Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

— В этом нет необходимости, — отрывисто произнес фон Шлейгель.

— Нет? — невинно переспросила Лизетта.

— Нет. Вы оба свободны идти, приняв мои извинения за причиненные неудобства.

Лизетта одарила его лучезарной улыбкой.

— Что ж, герр фон Шлейгель, благодарю вас. Значит, нам больше не о чем разговаривать.

— Передадите мое почтение герру Эйхелю?

Девушка не знала, чьей наглости больше восхищаться: своей или же его.

— Если распорядитесь, чтобы меня доставили в Лион, где я смогу успеть на поезд, который пропустила, дядя Вальтер будет вам очень признателен, герр фон Шлейгель.

Гестаповец склонил голову. Лизетта внутренне улыбнулась при мысли о том, каких трудов ему, верно, стоило это проявление уважения.

— А где Лукас?

— Прошу за мной, мадемуазель, — промолвил гестаповец, указывая на дверь.

Когда фон Шлейгель и Лизетта вошли в комнату, девушка картинно бросилась к Люку и обвила его руками.

— О, милый, вот все и уладилось! Я знала, знала, что все будет хорошо. — Она радостно улыбнулась ему. — Пойдем же, мы можем идти. Герр фон Шлейгель даже предложил помочь мне добраться до Лиона, чтобы я успела на парижский поезд. Дядя Вальтер будет ужасно рад — и благодарен герру фон Шлейгелю, — что я не задержалась. Знаешь, милый, давай поедем вместе. Он очень хочет тебя видеть. В Со уже скоро пойдет снег. Поехали, ты ведь обещал его навестить.

Судя по всему, имя Эйхеля для фон Шлейгеля значило гораздо больше, чем для Люка. Молодых людей поспешно выпроводили из кабинета в переднюю часть дома. Люк уже видел впереди высокие двери, сулящие свободу.

Похоже, Лизетта выкинула что-то из ряда вон выходящее. Люк слышал, как фон Шлейгель что-то бормочет о том, чтобы их отвезли в Лион. Смешно — минуту назад пленников допрашивали, а теперь они почетные гости в машине с шофером. Люк шел, точно во сне, под оживленное щебетание девушки.

Фон Шлейгель протянул ему руку.

— Без обид, Равенсбург, ладно? Надеюсь, вы понимаете — я должен выполнять свою работу ради безопасности всех немцев.

Он улыбнулся Люку напряженной вымученной улыбкой. Монокль сидел в глазу, как приклеенный. Жесткая рука в перчатке сжала ладонь Люка.

— Разумеется, — отозвался Люк.

— Шофер ждет. Позволите ли предложить вам что-нибудь на дорожку? Славный французский коньяк, в такую-то холодную ночь.

— Спасибо, не стоит, — с обезоруживающей улыбкой отказалась Лизетта и взяла Люка за руку. — Лукас, ты готов?

Он кивнул, не вполне доверяя своей способности говорить, но улыбнуться девушке смог. Однако когда они уже шли к парадной двери, в нескольких шагах за которой виднелся автомобиль и ждущий мужчина в черном, какое-то движение вдруг привлекло его внимание.

На другом конце просторного вестибюля Люк увидел старика, зажатого между двумя эсэсовцами. Он стоял на коленях спиной к Люку. Конвоиры рывком поставили его на ноги.

У Люка оборвалось сердце. Мерещится ему — или и вправду есть что-то зловеще знакомое в этом старике, его хромоте, наклоне головы, развороте плеч? О, только бы не… Не может быть!

— Герр Равенсбург, что с вами? — спросил фон Шлейгель, внимательно глядя на молодого человека.

— Лукас, идем же! — поторопила Лизетта. — Шофер ждет.

Люк видел, как она испепеляет его взглядом, безмолвно умоляя наконец пошевелиться. Видел, как фон Шлейгель смотрит на старика и вновь переводит взор на бывшего подозреваемого, чуть наклонив голову, точно учуявший добычу охотничий пес…

Иди же! Он мысленно слышал, как Фугасс, Лоран и даже Роже хором орут на него. Nes fais pas ca ! Отец, Якоб, взывал к нему в мыслях так отчетливо, словно и впрямь стоял рядом. Не делай этого!

Он шагнул вперед, и чары рассеялись. Лизетта с видимым облегчением повернулась к выходу.

— Герр фон Шлейгель? — Люк откашлялся, изгоняя из головы мысленные голоса.

— Да, герр Равенсбург? — дружелюбно улыбнулся тот. Ни дать ни взять кот, дорвавшийся до сметаны.

— Кто этот человек?

Фон Шлейгель часто-часто заморгал.

— Один старикашка по фамилии Дресслер.

Люк замер.

— Что вам от него надо?

Лизетта безмолвно замерла в дверном проходе.

— А кто вам этот Дресслер, Равенсбург?

Из голоса гестаповца исчезли и намеки на вкрадчивую любезность.

— Да никто. Он жил в этих краях. Мы с ним пару раз мельком где-то встречались.

— То есть вы знакомы?

Люк пропустил вопрос мимо ушей.

— Почему с ним так обращаются? Он ведь немец!

— Но большой друг евреев. Помогал евреям с юга перебираться в Испанию. Молодых уговаривал уйти в партизаны. Есть доказательства, что в этом году контрабандой перевез сюда из Швейцарии крупную сумму в помощь французским партизанам. Для немца он не слишком-то патриотично настроен.

Люк нахмурился.

— Он немец, герр Шлейгель, и он стар. Он заслуживает уважения.

— Не хотите поговорить с ним? — предложил фон Шлейгель самым невинным тоном.

— Лизетта, подожди меня в машине.

— Лукас…

— Пожалуйста, — прорычал Люк. — Я недолго.

Обуреваемая таким же злым отчаянием, как несколькими часами ранее в Горде, девушка резко повернулась на каблуках.

— Доброй ночи, герр фон Шлейгель, — выдавила она и без единого прощального взгляда скрылась в автомобиле.

— Сюда, — показал гестаповец.

Люк снова последовал за ним прямиком в львиное логово по следам слабого старика, что взял его на руки раньше родной матери. Вольф!

Фон Шлейгель исподлобья покосился на Люка.

— Равенсбург, я заинтригован вашим интересом.

По его знаку двое солдат встали за спиной молодого человека, отсекая все возможные мысли «не передумать ли». Нет, слишком поздно. Оставалось надеяться, что Лизетте хватит ума приказать шоферу немедленно ехать в Лион. Сам Люк уже начал сомневаться, покинет ли он это величественное здание живым.

На этот раз обошлось без притворства даже в убранстве помещения: все превосходно знали, зачем они здесь находятся. Очевидно, прежде в этой комнате хранились всевозможные хозяйственные принадлежности, от краски до бумаги. Одиночная лампочка зловеще покачивалась в порывах сквозняка из разбитого окна. Несмотря на холод, Вольф был раздет до белья и сидел, дрожа и уставившись в пол, на железном стуле. Его жестоко избили — все тело было в кровоподтеках, пальцы окровавленных ног были переломаны. Вольф — любимый учитель Люка, его второй отец!..

Люк утратил дар речи. Вид истерзанного старика грозил окончательно сломить его, заставить потерять голову. Вольф, добрый, чуткий и отзывчивый, с такой же охотой помог бы попавшему в беду немцу, как и еврею.

— Salauds, — прошептал Люк. Мерзавцы !

— Равенсбург, что я вижу на вашем лице? Неужто вы так шокированы? Какое вам дело до этой старой свиньи? — с улыбкой осведомился фон Шлейгель.

— Да я бы с собакой не стал так обращаться!

— Он хуже собаки, Равенсбург. Он недостоин лизать грязь с моих сапог.

В голове у Люка зашумело. Все происходящее виделось как сквозь туманную пелену сияющего света, накатило состояние, которое бабушка как-то назвала «белой яростью». Только теперь Люк на себе прочувствовал, что она имела в виду. И хотя в висках у него стучало по-прежнему, при мысли о бабушке на молодого человека снизошло непостижимое спокойствие. Люк потянулся к груди и дотронулся сквозь рубашку до лаванды. Искрящийся туман рассеялся, в голове прояснилось.

— Мне казалось, вы хотите с ним поговорить, — заметил фон Шлейгель. — Тогда вам стоит поторопиться.

— Где его арестовали? — спросил Люк. В прошлом году он пытался связаться с Вольфом, но после ареста семьи Боне тот как сквозь землю провалился.

— Он жил в Марселе. Однако схватили его в Лурмарене три недели назад, в холмах — пытался переправить в безопасное место кучку жидовских сирот. Рад сказать, что те уже отправлены в Дранси. — На лице гестаповца читалось такое гнусное самодовольство, что Люка замутило. — Теперь Дресслер — моя проблема. Или ваша?

Люк понимал, что цепляется за соломинку. В руках гестапо жизнь доброго профессора была столь же безнадежно потеряна, как семейство Боне в польских лагерях.

Он развернулся к фон Шлейгелю.

— Этот человек стар и наверняка сражался за наше Отечество в Великой войне. Выходит, достойный ветеран сражался за то, чтобы вы могли расхаживать тут в нарядных мундирах и глядеть на всех свысока? Вы сами-то, фон Шлейгель, принимали участие в боевых действиях?

Гестаповец снисходительно улыбнулся.

— Я бы предложил вам, Равенсбург, аккуратнее выбирать выражения. Гестапо не отвечает ни перед вами, ни перед немецким народом, вермахтом или вооруженными силами… не отвечает ни перед кем, кроме рейхсфюрера Гиммлера и нашего фюрера. — Он шагнул ближе к Люку, так и раздуваясь от сознания собственной власти. — И вас я не арестовываю лишь благодаря герру Эйхелю.