Пуд соли на сердечную рану - Татьяна Луганцева

– Добавим домашней сметанки. Густой, кремовато-ванильного цвета, в которой ложка стоит, – продолжал между тем искуситель.

– Стоит… – как эхо повторила Глафира. – А лисички – грибы вкусные?

– Лисички я тебе пожарю на второе. С молодой, румяной и рассыпчатой картошечкой, – подхватил Матвей. – А на ужин приготовлю овощное соте и напеку для тебя оладушки…

– Остановите его, люди! – издала она возглас отчаяния.

– Меня уже не остановить! Еще по четвергам я стану ходить на речку – раз в неделю у нас будет рыбный день – и варить уху на костре с дымком из собственноручно выловленной рыбы, добавив в нее рюмочку водки, как в классическом рецепте.

– И ты все это умеешь? – посмотрела на него Глаша расширившимися глазами.

– Конечно! Я же вырос в деревне. И все могу, ты не пропадешь со мной. Еду я в дом всегда добуду! Вечером же подою корову и принесу тебе стакан парного молока. Любишь – не любишь, хочешь – не хочешь, а выпьешь. Есть такое слово – надо! Мы будем жить в доме, в большой деревенской избе в деревне Боровки у моей тетки Тамары, строгой, но доброй женщины. Ты станешь помогать ей по хозяйству, а я буду выполнять мужскую работу. Когда осенью похолодает, я растоплю печку и уложу тебя на нее, укутав одеялом на гусином пуху. А на ноги надену носочки из козьей или собачьей шерсти, что Тамара вяжет в дар всем своим знакомым и родным.

Глаза у Глаши стали размером с блюдце.

– А еще…

– Что может быть еще? – оторопела она, понимая, что в детстве недослушала сказок и сейчас слышит из уст этого сильного мужчины, который просто опутывает со всех сторон ее, самую красивую и завораживающую на свете.

– Еще, если ты захочешь помыться, я всегда смогу растопить тебе баньку. Потом мы пойдем на душистый сеновал и займемся там любовью. Как тебе мое «дас ист фантастиш»? Не смотри так, я все помню: только по согласию и в твердой памяти. Я не кот-баюн, который заговорит тебя сладкими речами да и сделает свое «черное дело». Хотя какую тетя Тамара делает самогоночку и наливочку! Настойка на меду, на клюкве, на облепихе…

– Хватит! Я поняла! Ты – садист. Кулинарный извращенец. Ты так запудрил мне мозги, что я уже захотела грибов, молока и сеновал.

– Особенно последнее меня очень радует! – ухмыльнулся Матвей.

– Я же только что ела чебуреки, а после твоих рассказов во мне снова проснулся голодный зверь. Стой! У меня же в номере есть два чебурека, сейчас я их принесу нам на закуску… – Глафира вскочила с места и запнулась.

– Боишься? – спросил Матвей, улыбаясь.

– Ага.

– Да не сунутся они больше, – потер он свой большой кулак. – Но могу сопроводить.

– Если тебя не затруднит…

Вернулись они с пакетом, в котором лежали чебуреки с сыром.

– Уже не горячие, но все равно свежие, – развернула их Глаша и предложила один Матвею. – Хоть какая-то закуска… Давай выпьем за упокой души Павла Петровича, а?

– Давай.

Они выпили терпкое, вкусное вино со сложным ароматом, с большим аппетитом заедая его чебуреком.

– Матвей, расскажи мне еще что-нибудь о деревне, – попросила Глаша.

– А, зацепило? – засмеялся тот. – Я там отдыхал каждое лето. Прямо с конца мая и до сентября. Вырос, появились другие интересы, деньги. Имел возможность посетить многие страны, плавал в круизах, загорал на Мальдивах… Но нигде лучше себя не чувствовал, чем там. Если мне становится особо плохо, я еду туда и снова набираюсь энергии, словно возрождаюсь… Знаешь, как красив закат на речке? Сидишь, дышишь свежим воздухом и смотришь на отдыхающих людей на противоположном берегу, а на темно-синем небе проступает красноватое зарево, в которое упираются черными рельефными зубчиками верхушки сосен, словно бы подпирающих небо. А потом деревянные домики, окруженные садами, начинают утопать в густо-молочном тумане, спускающемся особенно часто в августе и сентябре. Ты идешь как будто в облаке, и тебя не покидает чувство некой таинственности. А голову дурманит аромат леса, малины, росы…

– Как же хорошо! – выдохнула Глафира. – Ты так все рассказал, что я словно сама там побывала. Прямо душой отдохнула… А еще я здорово опьянела. Вино всосалось в кровь, как вода в песок пустыни.

– Я рад, что мои байки тебе понравились. – Матвей улыбнулся.

– А все-таки, ты кто? – приблизила свое лицо к его Глафира.

– В смысле…

– Кем ты работаешь? Кто ты? Что ты? Женат ли?

Матвей вдруг взял ее лицо в свои ладони.

– Тебе так интересно? Я же рассказывал – у меня частная охранная фирма… не женат… занимаюсь любимым делом… Я не могу сказать, что олигарх, но я далеко не беден и способен обеспечить тебе хорошую жизнь.

– Мне? – поперхнулась Глаша, почему-то чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. – По-моему, ты слишком много выпил и не совсем себя контролируешь.

– Именно тебе. Я готов защищать, оберегать, любить и уважать тебя всю жизнь.

– Матвей, ты с ума сошел? Ты же меня совсем не знаешь! Мы знакомы несколько часов!

– А такое ощущение, будто знаю всю жизнь! Я сразу почувствовал, что ты – мой человек, и был бы очень счастлив, если бы такая женщина была всегда рядом со мной. – Матвей поцеловал ее. А дальше случилось то, что случается иногда между взрослыми одинокими людьми, которых безумно тянет друг к другу…

Глафира лежала щекой на слегка волосатой груди у Матвея, слушала, как ровно бьется его сердце, и не испытывала никакого чувства стыда или растерянности. Наоборот, все ее тело наполнилось каким-то спокойствием и умиротворением.

– Мне тоже кажется, что я тебя знаю всю жизнь… Сколько прошло времени? – спросила она.

– Вечность… Я не знаю сколько. И я сейчас подумал о том, сколько времени мы потеряли, – ответил он.

– Да, – покрепче прижалась к нему Глафира.

Они были свободны от брачных обязательств и очень сильно увлечены друг другом. Глаша поймала себя на мысли, что впервые не думает о работе, не сожалеет о полученной травме. А просто хочет быть с Матвеем.

– А я ведь нехороший человек! – вдруг всполошилась она.

– Чего так?

– Забыла сообщить тебе очень важную вещь.

И Глаша рассказала ему о разговоре двух медиков, случайно подслушанном ею в бистро, и о своей с ними договоренности, что заключение о смерти Павла Петровича будет верным.

– Значит, его все-таки убили? – нахмурился Матвей. – Я так и думал.

– Но ведь тогда выходит, что в санатории убийца! – ахнула Глаша, еще сильнее прижимаясь к нему.

– Подожди. Ты сама ушла от родника черт знает куда и добралась до поселка. Следовательно, мог прийти убийца и затаиться на территории санатория.

– Чтобы подозрение упало на кого-то из наших? – спросила Глаша.

– Или потому, что Павел Петрович дальше родника не ходил. Только там убийца и мог его подкараулить, – объявил Матвей, вставая с кровати и начиная одеваться.

– Ты куда?

– Дойду до морга и заберу заключение, пока врачи не передумали быть честными. Да следователю знакомому позвоню, пусть расследование на контроль возьмет, чтобы точно дело не замяли.

– Я с тобой, – тоже начала собираться Глаша.

– Тебе-то зачем таскаться? С такой красивой девушкой в театр бы идти, в ресторан, а не… в морг. Можешь оставаться у меня в номере, если боишься…

– Нет, Матвей, я с тобой, – упрямо повторила она.

Ей хотелось пройти с Матвеем мимо охранников, держа его под руку и уничижительно глядя на своих обидчиков. Да и вообще, она теперь хотела не расставаться с ним.

Но на пропускном пункте испепелять ей взглядом было некого. Охранники стояли с грустными побитыми физиономиями и с опаской смотрели на Матвея, а на нее глазами даже не повели. Было понятно, что как сексуальный объект она потеряла для них интерес. Или у них напрочь было отбито то, для чего этот интерес был нужен.

Глаша шла с Матвеем под руку совершенно другим человеком, она словно летела на крыльях.

– Как же здесь здорово! – вырвалось у нее.

– Где? – не понял Матвей.

– Здесь, в санатории. Такая природа, такой воздух… Питание, конечно, плохое, так фиг с ним, всегда можно в кафе сходить. Родник опять-таки… Классно!

Матвей с удивлением покосился на спутницу.

– Давно ли тебе тут понравилось?

– Не скрою, недавно… – смутилась Глаша под его чуть насмешливым взглядом.

В больнице они сразу же пошли в знакомое место – в морг. И застали Виктора Викторовича сидящим в раздумьях прямо в помещении для вскрытия. Только один стол был занят трупом под простынею, остальные блестели своей нержавейкой в ожидании холодного тела.

– Здрасте, давно не виделись, – посмотрел на них медик.

– Здравствуйте. Мы пришли…

– Знаю я, зачем пришли, знаю! Только заключение я отправил в милицию.

– Отдайте нам копию. Вы же себе оставили?