Охота на Лань. История одной одержимости (СИ) - Линдт Нина

Но удовольствия он не получил. Стало тошно и мерзко, он знал, понимал, что не смог обмануть себя: это не Джованна. Ему не нужно это тело, ему необходимо другое. Чистое… белое…

Пико остановился, привел одежду в порядок, отвязал от пояса толстый кошелек и бросил шлюхе. Она благодарила, плакала теперь уже от счастья: граф отдал ей столько, сколько она и за год не зарабатывала. Но Пико просто хотелось поскорее убраться оттуда.

– Больше никаких шлюх, – сухо бросил он слуге, поднимаясь на коня.

Козимо был задумчив всю дорогу.

Глава 2. Обязанность супруги

Марко зажег свечу рядом с кроватью, на которой лежала Джованна. Сегодня был первый хороший день: жара не было, пульс был ровным, дыхание спокойным. Ее кожа вернула себе привычный цвет, а губы больше не сжимались в гримасе боли, напротив, были расслаблены и чуть приоткрыты.

Он смотрел на нее и радовался, что вырвал из цепких рук смерти. Сизый цвет вокруг Джованны по-прежнему был, но ушли всполохи красного – предвестника вечного сна.

Задумавшись, Марко не сразу заметил, что девушка смотрит на него.

– Джованна! – он наклонился к ней. – Слава Богу, ты пришла в себя. Как ты?

Она молчала. Ее взгляд удивленно прошелся по комнате: белым известковым стенам, открытому окну, за которым видно было море.

– Мы находимся в Анцио, – объяснил Марко. – По дороге в Неаполь.

Зеленые глаза Джованны снова посмотрели на него. Она чуть приподняла брови, словно спрашивая, что здесь делают он и она.

– Твои братья находились в безвыходном положении. Граф делла Мирандола…

Она побелела и вздрогнула, Марко поспешил взять ее руки в свои. Почувствовав, как дрожат ее пальцы, он мысленно послал всевозможные проклятия мерзавцу, внушавшему такой ужас хрупкой Джованне.

– Нет-нет, не бойся! Он не прикоснется к тебе больше. Но он и Пьеро Медичи пытались вынудить Лоренцо и Джакомо отдать тебя им. Мы решили, что тебе лучше исчезнуть из Флоренции. Мне как раз дали место врача в Неаполе. Я предложил увезти тебя.

Она вдруг выдернула руки из его ладоней, спазм боли и страха исказил ее лицо, и, поджав ноги, она сжалась на постели у самого изголовья. От болезни ее лицо исхудало, и глаза казались еще больше. И ужас, плескавшийся в них, словно говорил: «И ты! Ты тоже заставишь меня страдать?!» Марко старался не двигаться, чтобы не напугать ее еще больше. Но понимал, что как бы он сейчас не объяснял свои действия, она прочитает их однобоко.

– Не бойся, родная, не бойся, выслушай до конца. Нас обвенчали в вашем доме, ты была без сознания, мы опасались, что ты вот-вот умрешь. Из Ливорно мы доплыли до порта Сан Стефано. И там… там я похоронил гроб с камнями, на надгробии будет твое имя. Этот план одобрен Лоренцо и Джакомо. Он бы преследовал тебя до конца, теперь же он знает, что ты умерла. Теперь у тебя другое имя. Франческа Орсини. Это очень важно, родная. Через два дня мы должны уехать отсюда. Но перед этим… нам нужно обвенчаться еще раз.

Слезы текли у нее по щекам, в глазах было столько боли, отчаяния и страха, что Марко самому было мерзко.

– Я обещаю заботиться о тебе. Пальцем тебя не трону, но нам необходимо быть вместе. Я дал слово Лоренцо, что дам тебе имя и все мое будет твоим. Прошу только об одном: доверься мне. У нас два дня. Еще есть время.

– Время… – шепот был едва различим. – Я просто хочу умереть. Мне не нужно время.

– Джованна…

– Я сделаю, как захочешь. Мне все равно, – она снова легла на подушку и закрыла глаза.

Больше Джованна с ним не говорила. Обвенчавшись, они дождались следующего корабля и отплыли в Неаполь.

В Неаполе ему удалось снять хороший дом вдали от шумного и грязного порта. Марко нанял слуг, с их помощью дом отмыли, проветрили, расставили мебель. Он оборудовал кабинет для себя, расставил книги, разложил инструменты. В доме было две спальни, Марко отдал Джованне уютную комнату с окном во внутренний сад. Девушка не проявляла интереса к дому, оставалась в спальне или, когда он очень просил, спускалась в гостиную и сидела там, глядя в одну точку.

Это состояние было неестественно для Джованны, и Марко сильно беспокоился за нее.

Прежде она вся была огнем: от рыжих волос до движений. То плавная, то резкая, то тихая, то метущаяся, словно пламя, которое резко взвивается к небесам, в столпе из огненных искр. Внутри нее бурлила и кипела жизнь, энергия била через край. Если бы она не выматывалась в фехтовании, не скакала по полям с братьями наперегонки, не имела бы возможности бегать, прыгать, лазить, плавать, драться, то, думалось ему, она бы либо умерла, не справившись с силой внутри себя, либо стерла бы город с лица земли.

Ему на руки достались от нее лишь тлеющие угли. Былой огонь погас, и яркое пламя не согревало никого вокруг. Мятущаяся душа замерзла и умерла от жестокости людей и невосполнимой потери. Он тщетно уберегал эти угли от дождя слез, напрасно пытался разжечь новое пламя. Руки опускались при виде ее пепельно-серого лица и поникших волос, которые не вспыхивали уже искрами. Внутри Джованны было пусто и холодно. И страх пронизывал при одном взгляде на нее: неужели навсегда? Она даже венчалась с ним равнодушная и ледяная в своем коконе молчания. Он так страстно желал ее, что получил в жены дважды.

Но не ту, о которой мечтал, а другую. Тихую, немую, вялую. Он ломал голову, как вызволить ее из плена отчаяния. Как зажечь хотя бы спокойный костер ее души. Порой хотелось встряхнуть Джованну силой, но он сдерживал себя: гнев не может помочь в этом деле. Она не виновата, что Марко увез ее, с точки зрения Джованны, практически украл у семьи. Иногда, при мысли о том, что Джованна пережила в заключении, о боли от потери брата, которая разрывала ее сердце, ему самому становилось тошно от жизни. Казалось неправильным, что он жаждет жить, когда рядом такая боль.

Иногда по ночам Джованна кричала. Он слышал ее из соседней спальни и бросался к ней, спотыкаясь в темноте, ощущая холодный пол под голыми ступнями. Она просыпалась в ужасе, вся мокрая от напряжения. С потом выходили те немногие силы, что у нее были. Она дрожала в его руках, он отмерял успокоительные настойки, поил ее, сидел рядом, пока она не забывалась сном. Иногда Джованна говорила. Не с ним, но словно проговаривала свой сон вслух: ей снился Валентин. Он то сражался с какими-то людьми и порой бывал ранен, то путешествовал и переживал морские штормы. Казалось, она создала целый мир для Валентина, где он продолжал жить, но порой подвергался опасностям, из-за чего она страдала по-настоящему.

А он малодушно думал: пусть лучше видит Валентина, чем графа делла Мирандола!

Однажды Джованна сидела в своей привычной окаменевшей позе около окна, он читал. Вдруг она со стоном согнулась, схватившись за живот, и сползла на пол. Он вскочил и подбежал к ней: глаза у нее были безумные.

– Он ранен! Он ранен! Помоги ему! Ты должен помочь ему!

Он бормотал слова утешения, и ее взгляд, горящий бешенным пламенем, вдруг снова погас и стал отстраненным. Она вспомнила. Слезы и рыдания лишили ее последних сил, и жалобный тихий вопль больно ранил его. Джованна отбилась от его рук, готовых обнять, и Марко дал ей возможность плакать, сидя на полу, спрятав голову в коленях. Тут прибежали слуги и помогли отнести ее на постель. Она не сопротивлялась и, свернувшись в клубок, подтянув колени к груди, лежала на кровати, погрузившись в одной ей известный и видимый мир. Минутная радость, что Джованна заговорила, сменилась отчаянием, потому что он уже не был уверен, что она обращалась именно к нему. Тогда Марко впервые начал думать, что она уже не оправится.

Будучи врачом, Марко считал, что знает лишь, как лечить раны телесные. За рецептом по лечению ран душевных он обратился к отцу-исповеднику. Но тот не был в курсе всех деталей проблемы (Марко не решился рассказать ему всю историю, сказав лишь, что его жена тяжело переживает потерю брата, а также переезд в новое место) и особенно сосредоточился на том факте, что между супругами не было близости.