Ола - Андрей Валентинов

– А не съездить ли нам, рыцарь, сперва в иное место? – заметил я, Хиральдой-Великаншей любуясь. – Ну, в самом деле, что делать странствующему идальго в Севилье?

– Гм-м… И вправду. Однако же, помню, в Севилью спешил ты, Начо.

И сейчас спешу. Да что делать, ежели спешу я в два места одновременно? Это вроде как если моему Куло две связки сена показать. Одну справа, другую – слева. Не иначе с голоду, бедняга, околеет! Да только такое лишь в байках бывает. И Куло мой сена выберет, и я чего-то решу. То есть решил уже. Подождет Севилья. Тем более невелик крюк – день всего.

– Захотелось мне, сеньор, воздухом морским подышать, – пояснил я, с бока на спину переваливаясь.

…Ударило солнце в глаза. Ой, приятно! Особливо после того подвала проклятого.

– Способствует это, ваша милость. И прибой послушать – тоже страсть как хорошо!

– Гм-м…

Задумался мой рыцарь, мочалку свою трепать принялся.

– Но должно ли нам пребывать в постыдной праздности, Начо? Разве не ждут тебя и меня славные подвиги? Или там, куда мы направляемся, присутствуют некие злые великаны?

– Это сколько угодно, – зевая во весь рот, откликнулся я. – Только не злые они – добрые. Ежели не с похмелья, конечно.

Про похмелье я не зря помянул. После всего хотелось не винца кислого выпить, а по меньшей мере агвардиенте [45]сарацинской. Да не просто так, а в компании доброй, да с куражом, да с пляскою. Но только не плясать мне пока – ни севильяну, ни сарабанду с кастаньетами. Вот съезжу к морю, потом в Севилью заверну, тогда уж…

Впрочем, близко уже это «тогда уж». Одно непонятно: куда рыцаря моего калечного деть? Напоить да спать уложить? А если проспится и за подвигами поедет? Жалко будет, ежели прибьют его, беднягу! Ведь Андалузия – это не Алькудийские поля. Здесь Коста, тут сперва нож в брюхо всадят, а после об имени спрашивают.

Погладил я дагу – ту, что со стены в замке снял. Хороша, лучше моей прежней! И насечка серебряная, и клинок огнем на солнце горит.

Кстати!

– А не продать ли нам, рыцарь, те латы, что мы из дома сеньора маркиза прихватили? Странные они какие-то, и на латы не похожи.

И вправду не похожи. Схватил я тогда первое, что под руку попало. А после разглядел – и подивился. Сверху бархат синий, по бархату заклепки позолоченные рядами ровными идут. Не латы – корсаж женский. Зато дорогие. Продать такое – год жить можно.

– Продать? Что ты говоришь, Начо!

Встал Дон Саладо, тряпку откинул, в которую я латы эти замотал, дабы народ глаза не пялил. Шлем я тоже спрятал, а на Дона Саладо шляпу надел – ту, что на нем и была. Так что никто нам не удивлялся. Едет себе почтенный сеньор из хорошего дома, и слуга при нем, и конь заводной. Увидят нас – сразу шапки ломать начинают. За двадцать шагов.

– Поелику ты эскудеро, Начо, а стало быть, рыцарь будущий, должно тебе в делах этих разбираться. Сей доспех поистине прекрасен и удобен, ибо это не что иное, как миланская бригантина…

– Помилосердствуйте! – вздохнул я, но дядьку уже не остановить было.

Дорвался!

– Носят же такой доспех стрелки конные, и пехотинцы тоже, ибо легок он и прочен. Состоит же бригантина из блях стальных, подобно черепице друг на друга наложенных, сверху же, как видишь, обшита бархатом. Зашнуровывается доспех сей спереди и поясом прихватывается…

Застонал я, прикидывая, не заткнуть ли уши. Сюда бы толстячка нашего, ему такое любо. А по мне, железяка – и железяка.

– Шлем же, нам доставшийся, поистине превосходен, ибо это не что иное, как бацинет доброй работы. Меч же…

Спаси меня, Дева Святая!

– …поясным называется, славной работы мастеров из Бордо. А посему смущение меня не оставляет, Начо. Хоть и взяли мы трофеи эти вроде бы как в бою, однако же не по правилам этот бой велся…

– Это уж точно, – согласился я, травинку срывая. – Какие уж тут правила, рыцарь!

…Все эти дни пытался я не думать о том, что пережить довелось. Не думать, не вспоминать. В первой же церкви свечей наставил – на полных два реала свечей. Думал, полегчает, да только где там! Закрою глаза – и снова огонь холодный плещет.

– Ну их всех, сеньор, – вздохнул я, дожевывая травинку (кислая-кислая попалась!). – Лучше вы мне про великанов чего расскажите.

Великанов мы под вечер встретили – там, где и ожидалось. Идет дорога между камней, петляет, а камни громадные, всадника спрятать могут.

…И морем, морем пахнет. Здорово так!

– А добрый вечер вам, сеньоры! Или не туда вы заехали, такие хорошие?

Двое великанов спереди, двое сзади, остальные пока за камнями – ждут. И у всех штаны широкие, пояса-агухеты с бляшками медными, серьги в ушах. И даги, само собой. Пока что в ножнах.

Вскинулся мой идальго, к мечу потянулся. А я и ухом не повел.

– Пустое, рыцарь. Это они еще глаза после сиесты не продрали.

А великаны ближе подступают, один уже за повод коня моего схватил…

– Начо! Парни, да это же Бланко! Начо Бланко! Ага, продрали глаза-то!

Набежали со всех сторон, схватили, стащили с коня. И – кулаками по спине.

– Начо! Да мы ж тебя уже похоронить успели. Уже и свечку за упокой поставили!

За плечи схватили, затрясли – аж в башке зазвенело.

– Живой! Парни, живой! Ну, Бланко! А мы уже думали…

– Эй-эй, сеньоры великаны! – строго заметил Дон Саладо, брови хмуря. – Или желаете вы нанести некий вред моему эскудеро?

– А как же! – в семь голосов отозвались великаны. – Всенепременно, ваша милость. Для начала напоим вас двоих до смерти…

Обошлось. Напоили бы, конечно, да у парней вина почти уже не осталось. С полудня они тут, за камнями, скучали, за дорогой следили. Так что по паре глотков нам всего и досталось. Глотнули – и дальше поехали.

…Застава здесь, одна из трех, что на суше. У моря тоже сторожат, но не в засаде, а в башнях каменных. Опасные тут места. С моря – мавры да пираты алжирские, и на земле они же – вкупе с Эрмандадой Святой.

Вильнула дорога в последний раз, взбежала на бугор…

– Извольте видеть, рыцарь! – кивнул я, руку вперед протягивая. – Это, стало быть, море. А это – Саара, тунцовые, ежели вы не против, промыслы.

Прищурился мой идальго, ладонью глаза от солнца закатного прикрыл. Я и сам смотрел, не отрываясь. До самого горизонта – море. Прямо как то, что снилось, только без барашков. Тихое оно сегодня. А на берегу – башни высокие камня темного (еще от мавров остались), да сараи дощатые, да палатки, да пристань. И паруса у берега – не сосчитать.

Те, что в море-океан выходят, в Палосе швартуются. Кто в море Средиземное – в Кадисе. А мы тут гнездо свили. Мы – Коста, Братство Береговое. Так что не только тунца здесь ловят.

…Но и тунца тоже. Вон, сетями весь берег завесили!

– Не бывал я еще в этих местах, Начо, – заметил Дон Саладо, изрядно осмотревшись. – Вижу, немало тут добрых кораблей, зреть которые весьма приятно. Однако же странно, что нет на них ни флагов, ни вымпелов…

Я только хмыкнул. Это сколько угодно. Какой надо – такой и поднимем. Не жалко!

– И куда же поедем мы, Начо? – продолжал славный идальго в некотором раздумье.

– Как куда? – удивился я. – К пристани, понятное дело. Там нас и встретят, и винца поднесут…

Встречал нас сам Калабриец – персоной собственной.

Крупная у него персона – сходни прогибаются. На башке, поверх лысины – платок красный, за широким поясом – ятаган, черная борода – кудряшками. А в глазах бесенята пляшут – веселые такие.

– Начо! Или не повесили тебя? Или веревки вздорожали?

Гаркнул – чаек ветром разнесло. Заржали кони, дернул мой Куло ушами. Ух, голосина!

– Или вздорожали, – согласился я, с коня спрыгивая. – А как тебя, Пабло, еще осьминоги не съели, такого толстого?

Нет покоя альгвазилам,Верной страже королевской.Мавры прячутся по бухтам,Магомеда слезно молят.Генуэзские галерыДни и ночи беспрестанноХодят вдоль Ривьеры Горной.Всем забота, всем не спится —Калабриец вышел в море,Толстый Пабло Калабриец.Двинет бровью – и шебекиПолетят вперед по волнам,На борту – лихие парни,Трюмы все добром набиты.Что заказано – доставим,Хоть из самой ПалестиныГроб Христа везти придется.Мы – народ по сути мирный,Только лучше нас не трогатьИ не гневать Калабрийца,Потому что рыбы в море,Как и люди, любят жрать!

Отхлопали мы друг друга по плечам, позубоскалили вволю (я брюхо его безразмерное помянул, он – масть мою белую). Отсмеялись. А потом Пабло серьезным таким сделался, брови свои густые насупил.

– Ну, пойдем!

Сделал я ручкой Дону Саладо, дабы не волновался он, и по сходням потопал – на нашу шебеку родную. Ее Калабриец особо любит, если сам в море идет – так только на ней.

Прошли на корму, спустились в его каюту.

– Ну, куда спрятал? Или не в штаны? Так снимай, чего ждешь?

А я и не улыбнулся даже. Кончились шутки. Развязал я пояс, вынул дату…

…Два способа есть, если в штанах чего-нибудь прячешь. Первый – ближе к поясу зашить, второй – там, где штанины сходятся. У пояса лучше, потому как альгвазилы и парни из Эрмандады второй способ хорошо выучили. Так что распорол я штаны как раз у пупка, что требуется, достал.