Потрошитель душ - Антон Леонтьев

Антон Леонтьев

Потрошитель душ

«– Treize![1] – дрожащим голосом воскликнула новоиспеченная графиня, и в ее необычайно притягательных, фиалкового цвета глазках мелькнул ужас. – Нас будет сегодня тринадцать! Захар, как такое возможно?

Шурша шелками наимоднейшего парижского туалета, обошедшегося ее супругу в целое состояние, графиня резко обернулась и уставилась на дворецкого.

На невозмутимом лице Захара, внешностью и осанистостью походившего ежели не на римско-католического кардинала, так по крайней мере на архиепископа Кентерберийского, не дрогнул ни единый мускул. Глядя на вышколенного бледнолицего дворецкого, облаченного в камзол и белые перчатки, нельзя было допустить и мысли о том, что он вообще в состоянии проявлять эмоции.

– Захар, я же просила, чтобы гостей было сколько угодно, но только не тринадцать! – продолжала в гневе графиня, и сквозь маску учтивости проступила ее подлинная сущность – капризной, алчной, упрямой особы, которая никогда своего не упустит.

Дворецкий поклонился, взглянул на лист пергамента, который она держала в руках, и почтительно произнес:

– Ваше сиятельство, не извольте беспокоиться. Секретарь господина Державина-Клеопатрова телефонировал около часа назад и известил меня, что его хозяин заболел и на суаре к вам, ваше сиятельство, прийти не сможет. Однако приношу прощение за то, что не сообщил вам об этом сразу же, ваше сиятельство.

Графиня вознамерилась было сказать какую-либо колкость – все же стоило проучить этого дворецкого, который в их доме лишь несколько недель, а ведет себя так, словно управляет всем и вся, – но в этот момент в зал влетела девчушка лет трех, прелестная, как ангелочек, и донельзя похожая на графиню, так что никаких сомнений быть не могло: это была ее дочь.

– Мамочка, мамочка, расскажи мне сказку! – затараторила девчушка, и графиня тотчас забыла о нерасторопном дворецком и аристократичным мановением руки отпустила его. Жест действительно более чем элегантный и в то же время изящный был заучен и отрепетирован графиней в те далекие времена, когда она играла роль любовницы-интриганки, метившей в жены Герцога в водевиле «Силы судьба непреодолимы». О какой она имела успех в этой постановке! И жест в итоге пригодился, ведь она стала женой дворянина – и пусть не испанского герцога, а российского графа, но все равно, все равно…

– Лизетт! Скажи это по-французски! – потребовала от дочки графиня, а когда малышка, вместо того чтобы сделать, как велела мать, вцепилась ей в шуршащие юбки и заревела, окончательно потеряла терпение.

– Мадемуазель Дрюо! Mademoiselle Drouot! – пронзительно закричала она. Когда на ее зов явилась запыхавшаяся гувернантка, пожилая дородная дама с тройным подбородком и родимым пятном во всю щеку (при выборе воспитательницы для дочери графиня проявила непреклонность, отмела всех более-менее симпатичных и молодых кандидаток и остановила свой выбор на этой особе, которая, помимо ряда блистательных рекомендаций и изумительного парижского выговора, обладала еще более важным качеством – была стара и страшна как смертный грех), графиня заявила:

– Мадемуазель, заберите Лизетт! И расскажите ей сказку!

Мадемуазель попыталась оторвать Лизетт от маминой парижской юбки, но девочка, которая пошла в родительницу не только внешностью, но и характером, заверещала:

– Мамочка, не хочу, не хочу! Расскажи ты мне сказку!

– Lisette, милая моя девочка, я расскажу вам сказку о Красной Шапочке… – заикнулась мадемуазель, но девочка захныкала пуще прежнего.

В этот момент донесся далекий звон дверного колокольчика, и графиня, которая была еще не до конца готова к встрече прибывающих гостей, вскричала:

– Lisette, крошка, сказку тебе расскажет мадемуазель Дрюо!

Она поцеловала девочку, которую гувернантка наконец отцепила от ее шуршащей юбки, и углубилась в мысли о том, какой из гарнитуров надеть – жемчужный фермуар, рубиновое колье или, быть может, недавний подарок мужа, редкостный бриллиант-солитер.

– Мамочка, не хочу, расскажи мне ты! Мадемуазель плохая, у нее в комнате плохо пахнет… И она не дает мне леденцы! – хныкала Lisette, а гувернантка пыталась отвлечь ее, начав рассказывать по-французски сказку о Le Petit Chaperon rouge[2].

Последующие двадцать минут графиня, поднявшись наверх, провела в своем будуаре, где, отворив вмонтированный в стену сейф, примеряла перед огромным зеркалом драгоценности. Она могла заниматься этим, без преувеличения, часами. Времена, когда ей нечем было заплатить за квартиру и приходилось делать то, о чем сейчас стыдно вспоминать, прошли, причем безвозвратно. Нет, что ни говори, но граф, ее супруг, был хороший и щедрый человек. Но…

Но ведь ему шел уже пятьдесят восьмой год! Лет тридцать назад, судя по старым портретам и дагерротипам, он был писаным красавцем, но теперь… А ведь она была молодая, чувствительная, красивая женщина! А вокруг имелось так много соблазнов…

Свой выбор она остановила на бриллианте, который, подобно одинокой звезде на ночном небосклоне, рассыпал в приглушенном свете свечей разноцветные блики. Графиня погладила его покатые грани и ощутила на шее приятный холодок. Никто еще не видел этого баснословно ценного подарка. Никто, кроме мужа, его преподнесшего…

А также ее Гриши, ее милого Гриши, с которым она предавалась греху в меблированных комнатах на окраине столицы, – и из одежды на ней оставался только этот бриллиант, что было так пикантно и возбуждающе! Они провели упоительные полдня, любили друг друга, засыпали и просыпались в объятиях, снова любили. И Гриша, ее милый Гриша, сказал, что купит ей камень еще больше, – потому что любит ее так, как никто на земле! Ах как это было хорошо! Жаль только, что его слова никогда не сбудутся, ибо у Гриши, ее милого Гриши, за душой ничего нет.

А у нее есть граф – миллионщик, важный чин и щедрая душа, покупающий ей гигантские бриллианты.

И все же… И все же любила она не графа, а Гришу, милого Гришу!

Как хорошо, что дела вызвали графа в Туркестан! Это значило, что она почти целый месяц сможет наслаждаться свободой. А также своим романом с поручиком Юркевичем…

Когда графиня вернулась в гостиную, она застала там уже четырех гостей. Первым с софы поднялся человек, ради которого все и собрались в этот промозглый ноябрьский день в ее доме на Мойке.

– Мадам графиня очаровательна, как всегда! – произнес месье Гийом, облаченный во все черное: это был крошечный мужчина с неприятным лицом, абсолютно лысым черепом и вкрадчивым голосом.

И помимо этого он был легендарным парижским медиумом, который почтил Петербург своим визитом и которого хотели заполучить к себе в гости все и вся, в том числе члены императорской фамилии. Однако именно в ее доме месье Гийом покажет, на что способен!

Медиум поцеловал графине руку, а она, нацепив елейную улыбку, приветствовала баронессу фон Минден-Шейнау, дальнюю родственницу своего мужа. Приходилось делать вид, что они лучшие подруги, хотя они терпеть друг друга не могли.

– Ах, милая моя, какое чудное платье! – произнесла графиня, со злорадством отмечая, что платье, несомненно сшитое у лучшей модистки, идет баронессе как корове седло и нисколько не скрывает, а наоборот, подчеркивает все недостатки ее далеко не идеальной фигуры.

Баронесса взглянула на огромный бриллиант, украшающий шейку графини, и проскрипела:

– Душечка, что за прелестный камушек! Неужели топаз аль аквамарин?

Баронесса была приставлена графом к молодой жене в дуэньи, наведывалась к ней в дом ежедневно и наверняка посылала многословные отчеты своему родственнику о том, как ведет себя его супруга.

– Отчего же, милая моя, индийский алмаз! – с милой улыбкой ответила графиня. – Серж мне привез из Лондона. Разве он не упоминал?

Она поприветствовала супруга баронессы, который все равно никогда ничего не говорил, а также элегантного юношу-бездельника, который отирался во многих салонах и наверняка был бы не прочь завести с ней роман, однако – по причине романа с поручиком Юркевичем – оказался не у дел.

Завязался разговор о драгоценных камнях, графиня даже сняла бриллиант с шейки. И месье Гийом, попросивший называть его мэтром, едва дотронувшись до него, провозгласил:

– Это камень смерти! О, вижу кровь, много крови! Ради него убивали и будут убивать!

Он говорил так проникновенно и убедительно, что всех охватил ужас.

– Милейший, ради любого бриллианта, в особенности столь большого, как этот, убивали и будут убивать! – раздался громкий насмешливый голос, и графиня, обернувшись, увидела коренастого господина с рыжеватой бородой.