Правда и другая ложь - Саша Аранго

– Мне остается лишь от души пожелать вам скорейшего выздоровления.

– Спасибо.

Полицейский взял со стола портфель. Он был по-прежнему очень увесистым. На прощание Йенссен протянул Фашу руку.

– Это все? – поинтересовался Гисберт.

– Да.

– Вы случайно не нашли на месте аварии мой коричневый портфель? – спросил Фаш, пожимая руку Йенссена.

– К сожалению, нет. Вы говорите, коричневый?

– Коричневый, перехваченный ремнем. Приблизительно такого же размера, как ваш.

– Должно быть, при ударе он вылетел за заграждение в море.

– Да, наверное, – согласился Фаш. – Он не был закреплен.

XX

Генри увидел знакомый силуэт из кухонного окна, когда стоял у стола и потрошил фазана. Силуэт мелькнул в тени между кустами малины и прошмыгнул к гаражу. Одна створка была закреплена, вторая – широко распахнута. Пончо спокойно лежал рядом на прохладном полу. Очевидно, он ничего не заметил. Генри отложил нож и задом переступил через лежащую собаку. За эту неделю он уже третий раз видел незваного пришельца. Несколько дней назад силуэт промелькнул в полях, которые располагались на тридцати гектарах принадлежавших Генри угодий. Тогда Генри принял его за вышедшего на прогулку человека, который не заметил, что нарушил границы частной собственности, так как никаких щитов, указателей или заборов вокруг нее не было. Но когда Генри увидел, что этот человек ходит мимо его дома взад-вперед, он принес из мастерской ломик. Однако тогда силуэт быстро исчез. Два дня спустя тот же силуэт появился между тополями на подъездной дороге, в каких-нибудь ста метрах от дома. Человек смотрел на Генри в упор, словно желая вступить с ним в контакт. Это был не Обрадин. На полицейского Йенссена он тоже не походил – тот был широкоплечий блондин. Это не мог быть и бедняга Фаш – он все еще лежал в больнице. Генри помахал человеку рукой, но тот продолжал стоять, прислонившись к тополю, и не ответил на приветствие. Генри снова взял в руки ломик, и силуэт исчез.

Теперь он появился в саду.

Генри открыл кладовку, взял топор и вышел из дома через дверь террасы с западной стороны, которая в это время находилась в тени, чтобы незаметно подобраться к амбару. Пончо, почесываясь, последовал за ним. Пригнувшись, Генри крался вдоль стены, прячась за высокой поленницей.

Тучи комаров плясали над полупустыми дождевыми бочками, гнившими у задней стенки гаража. Генри взобрался на проржавевшую молотилку, покрытую птичьими испражнениями и, словно париком, слоем полусгнившей соломы. Соскочив с молотилки, Генри буквально ворвался в гараж. Пончо постоял несколько мгновений, виляя хвостом, снаружи, а потом, захваченный охотничьим инстинктом, ринулся туда же.

На проводе под потолком мерно покачивалась лампа, ласточки покинули гнезда и тревожно закружились под деревянными балками стропил. Пончо выбежал из гаража через ворота и, почесываясь и принюхиваясь, остановился перед ними. Генри неподвижно стоял на месте, сжимая в руке топор. Пончо равнодушно побегал мимо гаража, а потом, подняв ногу, пометил столб. Генри опустил руку с топором.

– Эй!

Ответа не последовало, послышалось лишь беспорядочное хлопанье ласточкиных крыльев. Генри протянул руку и остановил качавшуюся лампочку. Должно быть, она качалась оттого, что ласточки задевали ее своими крыльями. Справа от Генри стоял белый «Сааб» Марты. На пыльном капоте виднелись кошачьи следы. Генри заметил, что дверь со стороны водителя закрыта не полностью. Через боковое окно были отчетливо видны половина лица и пальцы правой руки Марты. Генри уронил топор и отступил на два шага назад. Рот Марты открылся и снова закрылся, не произнеся ни звука. Генри почувствовал, как все волоски на его коже встали дыбом.

Целую вечность он стоял, словно громом пораженный. Такие состояния, как известно, очень кратковременны, но воспринимаются как бесконечно долгие. Генри неуверенно поднял руку в приветствии. Однако лицо за стеклом не меняло выражения, а пальцы продолжали бесцельно шарить по окну. Генри казалось, что другую половину лица покрывает непроницаемо черный платок. Когда ужас немного отступил, он закрыл глаза и снова их открыл. Призрак исчез, но спустя секунду появился опять, а пальцы, оторванные от руки, продолжали скрести стекло.

Это не Марта. Образ неполный, она не похожа сама на себя, это всего лишь обман зрения, хотя и выглядит женщина такой же реальной, как автомобиль, в котором она сидит. Генри поборол страх и приблизился к лицу в «Саабе». Лицо осталось на месте. Рывком Генри открыл дверь. В нос ему ударил запах сырого пластика. В салоне машины было пусто. Пончо потерся лохматой головой о ногу Генри и принюхался.

– Здесь никого нет, – тихо проговорил Генри и закрыл дверь. Он снова посмотрел на окно. Лицо за стеклом не возвращалось. Генри поднял с земляного пола топор, вышел из гаража и закрыл за собой дверь. Для очистки совести он прошелся по саду, поискав человеческие следы, но обнаружил лишь отпечатки больших лап Пончо.

Из ванны для гостей в одном сделанном из полотенца тюрбане на голове вышла голая Соня. Сзади она подошла к Генри, который снова стоял у стола и отделял мясо фазана от костей. На запястье Сони красовался «Патек-Филипп», который Генри купил как прощальный подарок Бетти, перед тем как убил свою жену.

– Не пугайся, – сказала она, обняла руками бедра Генри и прижалась грудями к его спине. Сегодня они великолепно провели утро – прокатились по синему морю вдоль берега на «Дрине». Обрадин почти все время молчал.

– Люди вообще знают, что такое любовь? – спросила Соня мурлычащим голосом. – Этот вопрос кто-нибудь исследовал?

Генри не ответил, продолжая орудовать ножом.

– Я часто задаю себе вопрос: можно ли ее измерить, насколько она сильна и как долго длится?

Она оторвалась от его спины, оставив ощущение влажного тепла своей кожи. Рубашка Генри была насквозь мокрой.

– Господи, да ты же весь потный. – Соня заметила, что лицо Генри покрыто мертвенной бледностью. – Что случилось?

Она провела ладонью по его лбу. От ее руки пахло розовым маслом. Генри отложил нож и обернулся.

– В машине сидит моя жена.

Соня непроизвольно потянулась за шелковым платком, висевшим на спинке стула, приподнялась на цыпочки и через плечо Генри боязливо посмотрела в кухонное окно.

– Где?

– В гараже. Она сидит в гараже, в своей машине. – Генри крепко взял Соню за руку. – Ты не можешь ее видеть.

Под кожей ее плеча прощупывался хорошо развитый трицепс. Она слишком молода для всего этого, подумал он.

– Я вижу только половину лица и пальцы без руки. Она не очень похожа на Марту, но я знаю, что это она. Она вступает со мной в контакт.

– Генри, это галлюцинация.

– Называй это как хочешь. Я вижу ее, а она видит меня.

Соня была ниже Генри на целую голову. Она озабоченно посмотрела на него снизу вверх. Из-под тюрбана с кончиков мокрых волос стекала вода и, словно слезы, бежала дорожками по щекам на подбородок.

– Ты ее оплакиваешь, – негромко произнесла она.

Как могло быть по-другому? Возможно, в данном случае слова «траур» и «скорбь» были не самыми подходящими, но Генри сильно недоставало Марты. Ему не хватало ее любви, ее присутствия, и их нечем было заменить. Но, если серьезно, может ли говорить о трауре тот, кто желает прощения, ищет покоя и освобождения от чувства вины? Имеет ли вообще убийца право на траур в отношении своей жертвы? Бетти и ее ребенок находились теперь там, откуда нет возврата, но Генри не чувствовал ни малейшей печали. Если бы он мог испытывать горе, разве не должен был скорбеть о них обеих?

– Идем, – сказал Генри и взял Соню за руку, – я кое-что тебе покажу.

Генри отодвинул в сторону тяжелый комод, прикрывавший выход на лестницу, ведущую на чердак. Комод оставил глубокие царапины на паркетном полу, но Генри не обратил на это внимания. Соня еще ни разу не была на верхнем этаже. Она знала, что там, наверху, жила Марта, и не испытывала ни малейшего желания видеть ее комнату, тем более что на первом этаже было две ванны с хамамом и множество комнат для гостей, обитая деревянными панелями каминная комната и мастерская с чудесным панорамным окном.

– Это необходимо, Генри?

Он не ответил.

– Подожди, я быстренько на себя что-нибудь наброшу.

Генри ждал на лестнице, пока Соня не вышла из ванной в халате. Он протянул руку, и она, вцепившись в нее, зашагала за ним по ступенькам в темноту второго этажа.

Увидев разгром в комнате Марты, Соня в ужасе прикрыла рот ладонями. Потолок под кровлей был полностью сорван, полоски пластика свисали с крыши, словно водоросли. Внутренние перегородки были разрушены и снесены. Провода были оборваны, трубы сломаны. Из всех щелей торчала стекловата. Сквозь разбитые кирпичи и треснувшую кровлю второй этаж регулярно заливали дожди, оставляя на полу и стенах безобразные белые пятна. На полу валялись большие обломки стропил.