Шоколадный паж - Анна Данилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но я хоть чем-нибудь помогла?
– Постарайтесь вспомнить еще какие-нибудь детали… О чем говорила с вами Вера? Ведь она собиралась выходить замуж, у нее были какие-то планы. Может, за границу собиралась?
– Да, она что-то говорила про заграничные паспорта, что вроде ждать надо…
Но в основном она говорила о том, что хочет семью, детей… Чтоб все как у людей. Да, дача, машина. У меня все про заготовки спрашивала, говорила, что осенью будет у меня по телефону спрашивать, как огурцы крутить, компоты… Она вроде бы исправляется решила, Верка эта…
– А где она собиралась жить: у себя или у жениха?
– А она ничего про это не говорила, только упомянула однажды какую-то большую бочку из нержавейки, что присмотрела в хозяйственном, что, мол, погреба нет, но у Андрея вроде бы есть подвал под домом холодный… Капусту собралась квасить. У нее планов было – тьма! По-моему, она эту бочку даже купила… Она с ума сходила от счастья!
– А что про свадьбу говорила?
– Ну, что платье ей жених обещал откуда-то привезти… А туфли у нее были, совсем новые, на шпильке.
– Елена Андреевна, а вы не знаете случайно, в каком хозяйственном Вера собиралась купить бочку?
– Да говорю же, она ее купила… И даже знаю где: в нашем хозяйственном, вот на соседней улице. А что вам далась эта бочка-то?
– Да вот.., думаю и себе купить…
Валентина с трудом встала.
– Вы не обидитесь, если я вам тоже подарю немного денег… Совсем немного… – И она вложила в сухую ладошку Власовой стодолларовую купюру. – Вы мне очень помогли. Спасибо вам… Да, еще… Вы больше не видели того парня? Аполлона-Андрея?
– Нет.
– А если увидите, узнаете?
– Да конечно! – Щеки у старушки пылали. Раскрыв ладонь и увидев незнакомый денежный знак, она покачала головой:
– Прямо не знаю, что и сказать…
Когда она вернулась в гостиницу на такси, Кайтанов с Руденко бросились к ней, словно не веря, что видят ее живой и здоровой.
– А мы обзваниваем роддома… – Лева до боли стиснул ей руку. – Разве так можно? Где ты была?
– Мне нужно взглянуть еще раз на список…
– Господи, какой еще список?
– Ну, где Николаиди и все остальные…
Краснов, Игудин… Может, я, конечно, и ошибаюсь, но из пяти адресов, даже из четырех, исключая Николаиди, можно найти дом, в котором есть холодные подвалы?
Или подвалы рядом с домом.
Лева посмотрел на нее, как на больного человека.
– Малышка, при чем здесь подвалы? – Он чуть не плакал. – Ты, наверное, хотела спросить, как меня встретил Николаиди со своими друзьями?
– Да, кстати, как? – Она рассеянно поправила волосы и, не обращая внимания на присутствие наблюдавшего за ней молча Руденко, забралась с ногами на диван, свернулась клубком и замерла. – Не молчи… Он что, испугался и в свою Грецию умотал?
– Нет! Они были все в сборе. Дали телефон Игудина в Хайфе… Я разговаривал уже с его родным братом, тот сказал, что Жора сейчас на работе и что он сам перезвонит сюда, в гостиницу, около десяти часов вечера…
– Значит, он действительно там… Вот и хорошо. Он позвонит, я скажу ему, что Сережи больше нет…
– Я купил им водки, салатов готовых, мяса… Вроде хорошие мужики, про твоего мужа вспоминали, хотели на тебя посмотреть…
– Я им не картина, нечего на меня смотреть. Лева, я очень хочу есть… Как ты думаешь, если мы закажем еду в номер, нам принесут?
– Думаю, что да…
* * *Только спустя два часа, когда Валентина, пообедав и немного подремав в спальне под теплым одеялом, открыла глаза, она поняла, что накопила силы еще к одному испытанию. Благо, что и Руденко был здесь…
– Слава… – позвала она, и к ней в спальню, как по команде, ввалились сразу и Кайтанов, и Руденко.
Валентина решила не тянуть и обратилась к Руденко с главным:
– Вам, надеюсь, Лева уже все рассказал про Веру, шантаж и прочее…
– Да, рассказал, – заметно оживился тот, – только поздновато выдал такую важную информацию… Ведь это многое меняет… Значит, Люба погибла в квартире Николаиди… Валентина, я понимаю, что вы сейчас находитесь в таком состоянии, что любые вопросы, связанные с вашей личной историей, могут доставить вам боль… И все же, хочу воспользоваться случаем, ситуацией, назовите как хотите, чтобы спросить вас: что же все-таки произошло между вами и Либиным в день его смерти?.. Как он погиб? Не заставлял ли вас кто-нибудь признаться в убийстве? Кто вам угрожал? Кто стрелял, наконец?
Он говорил быстро, словно боялся, что у нее прямо сейчас начнутся схватки и она уже не будет принадлежать себе…
– Об этом я не рассказывала даже Кайтанову, – холодно отозвалась она и покачала головой в знак недовольства такой грубой прямотой. – Не торопите события…
Я же не тороплюсь рожать, хотя мне уже пора… – Она сделала слабую попытку пошутить.
– Но если пора, то… – развел руками Руденко. – Разве можно…
– Можно. Сначала доберусь до Москвы, а уж потом… – Она видела боковым зрением, как при упоминании о Москве Кайтанов дернулся, словно хотел что-то сказать, но потом раздумал. – Так вот.
Я позвала вас не для того, чтобы выслушивать ваши вопросы, а чтобы взглянуть еще раз на список адресов этих мерзавцев, которые.., закопали Любу…
Кайтанов смотрел на нее с выражением ужаса на лице. Он ничего не понимал. Руденко же, нутром чувствуя, что дело, из-за которого он в свое время чуть не вылетел с работы (побег задержанного, да еще из кабинета следователя – случай из ряда вон выходящий!), может сдвинуться с мертвой точки, с готовностью бросился за списком и протянул его Валентине.
– Лева… – внимательно просмотрев его, сказала она и сунула список под нос Кайтанову, – и вы, Слава… Дело в том, что я, кажется, знаю, где находится тело убитой Веры Обуховой.
– Тело Обуховой? – переспросил, еще не веря своим ушам, Руденко. – И где же?
– Вот… Видите адрес? Старые дома на улице Некрасова…
– Вы хотите сказать, что…
– Да, это он… Но это лишь мои предположения, а поэтому надо проверить.
– Но почему на Некрасова? Откуда тебе это может быть известно? Либин? Ты узнала это от Либина? – Кайтанов боялся, что с Валентиной что-то случилось и она не отвечает за свои слова, а потому не хотел провоцировать ее еще на одно нервное потрясение, которое может вызвать инициированная ею поездка. – Да не молчи же ты!
Почему именно на Некрасова?
– А действительно, почему? – Руденко тоже начал понимать опасения Кайтанова.
– Ты, Лева, хотел знать, куда я делась сегодня из машины, когда ты уходил звонить? Так вот, я взяла такси и поехала к хозяйке Любы Гороховой, Власовой, поговорила с ней и кое-что узнала… Мне надо было сказать это с порога, но я так устала, что у меня не было сил на объяснения. Давайте не отвлекаться. Итак, улица Некрасова…
Там рядом с домом или в доме, расположенном по адресу, указанному в вашем списке, должен быть подвал.., да, подвал или погреб индивидуальной постройки. Частный, понимаете, закрытый для посторонних глаз и, скорее всего, заброшенный…
Человек, который морочил голову Вере скорой женитьбой, не мог придумать все. Кое-что он брал из жизни. И когда она начинала фантазировать и мечтать на тему будущей семейной жизни, он, вторя ей и делая вид, что полностью разделяет ее хозяйственные планы, мог проговориться о существовании у него погреба или подвала. Тем более что все зашло слишком далеко, и в хозяйственном магазине мне сказали, что два года тому назад действительно в магазине были отличные большие бочки из нержавейки. Но почти все были скуплены детским садом, а вот последнюю купила одна молодая пара…
Вероятно, Вера в своем близком счастье была так общительна и весела, что запомнилась сразу двум продавщицам из этого отдела, запомнили они и ее молодого человека.
Они сказали, что он был очень красив…
– Но.., насколько я знаю этих людей, – проговорил Руденко, – они все симпатичные, рослые, яркие… Один Либин, ваш, из, вините, покойный муж, словно сошел с обложки киножурнала…
– Нет, это не он… – просто заметила она и как ни в чем не бывало продолжила:
– И не смотрите на меня как на умалишенную. Я знаю, что говорю…
– Но почему Игудин? – хором спросили ее мужчины, потому что на улице Некрасова до того, как уехать в Израиль, жил именно он.
– Да потому что его в школе звали Аполлоном… – еще более туманно ответила она.
Саратов, 1998 г.Самым тяжелым испытанием оказался процесс раздевания. Пропитанное кровью и мерзкое на ощупь жесткое кружевное платье не поддавалось, казалось даже, что оно срослось с прохладной, неживой кожей «невесты».
Жору Игудина просто рвали на части самые противоречивые чувства. С одной стороны, он понимал, что совершает одно преступление за другим, и даже словно вошел во вкус и перестал бояться мертвецов. Но, с другой стороны, он чувствовал, что последний, в нравственном смысле, поступок вполне оправдан сущностью самой жертвы.
