Охота на Лань. История одной одержимости (СИ) - Линдт Нина

Ее пальчик медленно вошел в цветок. Марко думал о вскрытии трупа. Как лучше отслоить кожу на кисти, чтобы не затронуть нервы и сосуды? Но движение пальчика герцогини завораживало.

– Хотите попробовать, доктор? А еще лучше используйте то, что создано для проникновения. Оно такое загадочное… иногда его будто бы и вовсе нет. Но стоит ему завидеть нежный цветок с влажными лепесточками, как он вырастает, словно гриб, твердый, большой, так что не всякий цветочек его может выдержать.

– Герцогиня де Адерно, мне приятен ваш интерес к… природе, но я не интересуюсь ей в той степени, которая могла бы… быть приятной для вас.

– Вот как? – герцогиня разочарованно смерила его взглядом. – Что же вам мешает?

– Я пока не знаю решения для этой деликатной проблемы. Прошу меня извинить, – и он откланялся, оставив герцогиню гадать о загадочной причине побега мужчины.

Как долго он продержится в таком состоянии? Марко думал о том, что существует возможность однажды уступить герцогине. Или найти другую любовницу. Джованна слишком далека от него и от жизни, чтобы он мог на что-то надеяться.

Войдя в дом, Марко отдал сумку и плащ слуге и прошел в столовую. Громкий голос привлек его внимание: он узнал новую повариху, которую нанял на днях, дородную матрону с красным лицом и пухлыми руками. Он тихонько подошел и заглянул в комнату. Повариха стояла перед сидящей Джованной с глиняной кружкой и хлебом в руках. Возле Джованны сидела служанка.

– Госпожа, нам принесли молоко, нужно, чтобы вы попробовали, хорошее ли.

Повариха впихнула кружку в руки Джованны и скомандовала:

– Пейте!

Джованна выпила и съела, но не промолвила ни слова в ответ.

– Хорошо ли молоко? – настаивала повариха.

– Госпожа не говорит, – вмешалась служанка.

– Как это не говорит? Рот у нее есть, язык тоже. Может, она с тобой не говорит. Так что мне сказать молочнику? Гнать его в шею?

Она приблизила свое красное лицо к белому лицу Джованны.

Не дождавшись ответа, вздохнула:

– Значит, гнать, – и пошла прочь с кружкой. – У него недавно жена двойню родила, но нам-то нужно хорошее молоко, так что пусть ищет в другом месте.

– Хорошее молоко… – тихо ответила Джованна.

– Что? – развернулась повариха, прищурившись. Марко задержал дыхание.

– Молоко вкусное, – казалось, каждое слово дается ей с трудом.

– Хорошо. Так и скажу.

Повариха вышла из столовой, а Джованна снова замерла. Но даже это малое действие неожиданно вселило в него надежду. Возможно ли, что Джованна вновь заговорит?

Хотела она того или нет, а бойкая повариха подала ему идею. Он долго обдумывал то, что собирался сделать. И решил, что попытаться стоит.

Вечером следующего дня он принес в комнату, где Джованна стояла у окна, склянки и журнал для записей. Ярлычки ему нарезали накануне служанки. Он поставил чернильницу и позвал девушку, словно ни в чем ни бывало:

– Джованна, помоги мне, пожалуйста.

Он говорил это, не оборачиваясь, расставляя на столе склянки и чернильницу.

– Столько лекарств накопилось, настоек, надо разобрать и надписать все, а один я не справлюсь.

Джованна не отвечала, но он продолжал раскладывать книги, журнал, отодвинул стул и только тогда повернулся к ней. Она смотрела на него, не двигаясь с места. Марко вопросительно посмотрел на нее, словно удивленный ее молчанием, и показал на стул.

– Садись, я буду диктовать номера пробирок, надпишу ярлычки, а ты будешь писать в журнале.

Она медленно прошла и села за стол.

И он принялся за работу. Джованна писала под его диктовку, к каждой настойке Марко диктовал состав, лечебные свойства, рассказывал разные истории из практики. Она молчала, но записывала все красивым почерком, и он знал: она слушает его. Марко надеялся, что это занятие заставит ее вновь привыкнуть к его голосу, понять, что он ей друг. Так они провели три вечера вместе. Потом настойки закончились.

Марко привлек ее к наведению порядка книг в библиотеке, пусть и небольшой. Потом начал каждый вечер рассказывать про пациентов, которые приходили к нему днем, про диагнозы, которые ставил, и лечение, которое назначал. Джованна сначала сидела напротив него неподвижно, равнодушно глядя в сторону, но через неделю он увидел в ее руках вышивание. Это приободрило его. Потом она откладывала вышивание и слушала, уже глядя на него, и Марко старался для нее, рассказывал истории интересно.

– Я думаю открыть кабинет для пациентов, – сказал он ей как-то вечером. – У меня пока мало состоятельных пациентов, но мы могли бы принимать горожан. Дом находится на оживленной улице, можем повесить вывеску. Как тебе кажется?

Джованна кивнула.

– Мне нужна будет помощь. Твоя помощь.

– Чем я могу помочь?

До сих пор ее ответы были монотонны и практически безучастны.

– Я бы взял тебя в помощницы. Ты можешь многому научиться, я знаю. Но работа, возможно, будет тяжелой.

Джованна вдруг подняла на него взгляд. Марко пробрала дрожь от его глубины, в которой боль и отчаяние были такими яркими, что самая сочная зелень по сравнению с ними казалась тусклой. Но в то же время ему почудилось, что он увидел интерес в ее глазах. Словно молодые почки, пробивающиеся к солнцу. Обманывал ли он себя напрасной надеждой? Потом вспомнил ее состояние, когда они только приехали в Неаполь. Разница, пусть малая, но была. А что он теряет? Ничего, кроме возможности воскресить ее.

– Я гожусь тебе в помощницы? – спросила Джованна с сомнением.

– Для меня будет большой радостью работать с тобою. Но это будет тяжело.

– Тем лучше.

И Марко постарался сделать так, чтобы пациенты были у них каждый день. Поначалу их было немного, но это даже было хорошо: он мог объяснять Джованне многие вещи, следить, как она бинтует или отмеряет лекарства. Заодно он показывал, как осматривает пациента.

Она слушала. Задавала вопросы очень редко, только когда действительно было не избежать обращения к нему. Старалась держаться чуть в стороне. Но он чувствовал, что ей это все интересно.

Находиться с Джованной в одной комнате не было мучительным, как Марко опасался. Когда она входила, ему казалось, становилось больше света вокруг, и он не мог объяснить логически это ощущение. Марко никогда не считал себя романтиком и поэтом. Несмотря на годы платонической влюбленности в Джованну, которая порой становилась мучительной, он влюблялся и занимался любовью с другими женщинами, ценил их и восхищался ими. Но когда они входили в комнату, он не чувствовал такого тихого и спокойного счастья, какое испытывал, работая бок о бок с Джованной.

Воодушевляясь тем, как быстро она впитывала знания, он начал всерьез преподавать ей медицину. Самое необходимое, практическое.

Он показывал Джованне анатомические атласы и свои собственные зарисовки, и когда она вдруг задавала вопрос, его душа пела. Марко приводило в восхищение ее владение латынью и греческим, теперь он покупал ей книги при малейшей возможности, потому что его попытку задарить ее платьями и украшениями она вежливо отклонила:

– В этом нет надобности.

Он предлагал ей прогулки, но Джованна молча отказывалась. Любые попытки перевести их общение с работы и учебы на что-то иное она встречала молчанием и равнодушием. Но он не терял надежды.

Теперь ездить к новым пациентам на дом ему нравилось меньше, чем принимать их дома с Джованной. Но именно знать платила много и щедро, поэтому Марко не отказывался от вызовов. Порой он думал, не устроил ли ему герцог де Адерно проверку своей женушкой: когда стало понятно, что Марко держит осаду блестяще и с тактом, именно по рекомендации герцога к нему посыпались новые приглашения.

А получив новых пациентов, Марко выявил еще три случая с такими же симптомами, как у герцога де Адерно: сухость во рту, слабость, учащенное сердцебиение. В двух случаях пару раз была рвота, еще один пациент жаловался на сильную жажду. Марко сначала подумал на холеру: в легких формах симптомы были похожие, но тогда должны быть и более тяжелые случаи, вспышка заболеваемости, однако в этих случаях симптомы длились уже долго, не прекращаясь, но и не переходя в более тяжелую форму.