в ладоши, и один из сопровождающих вынул из плоского чемоданчика небольшую шкатулку. Князь распахнул ее. На темно-желтом бархате лежала изящная безделушка — бабочка, выполненная чрезвычайно искусно. Таня присмотрелась — у бабочки было человеческое тело, прекрасная обнаженная девушка. Крылышки сияли разноцветной эмалью и драгоценными камнями. Наверное, это дорогая эксклюзивная вещь.

— Работа одного из учеников Фаберже, — с гордостью сказал Клод-Ноэль, — чудесная вещь, выполнена в самом начале века, стиль модерн. Вы и есть эта прекрасная бабочка.

На что он намекает, подумала Татьяна. У нее нет крыльев, чтобы улететь из Святой Берты. Вдруг Таня подумала: если бы она бежала, то Клод-Ноэль был бы этому только рад. Он дарит ей надежду.

— Я купил ее в Париже, на аукционе. Свои драгоценности распродавала баронесса Ротшильд. За этой брошью охотился один саудовский шейх, он коллекционирует драгоценности, но я предложил больше. Эта вещица, Татьяна, удивительно подходит к вашим глазам. Прошу вас, примите ее.

Он осторожно приколол девушку-бабочку к ее больничной пижаме. Таня ощутила восторг.

— Орвилль, это мой личный подарок, не обязательно его конфисковывать.

— Конечно, ваше высочество. — Орвилль склонился перед князем.

— Ну что же, мне пора. Желаю вам всего наилучшего. — Князь нежно прикоснулся теплыми губами к руке Татьяны. Он шепнул ей: — Держитесь. Я вас защищу. И запомните, отчаяние — самый страшный грех.

Свита зашелестела платьями, снова несколько фофотографий, которые вечером появятся во всех бертранских газетах — визит милосердия, великий князь инспектирует тюрьму и навещает русскую шпионку. Впрочем, Клоду-Ноэлю всегда требовались сенсации, эпатаж и сумасбродные поступки. То, что другим было запрещено, было ему в самый раз.

— Мне почему-то кажется, что мы с вами увидимся, — сказал он совсем тихо. — И не в тюрьме, и даже не через тридцать лет. Желаю вам всего хорошего, Таня! И берегите мой подарок, он вам еще пригодится!

Таня потрогала брошь. Ну что же, великий князь Бертранский помог ей. Он не бросил ее на произвол судьбы в отличие от остальных.

События следующих дней показали, что Клод-Ноэль Гримбург не бросает слов на ветер. Пиа прибежала к Тане (Орвилль, видя, что Полесская на короткой ноге с великим князем, позволял ей многое, например, посещения подруги) и затараторила:

— Таня, ты не представляешь, что произошло! О тебе только и говорят. На тебя молятся, моя дорогая. Сегодня Доминику вышвырнули из Святой Берты.

— Да что ты. — Таня ощутила прилив бодрости. — Ну-ка, расскажи.

Пиа с удовольствием пересказала ей последние новости.

Доминика, похожая на разъяренную тигрицу, заявилась самовольно в Святую Берту, когда прочитала о визите в тюрьму князя. Вначале она попыталась запугать Орвилля, однако тот, получив высочайшее благословение, уже не впадал в ступор при виде Доминики. В резких, ему совершенно не свойственных выражениях, которыми он отстегал свою заместительницу, Орвилль заявил, что не намерен более терпеть ее диких и позорящих княжество выходок. Доминика не верила ушам: ее выгонят из Святой Берты. Ее лишают ее детища! Когда мсье Орвилль сообщил ей, что она уволена с позором, Доминика, вместо того чтобы буянить, как он того опасался, рухнула на пол и заревела. Это было невыносимое зрелище. Она размазывала тушь по лицу и умоляла Орвилля не выгонять ее. Однако маленький мсье Орвилль умел быть непреклонным. Чувствуя свое полное превосходство, он сказал, что не может изменить волю князя.

Клод-Ноэль вдогонку обрушил на Доминику новую кару: под предлогом финансовой проверки все ее счета в бертранских банках были заморожены на неопределенный срок, а самой Доминике намекнули, что ей лучше как можно быстрее собрать манатки и убраться из княжества подальше.

— Ты представляешь, она, как побитая собака, выходила из Святой Берты, — смаковала триумф Пиа. — Такая жалкая, опустила голову и бормотала ругательства в адрес Клода-Ноэля. Ее уволили, и ты, именно ты добилась этого, Таня!

Только выйдя из лазарета, Полесская в полной мере ощутила, какой небывалой высоты достигла ее популярность в тюрьме. Она стала героиней, общепризнанным лидером, идолом. Еще бы, Доминика, которую все боялись и ненавидели, ушла в небытие именно благодаря Татьяне.

Заключенные подходили к ней и поздравляли, на их лицах светились счастливые улыбки. Эйфория у самой Тани прошла. Она добилась практически невозможного, однако по-прежнему остается в тюрьме. Но она приложит все силы, чтобы это изменилось как можно скорее. Она демонстративно повесила брошь — подарок Клода-Ноэля — на тюремную робу. Надзиратели обращались с ней предельно вежливо, кое-кто даже величал «госпожа Полесская».