Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века - Джейн Т. Костлоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В задаваемых вопросах кристаллизовалась болезненная для Толстого тема землевладения и сословного превосходства. Его ответ однозначен:
Вы правы, что совесть не позволяет участвовать в таких делах, как взыскание с бедных крестьян денег или заточение их в тюрьму за то, что они хотят отобрать хоть маленькую часть того, что от них отобрано. Владение землей есть грабеж. И потому порубки в чужом лесу есть грабеж маленьких грабителей у больших [Толстой 1939: 359–360][177].
Здесь Толстой с объездчиком рассматривают лес как категорию общественного пользования, необходимый для человеческого существования ресурс, в доступе к которому отказано. В последние десятилетия собственной жизни Толстой четко видел себя одним из этих «больших грабителей»: то, что Левин в «Анне Карениной» называет «обязанностью к земле», не то чтобы обесценено, но как минимум скомпрометировано экспроприацией классом землевладельцев принадлежащего всем ресурса. Как России защитить свои леса, если социальное неравенство поддерживается алчностью, ростом населения и индустриализацией? В письме Толстого 1910 года подразумевается, что этичное отношение к земле, включающее в себя сохранение лесов, также должно защищать и самых бесправных и неимущих. Его резкое высказывание о том, что на тот момент кажется ему неоспоримым, – «владение землей есть грабеж», – не дает понимания, как наполненные любовью знание и забота, о которых грезил Левин, смогут привести к решительным изменениям в распределении прав на землю.
В феврале 1876 года – в тот месяц, когда в «Русском вестнике» была опубликована четвертая часть «Анны Карениной», – еще одна компания русских авторов инициировала дискуссию, которая впоследствии превратится в воодушевленный обмен мнениями по поводу лесного вопроса и его значимости для будущего страны[178]. Н. П. Заломанов, агроном, активно и критически высказывавшийся о попытках «рационализировать» отечественное сельское хозяйство, выступил с речью перед Петербургским собранием лесных хозяев – сообществом, усилия которого с самого момента его образования в 1863 году были направлены на содействие землевладельцам в непосредственном управлении их имениями[179]. В обращении упоминались мнения по этому вопросу Ф. М. Достоевского и Е. Л. Маркова, малоизвестного романиста и землевладельца из Курской губернии[180]. В своей речи Заломанов сделал предположение, что это не обезлесение вызывает засуху, а засуха приводит к обезлесению. Он даже высказал мысль, что рекомендованная для исправления ситуации посадка деревьев на самом деле только ее усугубит[181]. Реальное воздействие вырубки лесов на влажность почвы, микроклимат и системы рек по-прежнему вызывало вопросы: в последующем году сразу А. И. Воейков, климатолог и член-корреспондент Петербургской академии наук, и Я. И. Вейнберг представили обзоры научных исследований на эту тему, и вопрос взаимосвязи между исчезновением лесного покрова и влажностью почв оставался на повестке дня в течение еще нескольких десятилетий. Правда, речь Заломанова была обращена скорее к практикующим лесоводам – вот почему его идеи, видимо достаточно спорные, вызвали пылкие возражения со стороны как и Маркова, так и Достоевского [Воейков 1878; Вейнберг 1878][182].
Марков начинает свое эссе с критики научных воззрений Заломанова: ведь мнение большинства, настаивает Марков, общеизвестно [Марков 1876][183]. Ссылаясь одновременно на европейских специалистов и разномастных сочувствующих, он пересказывает научную и расхожую точки зрения на причины засухи, а затем рисует еще одну катастрофическую картину, отрицаемую Заломановым.
Целый материк, равный величиной Европе и называющийся хлебородною Россией, выбрит, как лысина старика; засухи десятки лет убивают народное хозяйство; народ беднеет; государство беднеет; вековой опыт целой Европы и точные исследования разнородных наук единогласно подтверждают губительное влияние лесоистребления, настоятельную необходимость прекращения и возмещения его.
Судя по цитатам Маркова, Заломанов в своем обращении дал карикатурно узкое определение понятия лесов: он называет лес «вертикальным брелажем», то есть это для него своего рода контейнер для влаги, «сосуд, полный воды». Понимание Маркова отличается; лес он определяет в таких категориях, как гидрология, климат, сельское хозяйство и экономика, а также «душевное благоденствие» и «общественная жизнь».
Итак, мы расширяем вопрос о лесоистреблении, перенося его с экономической на социально-нравственную почву. Мы защищаем и проповедуем лес не только как склад дров или хранителя вод, но еще как великий храм природы, в котором поучается, наслаждается и возвышается духом труженик поля, – храм, где он чувствует, думает, созерцает и отдыхает.
Но этот храм быстро разрушается. Марков перечисляет названия селений в качестве свидетельства уничтожения природных ландшафтов – семь из них отсылают к озерам, которых больше не существует. В одном из самых впечатляющих абзацев своей статьи Марков заявляет, что «природы не стало в деревенском быту обезлесенного крестьянина». Главная потеря не в урожае или дровах, а в целом укладе жизни, что в миниатюре Марков и описывает:
Среди неприютного и скупого поля своего, в своей соломенной избе, с соломенным кормом, чуть не в соломенной одежде, мужик является теперь каким-то нищим квартирантом деревни.
Ничего у него нет; все он обязан купить или достать на стороне. <…> Человек без природы должен быть безнравственнее и тупее человека, у которого живо природное чувство. <…> Таким образом, истребление лесов, по нашему мнению, неизбежно обращает нашего деревенского жителя в двойного пролетария. <…> Деревня без освящающего ее дыхания природы будет только самым неудобным и самым унылым кварталом грубых и раздраженных нищих.
И эта марковская картина мира, из которого «удалили» природу, весьма напоминает пейзаж уже вырубленных лесов у Репина.
На прощание же Марков все-таки объединяет идиллию с дистопией. Автор хочет оставить читателя в созерцании «отрадной картины», которую сам не может забыть после посещения хозяйства меннонита по фамилии Корнис, которого запомнил «гостеприимным хозяином, верным типом честного и трудолюбивого пуританина».
Хуторок его весь зеленел в веселых рощах, из-за которых так живописно выделялись голландски-опрятные каменные корпуса его дома, служеб и заводов. Узенькая речка, этот редкий гость степей, змеилась по полям, усаженная по всем своим изгибам деревьями; везде, куда доставал глаз, радостными и радующими островками зеленели небольшие, но уже
