Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов

Второе начало, задействованное Ликтором, было нестерпимо посланцу. Ликтор на миг прервался ради комментария:

«Вы, дьяволы, не желаете помнить, что сил у меня две. Одна только мысль о второй повергает вас в трепет, и вы предпочитаете забыть о ней, потому и являетесь с идиотскими просьбами, уповаете на пощаду и снисхождение».

Говоря так, Ликтор дополнительно заводил себя, как будто бы еще недавно и не думал сам защищать и оправдывать бесов перед ликвидатором.

Он уже уверовал в искренность своего служения Богу и ненависть к Его вечному оппоненту – редкое умение, высший пилотаж.

Он достиг этого посредством длительных упражнений и медитаций.

Скрытая камера исправно выводила на монитор безмятежно спавшего Пантелеймона; Ликтору даже удалось разглядеть слюну, показавшуюся в уголках его рта.

На самом деле это была не сладостная слюна, рожденная сновидением, а… пена.

Толстое одеяло чуть подрагивало; создавалось впечатление, что протодьякон участвует в каких-то сновидческих приключениях. Но это были вовсе не приключения: тело протодьякона сводило судорогой! Он не то чтобы бился, но время от времени вытягивался в струну.

Бес, наказанный Ликтором, был, в конечном счете, помилован и отпущен на все четыре стороны с поручением оповестить всех своих собратьев об итогах переговоров. Можно было этого не поручать: все бы и так исполнилось, хотя и не сразу.

Придя в себя, если это выражение применимо к бесам, парламентер не стал торопиться с отбытием. Его в дверь, а он в окно – это старое и неизменное правило бесовского поведения. Не удалось договориться миром – что ж, есть смысл попробовать втереться с тылов, приобрести союзника и заодно нагадить жестокому властелину, который наверняка имеет виды на гостя.

Что потеряет бес, если переговоры оказались безуспешными?

Протодьякон, сделавшийся напарником властелина, представлял собой лакомую добычу.

Бес начал с самого простенького и вторгся в сознание протодьякона, приняв форму суккуба – похотливого демона, ищущего связи с мужчинами. Он предстал перед Пантелеймоном в образе исключительно соблазнительной особы с недвусмысленными желаниями и намерениями.

Но он не знал, что в тренировочных лагерях ликвидаторов обучают не только боевым искусствам, но и управлению сновидениями. Правда, всего лишь общим основам этого тонкого мастерства, но даже их бывает достаточно, чтобы справиться с таким примитивным и грубым наваждением.

Протодьякон, не просыпаясь, нанес демону удар такой силы, что у того, если пользоваться людскими понятиями, потемнело в глазах, и ему сделалось еще тошнее, чем от ликторовых молитв. Вторично «отдышавшись», бес решил действовать осмотрительнее. Он отказался от форм, избрав иной путь: овладеть протодьяконом, будучи аморфным и неопределенным, – рассредоточиться, лишив жертву возможности нанести удар по конкретному объекту.

Невидимым облаком он разделился на части и вошел в его уши, глаза, ноздри и рот, окутал мозг тончайшей паутиной, и на сей раз – преуспел. Сознание Челобитных не было подготовлено к столь широкому воздействию.

Посыпались новые удары, но они не достигали цели: протодьякон лупил по бесу, как палкой по водам; воды расступались, расходились кругами и заново смыкались.

За время этого бесперспективного сражения Челобитных ни разу не проснулся, и Ликтор, время от времени поглядывавший на экран, ничего не заподозрил.

Истощив силы спящего, демон уютно устроился на задворках сознания и начал окапываться, возводить укрепления, выбрасывать щупальца в направлении все новых и новых умственных областей. На этом этапе и начались судороги.

Часть сознания протодьякона, как и у всех спящих, оставалась бодрствующей, и она вступила с демоном в диалог, принципиально отличный от беседы парламентера с Ликтором-повелителем.

Бес соорудил себе что-то наподобие кресла, уселся; о человеке можно было бы сказать, что он налил себе бренди и закурил сигару; бес сделал нечто подобное в своем дьявольском смысле, и эти шаги, предпринятые ради комфорта, пожалуй, не могут быть изображены средствами языка человеческого.

«Кто ты такой? – грозно осведомился демон. – Зачем ты пришел сюда?»

«Отправляйся в преисподнюю, нечисть! – ответил Пантелеймон. – Ты не знаешь в своем глупом высокомерии, на кого замахнулся».

«Это не я глуп, а ты, – ухмыльнулся тот. – Если ты полагаешь, что желаешь мне зла, отсылая в преисподнюю, то этим выдаешь полное убожество мысли. Я повторяю вопрос: кто ты есть?»

«Ни слова тебе не скажу…»

«Да и не говори, я выясню без тебя. Сейчас тебе будет немного неприятно, но ты сам напросился».

Пантелеймон дернулся, глаза его на миг бессмысленно приоткрылись, но веки сразу же смежились вновь. Он не проснулся.

«Видишь – всего и делов-то, – сказал довольный демон. – Вот и познакомились. Теперь давай так: ты все-таки не будешь впредь таким строптивым и кое-что сделаешь для меня, иначе я сообщу Ликтору о том, что узнал…»

«Сообщай. Он и без тебя уже знает все».

«Разве?! – Бес был несколько обескуражен. – Ты ликвидатор, явившийся по его душу. И он отчасти переубедил тебя, но не вполне. Ты не до конца отступился от первоначальных намерений».

«Именно так. Ему это ведомо».

Бес задумался. Челобитных приступил к молитвам, но оккупант только рассмеялся отвратительным смехом:

«Пока я в тебе нахожусь, ты нечист. Призывы твои не доходят до адресата. Сладчайшее имя Иисуса – видишь, я даже произношу его без запинки и без всякого вреда для себя, – оно не имеет силы, покуда я внутри».

Бес лгал – отчасти, как свойственно всем бесам. Он мог говорить об Иисусе в сознании Пантелеймона, но не был способен к этому в сознании Ликтора, ибо последний имел над бесами власть.

«Ты лжешь, Бог живет внутри человека!»

«Это ересь. Он повсюду. Того Бога, что обитает в тебе, недостаточно, чтобы справиться со мной. Понадобится помощь со стороны, но ты ее не получишь. Однако хватит болтовни, поговорим о деле».

«Еще раз тебе повторяю: я не буду с тобой говорить. У нас нет общих дел. Пошел вон из моего разума!»

«Очень жаль, – притворно вздохнул бес. – Ты вынуждаешь меня поступиться симпатией, которую я к тебе почувствовал сразу… и даже хотел угодить тебе, явившись в женском обличии. Но раз так…»

Тело Пантелеймона внезапно выгнулось мостиком. Одеяло сползло на пол. Волосы встали дыбом, кулаки сжались и побелели. Ликтор по-прежнему ничего не видел, ибо в этот момент не смотрел на экран.

«Теперь-то ты понял?!»

Задыхаясь, Пантелеймон ничего не ответил. Через несколько секунд он пробудился, но обнаружил, что… полностью парализован! Все его члены подчинялись воле демона, а воля у того была одна; единственным движением, на которое еще было способно тело Пантелеймона, стали безудержные судороги.