Естественный отбор - Александр Звягинцев

— Ты грамотный? — спросил его Массакр. — Учился где-нибудь?

— У нас все грамотные, — ответил Засечный, и для того времени это было правдой. Потом он объяснил как мог, что в армии закончил учебку, школу младших командиров, для диверсионной работы в тылу предполагаемого противника, а в Конго исполнял интернациональный долг.

Массакр был в восторге, он понял так, что перед ним необстрелянный офицер, но закончивший военное училище.

— Можешь оставаться здесь и плодить мулатов, а можешь делать деньги на войне. За каждого убитого плачу тебе по тысяче франков.

— Что от меня требуется?

— Держать под контролем дорогу на севере Анголы.

— Возле какого города?

— Городов в том регионе нет, как и здесь. Зато есть дикари с обточенными зубами и накидкой из крокодиловой кожи. Они обожают мясо русских на вертеле. Даю тебе десять босоногих и три автомата. За трофейное оружие плачу отдельно. Кормить отряд будешь сам по деревням. Не забудь по субботам устраивать бойцам порку. Да смотри, чтоб каждому досталось, а то у них очень развито чувство справедливости. Всем поровну, чтоб не обидно было. Грехов они себе за неделю наберут, будь спокоен. Через полгода — расчет в Киншасе наличными и месячный отдых с девочками.

Деревень на указанном квадрате почти не было. Босоногий «взвод» Засечного ловил саранчу и собирал термитов. На мясо добывали ящериц и змей, а изредка макак. В городах никто из них не бывал, но белые учителя в деревнях не зря получали деньги. Бойцы знали, что на свете есть Брюссель и Париж, выходцы из англоязычных зон еще слышали про Лондон.

По дороге, которую нужно контролировать, раз в неделю проходил крытый грузовик и очень редко — гражданский автобус. Два раза навещали партизаны. Одни с китайскими «Калашниковыми», другие со старыми «ППШ». И те и другие вели себя смирно, даже угощали сигаретами. Больше досаждали маленькие группки африканцев со щитами и копьями. Они большей частью шумели, издалека швырялись сучьями, но близко не подходили.

Через полгода Засечный вместо денег и обещанного отпуска получил только обмундирование и командировку в глубь Анголы с бойцами из племени кимбунду. Прежние, из племени киконго, были хоть заносчивы и вспыльчивы, но умели держать порядок и дисциплину.

Новые, из кимбунду, французского не знали, пришлось Засечному ускоренно учиться португальскому. Кимбунду были очень любезны в обращении, угодливы, но в первой же операции половина из них сбежала. Всего-то забот — охранять от партизан-марксистов из МПЛА португальскую лесосеку с единственным трактором и трелевочной машиной. В такую глушь полиция или португальские парашютисты никогда не забирались. Хозяева из Лиссабона обходились услугами наемников.

Когда партизаны, спрятавшись в кустах, все-таки попали из гранатомета в трактор, в страхе разбежались последние бойцы отряда Засечного. Рабочие-португальцы обложили своего ангела-хранителя легковесным матерком, плюнули на все и отправились на лесовозе в Луанду.

Поехал с ними и Засечный. Он опасался лишь одного — чтобы случайно не наткнуться на Массакра. В пути их несколько раз обстреливали и под конец сожгли машину. Еще неделю плелись пешком. Километров за десять от Луанды услышали артиллерийскую пальбу. Над Луандой занимался дым пожаров.

Несмотря на усталость, шли к столице почти до утра. Португальцы молчали, только сердито шевелили черными кустистыми бровями. Канонада их не интересовала, они прислушивались только к пароходным гудкам. С рассветом пальба стихла окончательно. Все центральные улицы города были усеяны какими-то канцелярскими бумагами и брошенными домашними вещами, некоторые дома горели, а весь город словно вымер.

В порту стоял последний португальский пароход, к его трапу вилась очередь, как в Москве к Мавзолею.

— Пошли, Симон, — вцепились ему в куртку приятели-португальцы. — Нужно попасть на пароход, а то к вечеру нас тут негры перережут.

Это был первый день задолго до этого запланированной независимости Анголы. Последние португальские войска еще ночью покинули Луанду. Отряды Душ Сантуша были еще далеко, Савимби — того дальше, а к южным пригородам Луанды вплотную подступали легкие броневики юаровцев.

Засечный потом всю жизнь жалел, что не согласился сесть с португальцами на тот самый пароход. Он отправился по пустынным улицам искать советское посольство. Но вот на дороге появилась колонна машин с неграми в хаки. Один джип вплотную подъехал к Засечному.

— Слушай, приятель, — обратился по-португальски он к седому негру за рулем. — Как мне найти советское представительство? Ты сам из Луанды?

— Нет, — ответил негр по-испански. — Я из Гаваны. Кубинцы передали Засечного новоиспеченным ангольским властям, как только отряды МПЛА вошли в Луанду. Времени разбираться не было, Засечному дали отряд пугливых лесных жителей, и с ними он потом дошел до самой Намибии. Тактика была простая — впереди шли кубинцы с бронетехникой, за ними Засечный и отряды бывших партизан. За полгода на передовой его ни разу не потревожило ни кубинское, ни ангольское командование.

Но однажды под бомбежку попал броневик с белыми людьми в штатском. Они слышали, какими словами Засечный поднимал своих людей в атаку. Когда все стихло, прибежал командир-кубинец:

— Симон, тебя люди в машине спрашивают. Из твоих. На тебя злятся.

Засечного вместо радости сковал непонятный паралич. Пыльный, с камуфляжным макияжем на лице, он не знал, как отрапортоваться толстому сеньору в чесучовом пиджаке. Ему стало легче, когда на него обрушился сначала отборный русский мат, потом родимый начальственный разгон:

— Что за самодеятельность? Кто отправил вас на огневой рубеж? Как зовут?

— Комманданте Симон Сечна, — протянул Засечный документы.

— Давно в командировке?

— С прошлого года.

— Свободен. Я с тобой еще разберусь. — Высокий начальник положил его документ в нагрудный карман и захлопнул перед самым носом дверцу.

Разбирались почти месяц. Однажды среди ночи в блиндаже Засечного разбудил его добровольный денщик Андраде. Ростом с карабин шестнадцатилетний паренек.

— Комманданте, вставайте. Пойдемте в буш для разговора. Андраде был до революции городским воришкой из Луанды.

Засечный однажды спас его от расправы, когда кто-то узнал в Андраде давнишнего похитителя своего кошелька.

— Комманданте, вас завтра… — Он выразительно нарисовал петлю вокруг своей шеи. — Мне рассказал двоюродный брат из штаба. Приезжали незнакомые русские и многих долго расспрашивали о вас и заставляли подписывать бумаги.

— Почему ты думаешь, что меня хотят арестовать?

— Брат все слышал. Это серьезно. Когда нас в Луанде выпустили из тюрьмы, нам дали очень строгого командира-кубинца. Он громко кричал, но был глупый. Мы написали бумагу в госбезопасность, что видели у него людей от Жонаса Савимби. И строгого комманданте кубинцы повесили. Наши очень радовались. А на фронте еще быстрей, пшик — и все!

— И зачем ты меня разбудил, Андраде?

— Нужно уходить к белым.

— А тебе зачем?

— Я в Луанде работал в большом отеле для богатых белых. У меня было много долларов. В Южной Африке тоже много отелей, а в Анголе еще долго не будет белых.

И об этой своей слабости тоже горько сожалел Засечный. Как сейчас он понимал, дома он получил бы всего лет пять строгача. И давно уже был бы на свободе. А в Намибии, куда его привезли юные солдатики из ЮАР в рубашечках с коротким рукавом и отутюженных шортиках, его еще издалека высмотрел… месье Массакр.

— Джо! — издалека замахал он конвоиру. — Я с тобой так нечестно не играю. Ты уводишь у меня из табуна лучшего жеребчика. Видишь на нем мое тавро?.. Не бойся, этот русский не понимает по-английски.

— Не понимаю, — по-английски же подтвердил Засечный. — Но кое-что могу сказать. В школе учил английский.

— Он был с тобой в Иностранном легионе? — спросил Джо хитрого бельгийца.

— Он был у меня лучшим лейтенантом в Заире. Кстати, Джо, я ему должен шестьсот долларов жалованья. Отдай ему наличными.

— Могу только в рандах.

— Это ему даже больше подойдет в Мозамбике. Пошли, Симон. Слышал я уже про твое дезертирство. Русские не любят изменников. А я терпеть не могу этой пустыни! Она со всех сторон простреливается, ты в ней как таракан посреди кухни. Скажи, Симон, когда твои черномазые миновали Лубангу, на открытом месте охота воевать пропала?

— Почему же? Кубинцы шли напролом.

— Я про африканцев тебя спрашиваю. Тем бы только из кустов палить.

— Было и такое.

— А знаешь, я и сам не прочь забраться в джунгли. Какой-то рефлекс защитный выработался. За кустами даже надежней, чем в Европе. И никакой налоговой полиции и алиментов. А какой там воздух романтики!

Засечный не ответил. Он улетел в Мозамбик не затем, чтобы прожить или, скорей, провоевать целых пятнадцать лет. В джунглях сподручней было бы за все расквитаться с Массакром, чем посреди бессовестно открытой со всех сторон намибийской пустыни.