Асфоделия. Суженая смерти (СИ) - Наталья Юрьевна Кириллова

искрящейся в солнечных лучах гладью. Очерёдность посадки и степень комфорта корабля, на борт которого дозволялось взойти тому или иному придворному, зависела от статуса каждого вельможи, личного и родового. Девам жребия, осчастливленным императорской милостью, не пришлось толкаться в залах и двориках среди других ожидающих посадки, отстаивать очередь на маршрутку… тьфу, то есть на барку, соответствующую положению их семьи, и искать свободное местечко на борту, ибо чем ниже статус пассажира, тем меньше удобств ему предлагали имперские авиалинии. Фрайнов и фрайнэ рода высокого, почётного ожидали шатры, усыпанное подушками ложе, напитки, закуски, возможность взять с собой личного слугу для выполнения мелких поручений и небольшое количество соседей по палубе. Представители семей вроде той, к которой принадлежала Нарцисса, ютились на голых скамьях под общим тентом, расставленных рядами, примерно как сиденья в тех же маршрутных автобусах, слуг отправляли наземным путём, а еду и напитки могли разве что принести с собой. Личный воздушный транспорт и вовсе удовольствие дорогое, не всякому фрайну по карману – закатники брали немало за оснащение корабля тем, что позволяло ему оторваться от земли, держаться в воздухе и слушаться рулевого. По этой же причине, как поведала Жизель, закатники сильно недолюбливали островитян – не хотели делиться монополией, в то время как для соотечественников Асфоделии корабли, особенно воздушные, были не роскошью, но средством передвижения и связи между собой и с континентом. Да и считалось, что секрет превращения деревянного корыта в летающий агрегат жители Аргейских остовов позаимствовали где-то за морем, в восточных землях, а после оную тайну нагло украли первые адепты Заката и объявили своим изобретением, вдохновлённым идеями всё того же востока.

Избранных в компании горничных и рыцарей сопроводили в отдельный двор, где уже стояла императорская барка, увенчанная позолоченной носовой фигурой в виде неопознанного мной клыкастого зверя. Без шума, суеты и толкотни мы поднялись на борт и устроились на низких мягких сиденьях под лёгким белым тентом, закрытым в задней части. Тёмно-синий, расшитый звёздами шатёр Стефанио располагался позади тента, вероятно, дабы поменьше смущать трепетных благочестивых дев. И было от чего – помимо императора, нескольких мужчин-приближённых из его свиты и нас, на барке летела Мадалин с двумя дамами. Как ни в чём не бывало Мадалин уселась под тентом вместе с нами, разглядывая кандидаток в жёны своего любовника с живым, предвкушающим интересом учителя, готовящегося вложить в учеников новые ценные знания. На всякий случай я притулилась с краю, подальше и от императорской фаворитки, и от Брендетты. Позапрошлым вечером Стефанио снизошёл до танцев после ужина и один раз даже встал в пару с Брендеттой. Сие проявление монаршего внимания вселило в девушку непробиваемую уверенность, что танец был не просто ни к чему не обязывающим развлечением, но испытанием, причём персональным, специально для дочери фрайна Витанского, и она, по её хвастливым монологам, выдержала его с честью и достоинством истинной императрицы. Нам, соперницам убогим, подобного совершенства, естественно, не достичь никогда в жизни, однако отсутствие высоких моральных качеств лишь выгоднее оттенит несравненное сияние чистого бриллианта по имени Брендетта. Близкое соседство с Мадалин Брендетту вовсе не коробило, она делала вид, будто общение с подружками потенциального супруга неизбежное зло, кое следует принимать со всем должным смирением и терпением, дабы произвести лучшее впечатление на венценосного жениха. Правда, самому жениху, по-моему, не было никакого дела до отношений между собственной фавориткой и будущей невестой.

Как и говорил Эветьен, погода и впрямь выдалась хорошая. Небо с утра ясное, голубое, солнце светило и согревало и вереница кораблей, растянувшаяся в воздухе над синей лентой реки, производила фантастическое впечатление. Барки соблюдали дистанцию, летели куда медленнее, чем когда меня везли в столицу, и проплывающий по обеим сторонам пейзаж так и манил полюбоваться на открывающиеся виды. Увы, судя по другим дамам, благородным фрайнэ независимо от возраста и социального статуса полагалось всю дорогу исключительно восседать на ложе в позе красивой, элегантной, прятать лицо от солнца и коротать время за распитием прохладительных напитков, вкушением фруктов и сладостей и пустой болтовнёй с соседками по тенту. С одной стороны застыли, потупившись, служанки, с другой вытянулись по стойке «смирно» рыцари. Из-за высоких бортов от пейзажа видны только крыши, башенки да шпили дворцов, да и те закончились, когда барки покинули черту города.

А мне хотелось воспользоваться подвернувшейся оказией и хоть немного посмотреть на мир. Иногда снизу доносились выкрики в духе «Боже, храни короля» и даже торжественный перезвон колоколов, но пассажиры корабля не обращали на это ни малейшего внимания. Лишь император, в короне и тяжёлой, подбитой мехом мантии, поднялся на помост на носу барки и приветственно махал рукой подданным. Когда столица осталась позади, Стефанио вернулся в шатёр, и не прошло и десяти минут, как Мадалин извинилась и упорхнула туда же. Полог опустился, оставляя парочку наедине, одна из спутниц Мадалин подозвала молоденького паренька с лютней, то ли для услаждения ушей присутствующих, то ли для маскировки. Свита императора разбрелась по барке, рыцари тоже расслабились и расселись на скамейке в носовой части и только бедные служанки остались стоять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сидение на одном месте утомило быстро.

Трёп о последних модных трендах, шмотках, мужиках и перемывание косточек неизвестным личностям – ещё быстрее.

Время от времени я смотрела в спину Тисону, но тот не реагировал на мои попытки прожечь в нём дырку взглядом. Эти дни мы фактически не разговаривали, лишь обменивались традиционными приветствиями. Рыцарь продолжал держаться рядом, как велел долг, однако в личное моё пространство не лез, ни физически, ни эмоционально, в комнату без предварительного стука и разрешения не входил и избегал смотреть на меня дольше положенного. Эветьена я вовсе видела только по утрам в храме – сажали меня по-прежнему между Стефанио и Шевери-старшим, – и он, подобно брату, тоже ограничивался сухим дежурным приветствием. Никаких допросов, никаких подозрительных взглядов в мою сторону, словно ничего особенного не произошло и я всего-навсего очередная дева жребия, скучная и никому не интересная.

Аж обидно немного. Носились со мной, носились, будто с заключительными эпизодами долгоиграющего сериала, а потом вдруг взяли и забыли в одночасье, точно сочли оный финал безнадёжно слитым.

Ну не в поцелуях же дело? Это слишком мелко, несерьёзно и, в конце концов, Эветьен взрослый, состоявшийся мужчина, что ему какой-то поцелуй? А Тисону вообще нельзя… и после рассказанного Жизель о той несчастной паре подставлять его совсем не хотелось.

Случилось что-то ещё?

Или, наоборот, ничего из ряда вон не происходит, вот все и отвлеклись на другие