Ола - Андрей Валентинов

У меня и так уже мурашки по коже друг за дружкою бегали, а услыхал такое – и вовсе сосулькой сделался. Спаси нас, Дева Святая! Ведь Ты обещала, что всегда со мной будешь!

…А булавка на воротнике камнем сделалась – тем, из которых стены замковые укладывают…

– Пойдем, Начо! Даже не заметил я, когда это Дон Саладо подойти успел. Подойти, за руку взять. Дивное дело – полегчало мне сразу.

– Идите!

И снова – в ушах гром. Только слабый такой, далекий…И багровое пламя под ногами. А Дон Саладо мне тихо-тихо так:

– Не бойся!

Вздохнул лишь я, такое услыхав. Негоже, конечно, мне, пикаро с Берега, труса праздновать…

…Пламя по пояс, по грудь уже. Холодное, ледяное.

– Скажу я вам, сеньоры, что узрел я вроде как свод небесный, звезд полный. И звезды те не токмо вверху, но и всюду. И даже иду я по звездам, что, право, дивно весьма!

Не хотел я, а улыбнулся. Эх, Дон Саладо! Вчера великаны с василисками, сегодня – свод звездный. Какие там звезды! Горит все, во рту сухо…

…И холод со всех сторон. И ноги вроде как по льду скользят.

– Вижу я теперь вроде как ворота замковые, огнем горящие, но не одни. Три пути передо мною, сеньоры, и за каждым словно бы свет яркий…

Твердо говорил мой рыцарь, твердой рука его была, что ладонь мою сжимала. Не выдержал я, стал вперед всматриваться. Может, и вправду – ворота? Да где там – один огонь!

– И подхожу я к левым воротам, и вижу за ними нечто с морем сходное, и волны вижу, и чаек над волнами…

Что за притча? И вправду – словно ветром свежим подуло!

Нет, кажется только…

– Начо! Начо!

Не откликнулся я сперва, не до того было. Легко ли – перед Пастью Адовой стоять? Знаю я, какие там волны с чайками!

– Начо!

– Здесь, – отозвался я без всякой охоты. – Видать, пропали мы, рыцарь! «Ave» прочесть, что ли?

Засмеялся Дон Саладо. И совсем мне худо стало от его смеха. Видать, совсем спятил, бедняга! Оглянулся – не видать ничего, даже огонь пропал. И все вокруг сгинуло словно.

– А помнишь ли ты, Начо, о чем толковали благородные рыцари: сеньор Персиант да сеньор Гарет, именовавший себя Бомейном?

Спросил, называется!

– А посему сотворим молитву Деве Пресвятой и смело вперед ступим, ибо ничто не устоит перед силой Господней и отвагой рыцарской!

Хотел я ответить, хотел Ее, Заступницу нашу, помянуть. Самое время! Но – не успел. Шагнул Дон Саладо влево, меня за собой потянул…

Сгинула тьма!

Поглядел, глазам не веря:Зал, а в зале все, как было,Их сиятельства и мавры,Да мальчишка бедный в кресле,Да дуэнья у порога.Только нет огней проклятых,Даже свечи все погасли,Только факелы на стенах.Пот хотел со лба стереть я —Не успел, рука застыла.Понял я – не так все стало,Только что не так – неясно,Пламя в камень обратилось?Люди в зале камнем стали?Не моргнут, не шелохнутся,Словно статуи в соборе.В кресле замерла маркиза,Стал столбом дон Федерико,Книгу черную сжимая,А у мавров, у проклятых,Даже челюсти отвисли,Да такими и остались.Усмехнулся Дон Саладо,Поглядел вокруг и молвил:«Говорил тебе я, Начо!Нет для рыцаря преграды,Так пройдем между мгновений,Как меж каплями дождя!»

Ответить я смог только за порогом. На лестнице. Узнал я ее – от дверей ее сиятельства лестница эта вела. Значит, впереди дверь потайная, а там коридор знакомый…

– Не стоит бежать, Начо! – молвил Дон Саладо, мою руку придерживая. – Ибо когда Господь наш творил время, то поистине он сотворил его достаточно.

Легко сказать! Да и не до времени мне сейчас было. Первая мысль – про дверь в коридоре. Заперта ли? Вторая – про окошко в моей комнате.

…В какой стороне двора конюшня находится, я еще в первый день приметил.

Повезло! И потайная дверь открытой оказалась, и та, что в коридор ведет…

Только когда мы у входных дверей оказались, остановился я – дух перевести.

И здесь то же! Стоят слуги, не моргают, кто с подносом, кто сам по себе. И тихо всюду – муху услышать можно. Но и мухи не летают.

– Однако же, Начо, – озабоченно молвил мой идальго, – разумно будет найти мой славный меч и щит, да и доспех тоже.

Хлопнул я себя по лбу, оглянулся. Всюду королевство сонное, как в той сказке про инфанту, что сто лет в постели дрыхла. Да только как бы принц не пожаловал! Тут и меч пригодится.

Да вот они, железяки! На стенах висят, как и положено. И мечи, и прочее всякое.

Снял я со стены первый попавшийся меч вместе с ножнами (много их там было!), кинул Дону Саладо, подобрал себе дагу по руке, ухватил шлем, что на палке резной красовался.

С доспехом попотеть пришлось. Взял я один, взвалил на плечо. Хорошо хоть не полный, верх только.

И – ходу!

А на дворе – тьма. А на дворе – собаки всюду. Тоже каменные. Одна мордой в траву тычет, вторая на луну оскалилась.

– Не восхотел я, Начо, колдовству черному потакать, – молвил Дон Саладо, шлем на голове своей ушастой пристраивая. – А посему не пошел я в ворота отверстые, но приметил милостью Господа нашего и Девы Святой некую тропку, что влево вела, как бы заворачивая. Или не тропку даже, а вроде как света луч. И почуяло сердце мое, что на верном я пути…

Хлопнул я его по плечу, помотал головой, все еще не веря.

– И подумал я, что такой же тропой, по тому же лучу светлому, прошел в давние годы сеньор Гарет, именовавший себя Бомейном…

Ну, рыцарь!

А в конюшню зашли – упало сердце. Вроде и Куло мой на месте, и мешок тут же – у стены свален, и конек рыцарский. Только каменные все. Глаза неподвижные, страшные.

Взвалил я свой мешок на плечо да не удержался – Куло, Задницу вредную, по холке потрепал.

Дрогнула шкура под рукой, потеплела. Поднял осел мой голову…

Вот даже как? Ай, славно!

Выбрал я двух красавцев гривастых, по шеям похлопал, подождал, пока ожили. И о коньке Дона Саладо не забыл – пригодится вещи возить…

– Должно ли нам делать сие? – смущенно проговорил идальго. – Ибо кони эти отнюдь не наши.

– Наши! – хмыкнул я. – Потому как – трофеи. Рыцарские!

А сам уже седло несу – самое лучшее отыскал.

Только за воротами, когда свежий ветер подул и деревья листьями зашумели, понял я, что не сон это. Ущипнул себя за руку…

Ой!

– Хоть и много я видел дивного, Начо, – молвил между тем славный рыцарь Дон Саладо, бороду-мочалку свою поглаживая, – однако же не решусь, пожалуй, никому рассказывать в случае этом, потому как даже мне он весьма престранным кажется. Не ведаю даже, можно ли считать сделанное нами подвигом…

Ничего я не ответил,Оглянулся – топот сзади.Не иначе принц явился,И проснулся дом проклятый.Только вижу – уши дыбом,Мчит за нами мерзкий Куло,Догоняет, шумно дышит,Укоризненно косится,Что, мол, бросили, не взяли.Наклонился из седла я,Потрепал его по холкеИ простил в душе беднягуЗа ослиный его норовИ за то, что познакомилНас он с рыцарем моим.

Часть третья. СЕВИЛЬЯНА

ЛОА

Снова белого побольше!

Белой краски для Севильи —

Для паласьо мавританских,

Для домов в побелке свежей,

Для мечетей под крестами.

И немного голубого,

Чуть темнее, чем для неба, —

Это цвет Гвадалквивира,

Что вдоль вала Альменилья

Мимо города стремится —

Прямо к морю-океану.

А потом смешаем краски

Пестрой юбкою цыганской,

Яркой радугой горячей.

И – вперед под севильяну,

Под каштаны-кастаньеты,

Под лихой цыганский бубен.

Белый, синий, ярко-пестрый.

Севильяна!

ХОРНАДА XXI. О том, как славный рыцарь Дон Саладо пришелся ко двору

Однако же странное дело, Начо, – молвил Дон Саладо, отрезая себе новый кус ветчины. – Сколько ни едем мы, но Севилья отчего-то остается справа от нас. Нет ли в этом некоего колдовского умысла?

Прежде чем на такое ответствовать, я и сам к ветчине приложился. Есть хотелось до невозможности – уже третий день подряд. С того часа, как мы гостеприимный кров его сиятельства покинули. Бывает такое: просвистит мимо стрела, разрубит ятаган мавританский шапку – и превращается живот в пропасть бездонную.

Закусывали мы прямо на пригорочке под высоким пробковым дубом. Хорошее местечко, тенистое. И вид на славный город Севилью отсюда – лучше не придумаешь. Вот Гвадалквивир темно-синий, вот и мост Тринадцати Лодок, что в Триану ведет, а там и Башня Золотая, Алькасар которая. А над крышами красными, черепичными – Хиральда-Великанша крестом золотым светит. И все это – справа, как и было сказано. Дожевал я ветчину, винца хлебнул да и задумался. По поводу умысла колдовского. То есть не колдовского, конечно.

– А не съездить ли нам, рыцарь, сперва в иное место? – заметил я, Хиральдой-Великаншей любуясь. – Ну, в самом деле, что делать странствующему идальго в Севилье?

– Гм-м… И вправду. Однако же, помню, в Севилью спешил ты, Начо.

И сейчас спешу. Да что делать, ежели спешу я в два места одновременно? Это вроде как если моему Куло две связки сена показать. Одну справа, другую – слева. Не иначе с голоду, бедняга, околеет! Да только такое лишь в байках бывает. И Куло мой сена выберет, и я чего-то решу. То есть решил уже. Подождет Севилья. Тем более невелик крюк – день всего.