Наследство - Владимир Топорков

В конце мая в кабинет Дунаева бесшумно, по-мышиному, зашёл Кузьмин, в дверях стащил потёртый кожаный картуз, пригладил редкие волосёнки на вспотевшей лысине. У председателя было хорошее настроение: только что закончили на заседании правления обсуждение докладной главного агронома. Доволен Дунаев, не поддержали колхозники строптивца, на смех подняли.

– Ты, Евгений Иванович, – сказал ему бригадир Мишка Приставкин, – в колхозе без году неделю, а всё норовишь людей поучать, как воспитательница в детском саду. В какой угол сморкаться, указываешь. А не спросишь – нуждаемся ли мы в такой учёбе? Я, например, на этой земле одних сапог истёр – тебе и не снилось. Ты на свои дела посмотри: всё ли так делаешь?

Тонким психологом Мишка оказался, размышлял сейчас Дунаев. Он Боброву чётко намекнул: ты не Иисус Христос, на тебе пятнышки есть, тоже плохому настроению подвержен и вот докладную наверняка в запале горячности настрочил. И Бобров, почувствовав настроение людей, как-то сник к концу заседания.

Ничего, это только начало, дорогой Евгений Иванович. Дальше – больше, и у самого сколько таких уязвимых мест появится. Там недосмотрел, тут проглядел. Колхоз – организм сложный, за каждым руководителем десятки людей стоят, и какое они коленце сегодня или завтра выкинут – одному Богу известно. Но отвечать-то за это руководитель должен. Вот и пройдёт этот ребяческий максимализм, как весенний лёд на пруду, изотрётся на изгибах человеческих судеб и поступков.

Лучшее лекарство, когда человека на собственные поступки замыкают: «А ты сам какой?»

Доволен таким исходом Дунаев. Сбили спесь с Боброва, это только на пользу человеку пойдёт, поэтому и спросил у Кузьмина весело:

– Ну что, Михаил Степанович, опять «неизвестные мне лицы», да?

Кузьмин давно принимает этот председательский розыгрыш со смешком. Шутит Егор Васильевич – и пусть, значит, нравится человеку, со смехом легче жить. Но сегодня Михаил Степанович на слова председателя хохотнул коротко и изрёк, как молотком по голове стукнул:

– Не без того, не без того, Егор Васильевич. Но главное – Елена Алексеевна приехала.

Закружилась голова, как в детстве, когда на качелях катался, и стены поплыли. Вот новость так новость!..

– Где она? – слова были похожи скорее на стон.

– Да дома у меня пока гостюет. Наказ твёрдый дала – узнать, когда Егор Васильевич её принять может по делам службы и прочее. Вот так.

Хмельное ощущение веселья и радости наполнило тело лёгкостью и подвижностью, и он вскочил с места, может быть, и в пляс бы пустился, не будь сейчас в кабинете Кузьмина, цепко уставившегося на него. Взгляд этот, умный, холодно-расчётливый, заставил в дальний потайной уголок припрятать радость от предстоящей встречи, и Егор деловито посоветовал Кузьмину:

– Ты сейчас Елену Алексеевну на базу проводи. Надо же человеку оглядеться на новом месте работы. А я, как с делами управлюсь, тоже подъеду. Ну а бумажки свои оставь. Подпишу в твоё отсутствие.

Кузьмин исчез бесшумно, как и вошёл, а Дунаев с раздражением поглядел на кучу оставленных бумаг, не читая, начал подписывать. Но мысли были далеко, в каких-то космических высях.

Он с трудом высидел в конторе полчаса, и даже дорога, недальняя, всего в пятнадцать минут езды, показалась мучительно долгой. Дунаев гнал машину по лесу, вцепившись в руль, и только два слова крутились в голове, как заклинание: «Елена приехала».

Наверное, и она ждала этой встречи. Из гостевого домика выбежала на гул машины, оглядела его тревожно-радостным взглядом, не стесняясь присутствия Кузьмина, припала к груди. Михаил Степанович покряхтел сзади, буркнул под нос: «Я поехал», – и по-молодому резво сбежал с крыльца.

…Густым, настоянным на хвое воздухом, наверное, выветрило память. Егор не мог после вспомнить ни одного из тех горячих слов, которые он шептал Елене. Они сходили в баню, и когда Елена разделась, закружилась голова и поплыл запах парного молока от её тела, щемящий до стона. Долго пили чай в предбаннике, пахнущем смолой, но тот неповторимый парной дух не выветрился, лез в ноздри, горячил кровь до бурного кипения.

Только к вечеру они вышли на улицу, уставшие, разомлевшие от банной духоты и счастья. Егор подхватил Елену под руку – бояться здесь некого, один сторож – повёл показывать базу. Не скрывая гордости, Егор рассказывал, какое сопротивление пришлось выдержать и в колхозе, и у районных властей, чтобы добиться разрешения на строительство. А теперь вот она, красавица – двухэтажный спальный корпус, несколько деревянных финских коттеджей (для самых авторитетных гостей, в душе Егор надеялся, что и областные руководители не погнушаются здесь провести день-другой, а Безукладов уже облюбовал это место), просторная столовая, баня, лыжная база, лодочная станция.

Елена прижималась к плечу, слушала внимательно, и это вроде новые силы вливало, появилось желание выговориться выплеснуть из себя всё, потому что давно так хорошо себя не чувствовал Егор, не ощущал душевного подъёма. Он хотел рассказать о недавнем споре с Бобровым, о едком разговоре, который состоялся на поле, излить душу, но Елена вдруг остановилась, посмотрела в глаза:

– А обо мне подумал, милый?

Егор тоже остановился, недоумённо повёл плечами:

– О чём ты?

– Я женщина одинокая, – улыбнулась Елена, – а поэтому женская доля заставляет практичной быть. Одним словом, деловой, современной. Ну-ка, расскажи, какую зарплату мне твой колхоз положит?

Егор привалился плечом к гулкому стволу сосны у тропинки, удивлённо поглядел на свою спутницу. Как щелчком по лбу, она принизила его, спустила на грешную землю. И он заторопился успокоить Елену, чтоб не грызли её сомнения. Для неё он всё сделает, как надо, и сейчас уже всё продумано – полторы ставки как врачу обеспечены… Но это только сейчас, когда профилакторий не пущен, а потом и довесок найдётся, колхоз не бедный. И о квартире пусть не беспокоится – квартира в райцентре уже готова, надо устраиваться, только вот жить лучше здесь, благо один из коттеджей, вон он (Егор показал на дальний, вклинившийся в густой ельник домик), давно ждёт свою хозяйку.

– Не забоишься в лесу? – засмеялся Егор.

– Одна, может быть, и испугаюсь. Только ведь я надеюсь…

– Молодец, что надеешься, – Егор усмехнулся. Неприятный, с горечью осадок от вопроса Елены истаял в груди и даже успокоил – правильно она поступила, что его романтический дух развеяла, человек на грешной земле живёт.

Они остались на ночлег в «гостевом домике». Завтра предстояло оправдываться перед Ларисой, придумывать какую-нибудь историю с рыбалкой для начальства, бессонной ночью у костра. Подобное было и раньше. Лариса и на этот раз поверит, и нечего травить душу. Впереди была ночь счастья.

Но всё-таки мысли о Ларисе не уходили, тяжёлый этот груз давил, как, наверное, давит тяжкий камень, и боль, вонзившаяся в виски, не ослабевала. Может быть, это совесть стучала звонким молоточком?

Глава двенадцатая

Буря разыгралась под утро. Откуда-то с высоты обрушилась на землю со свистом неудержимая тугая волна, взлохматила деревья, сделала их округлыми, как копёшки на лугу, на одной нудной ноте запела в проводах, зазвенела стёклами. А потом всё потонуло в сплошном гуле, точно там, на улице, яростно колотил дождь.

Евгений Иванович ещё сквозь сон вздрогнул от резких звуков, вскочил с постели. За светлеющим окном – утро шло на землю – с трудом просматривалась улица, пыль плотной пеленой завесила дома на противоположной стороне, растрёпанные берёзы приклонились к земле, словно хотели спрятаться от яростной стихии. Противно орали потревоженные грачи на деревьях, а на крыше – видно, незакреплённым оказался лист шифера – гулко ухало, и этот грохот вселил в душу тревогу.

«Быть беде, – подумалось, – взбесилась погодка». И Бобров торопливо начал одеваться, размышлять было некогда. Крикнул тёте Стеше, проснувшейся от бури:

– Дверь закрой за мной, иначе сорвёт! – и выскочил на улицу.

Сухая пыль обожгла лицо, противно заскрипела на зубах, ветер ударил в грудь так, что стало трудно дышать. Высоко вскидывая руки, точно вплавь по речке – вроде легче двигаться, он перескочил улицу, прижимаясь к домам, где было чуточку тише, побежал к гаражу.

Теперь у него появился автомобиль. Недавно после сева его пригласил к себе Дунаев и, не глядя в лицо, сказал:

– Я новую машину получил, а старую решил тебе передать. На память!

Специально сказал с пафосом, благодетель. Но теперь машина была кстати. Да и Егор выехал в Подмосковье за тёлками, значит, все беды на его голову.

Машина завелась быстро, рванулась с места стремительно, будто прыгнула в мутную пелену пыли. Солнце, как сквозь зимнюю метель, выкатывалось на востоке, било ярким красным огнём в стекло. Подумалось, что обычно к восходу солнца природа словно замирает, успокаивается, но сейчас ветер крепчал, пел на все голоса.