Чабан с Хан-Тенгри - Касымалы Джантошев

— Его тоже нет. Вчера ушел в горы и не вернулся.

«Бек» рассердился, посмотрел на женщину уничтожающим взглядом.

— Ну, я поеду. Когда бы ни заявился брат твоего мужа — днем или ночью, пусть придет ко мне. Куда прийти, сам знает, — он хлестнул осла по шее.

«Бек» приезжает не первый раз. Женщина лебезит перед ним, приговаривая «мой бек», а сама не знает его имени, не знает, зачем ему нужен Урбай.

Всадник отъехал от юрты метров триста. Вдруг из лощины послышался крик: «О мой бек!» Он не повернул обратно, даже не оглянулся, а просто остановился и стал ждать.

Человек в истрепанном чапане, полы которого были заткнуты за ремень, в нахлобученном до бровей тебетее, изо всех сил спешил к всаднику. Не добежав, он зажал под мышкой палку и, зайдя с правой стороны, по азиатскому обычаю протянул обе руки.

— Ассалом алейкум, мой бек! — вымолвил он, задыхаясь от бега.

Тот не ответил на приветствие, огляделся вокруг, злобно посмотрел на подошедшего.

— Где бродил? — рявкнул он.

— Я был в горах, разведывал дорогу, но очень плохо видно.

— А ну тебя! — человек на осле грязно выругался. — Сколько месяцев ты прячешься в этой юрте, словно летучая мышь на спячке?

Простите меня, мой бек, но вы сами понимаете, так складываются дела…

Всадник снова грубо выругался.

— А ты знаешь, что мне угрожает из-за тебя?

— Знаю, мой бек… Ведь брат-то не возвращается, а ему давно пора быть здесь. Все пошло бы по-другому.

Человек на осле еще раз обругал собеседника, но тот, видимо, давно привык к такому обращению.

— Все приготовил, как я говорил? — спросил всадник грубо.

— Все… Если вы согласны, могу отправляться хоть сейчас.

— Ну и отправляйся! — Тот, кого называли «беком», пересыпал все свои слова бранью. — Сегодня же ночью перейдешь границу и постарайся углубиться подальше. Не забудь своих обязанностей, когда увидишь родные края. Говорят, там границу охраняют не только пограничники, но и чабаны. Не показывайся на глаза ни одному из чабанов…

— Хорошо, мой бек.

— Мы будем ждать сигналы пятого числа следующего месяца… Кажется, срок достаточный.

— Не рано ли, мой бек?

— За десять дней надо добраться до Иссык-Куля, — как бы не слыша робкого вопроса, продолжал «бек», — не я устанавливаю сроки, а хозяин.

— Постараюсь, мой бек, за десять дней добраться до Иссык-Куля.

— А это уж твое дело — стараться или нет… Если остались там жена или дети, к ним не заходить. Держаться подальше от тех аилов, где тебя могут узнать. Осторожно отыскать Суксур и Чырмаша. Урбаем все должно быть подготовлено. Они помогут поступить на работу. Я все передаю, что велел хозяин. За ругань прошу не обижаться. Если бы на моем месте был хозяин, он бы давно тебя убил…

— Знаю, мой бек!

— Ну и знай на здоровье! Иди собирайся в дорогу. Я буду тебя ждать на том месте, куда мы на днях ездили, — он хлестнул осла по шее и поскакал.

Этот человек, который не смел ничего ответить на брань, кроме слова «хорошо», как раб, покорно выслушивающий все и готовый идти в любую сторону по приказу «хозяина», приходился родным братом Урбаю. То был второй сын старухи — Момун.

— Тетушка, поскорее дайте мне хлеба на дорогу, — обратился он к жене брата, входя в юрту, — меня ждут. Я уезжаю на несколько дней.

Он снял со стены вещевой мешок, положил в угол его содержимое, посидел несколько минут рядом с молчавшей матерью…

Уложив свои пожитки и принесенные ему лепешки, Момун хмуро сказал:

— Я отправляюсь в дальний путь.

— Ты уходишь, не дождавшись возвращения старшего брата? — прошамкала старуха, кладя в рот кусок лепешки.

— Ждал его, больше нет терпения. Надо идти за ним, иначе нельзя.

— Иди, сын мой, иди! Аллах да поможет тебе в пути. Скажу одно: если не найдешь Медера, не напьешься его горячей крови, не прощу тебя! Буду считать, что не отплатил ты мне за материнское молоко. Запомни это, сын мой…

— Мать, можете считать, что отплатил… Теперь я могу сказать: сына Минбая Медера я уже давно прикончил и отомстил за все.

Старуха замерла на месте.

— Да пошлет аллах твоим устам благодать, дорогой мой! — Жена Урбая вскочила с места, обняла Момуна, расцеловала. — Спасибо, дорогой! Ты достойный сын своего отца…

Момун помог матери подняться. Она обратила свои взоры на восток.

— Да пошлет тебе аллах ясную дорогу! — запричитала она. — Если правда, что ты отомстил Медеру, мсти теперь остальным. Пусть дух твоего отца Чокмора поддержит тебя в пути. Ты видишь, какая я старая и дряхлая? Не дай мне здесь умереть, перевези нас на берег Иссык-Куля. Я буду счастлива в тот день, когда ты скажешь: «Все вернулось к старому». Больше твоей матери не о чем мечтать…

После ухода Момуна старуха еще долго просила аллаха о ниспослании счастливого пути ее сыну.

До глубокой ночи обе женщины вспоминали прошлые годы… Вот они на берегу Иссык-Куля, живут в красивых, белых юртах, вокруг бродят огромные отары овец, пасутся косяки лошадей… И снова батрачат на них те, кто отобрал все эти богатства…

Но каждую в глубине души, как червячок, точило сомнение: неужели то прошлое и вправду вернется, не пустые ли все это мечты?..

Заканчивая свой разговор с Момуном, человек, сидевший на осле, сказал:

— Вот тебе деньги, пригодятся. Но если эти деньги разменяет кто-нибудь другой, будет безопаснее…

— Это я понимаю, мой бек!

— А вот это, — продолжал надменно всадник, подавая бренчавшую связку, — по твоей просьбе изготовленные приспособления для следов. И водонепроницаемый костюм. Будем надеяться, что все это тебе поможет ускользнуть от пограничников.

— Большое спасибо, мой бек. Если аллах покажет путь, обязательно доберусь до Иссык-Куля, мой бек, — сказал Момун, засовывая связку и сверток в мешок.

— Итак, пятого следующего месяца… В остальном будешь поступать по обстоятельствам… Если не станешь выполнять, что тебе велено, следом за тобою пойду я, а твоих родных…

— Понимаю, мой бек! Понимаю, — перебил «бека» Момун. — По таким делам хожу не первый раз.

— Да, хозяин говорил, знаю, работал много. Бывал в разных странах. Говоришь по-всякому… и как французы и как англичане. От работы такого опытного джигита, как ты, многое зависит.

— Понятно, мой бек! Но прошу одного: при дальнейших наших встречах не бранитесь так много.

— А-ах, вот ты о чем?! Значит, ты обиделся, что я тебя поучил? Так я сердился за дело. Ты четыре месяца не давал материалов даже в четыре слова. Хозяин чуть не застрелил меня. А ты это понимаешь?.. Да что говорить? Мы оба с тобою стоим на этом перевале, как голодные волки. И стоим не по своей воле… А сейчас ты, как охотничья собака, должен идти вперед,

4

Вольготно жилось Момуну, когда он приезжал на каникулы в родные края. Отец его — бай Чокмор — был несметно богат, на семью работали батраки, и жизнь Момуна протекала праздно.

— Дорогой мой Момун, — говорил ему отец, — пока жив я, жив твой брат Урбай, делай, что захочется! Там, в городе, ты ел русские щи из капусты, картошку и совсем отощал. Повеселись и окрепни! Пей водку из кумыса, закусывай барашком, ешь сколько влезет… Шашлыки, печеное мясо — что угодно! А надоест дома — поезжай к охотникам, они тебе подстрелят архара, диких коз — гуляй там на здоровье. Езди, пока это возможно, узнаешь ближе родные горы!

И не раз Момун присоединялся к охотникам, лазил с ними по скалам, забирался далеко. Он брал иногда с собою теплые одеяла и по нескольку дней не возвращался домой.

В те годы немногие киргизы учились в больших городах.

Момун редко появлялся в родном аиле, и мало кто помнил потом, что он сын Чокмора. А позднее, когда Урбаю удалось получить в сельревкоме справку, где удостоверялось, что «Момун Таштандиев по происхождению батрак», в голову никому не приходило этому не верить. А Таштандиев вовсе не было фамилией Момуна.

Момун жил во Фрунзе, когда узнал, что отца его и брата раскулачили и оба они с семьями куда-то скрылись.

Ярко светит луна. Пока бояться нечего. Среди острых валунов и снежных глыб заметить человека почти невозможно. Момун спешит, сгибаясь под тяжестью мешка. Продвигаться трудно. Когда он минует этот хребет, северная сторона которого покрыта снегом, и взойдет на другой гребень, дорога станет легче. Он знает это и поэтому торопится изо всех сил. Момун ни разу не отдыхал…

Он бегом спустился с гребня и стал пробираться по каменному склону. Взобрался на другую гряду, спрятался за большим валуном и осмотрелся.

Перед ним под лунными лучами лежали горы Кайынды, где он когда-то бродил с охотниками, странствовал с отцом. Момун узнал эти горы сразу и только теперь понял, на какое опасное дело он пошел. Преодолев страх, он двинулся дальше с большей осторожностью, подобно хитрой лисице, всячески запутывая следы.