Польский пароль - Владимир Петров

— Но… герр оберст. Я хочу сказать, что теперь, на территории полигона, охрана нам не нужна. Пусть ребята на броневике едут прямо в штаб. Дайте им, пожалуйста, команду.

Это было не только неожиданно, но и подозрительно. В то же время Крюгель чувствовал, ясно понимал, что отказывать в просьбе нельзя, ибо наверняка последуют аргументы, после которых ему все-таки придется соглашаться. Ему не хотелось преждевременно выслушивать эти дополнительные аргументы. А вообще, пожалуй, фельдфебель прав: здесь, на полигоне, эсэсовская охрана и впрямь становится ненужной.

Он махнул водителю броневика: «Можете ехать в штаб!»

И вдруг сразу, как и вчера, вспомнил о письме-предупреждении из Берлина, судорожно вздохнул: неужели предстоит встреча с долгожданным посланцем фон Штауффенберга?..

18

Дождь хлестал всю ночь. Такого ливня Полторанину давненько не приходилось видеть — с неба обрушились секущие нескончаемые потоки воды. Пробовал отсидеться под каким-то столетним дубом, но это мало помогло. С ориентировкой ничего не получалось, кругом темень, сплошная завеса дождя.

Уже в рассветной мгле он набрел на сгоревший хутор и вспомнил, что именно его западную окраину они обходили позавчера, когда шли втроем. Отсюда уже можно было ориентироваться на компасный азимут более или менее уверенно.

С восходом солнца небо сразу очистилось, заголубело, день начинался теплый, парной, весь в розовом и сиреневом дыму. Набухшая земля податливо хлюпала под ногами, лес сделался просторным, причудливо и разноцветно запятнанным.

Вскоре Полторанин разглядел черепичные крыши Лыпни и, радуясь, ускорил шаги, будто спешил к родному селу. Но тут же осадил себя: радоваться-то нечему… Разве только собственному спасению.

Лыпня показалась ему неживой, ненастоящей, будто красиво нарисованный лубок, И угрюмой: под каждой крышей, залитой косыми утренними лучами, чернели хмурые настороженные тени.

Он знал, что в подвале под одним из этих домов прячутся сейчас, как было условлено, оставшиеся здесь ребята, досматривают свои утренние сны. Лейтенант Братан позднее должен явиться для встречи на высоту 247. Так они договорились насчет возвращения разведгруппы из партизанского лагеря.

Вернулся только он один…

Осторожно обойдя лесом село, Полторанин поднялся на высотку и, не выбираясь из кустов, тщательно осмотрел знакомую вырубку-лужайку: геодезический столб, раздвоенную верхушку дуба, куда радистка Анилья забрасывала два дня назад антенный провод. И вдруг насторожился: наискось через поляну по мокрой от дождя траве явственно тянулась темная полоса следа — здесь недавно прошел человек! Значит, кто-то из ребят уже с утра поторопился на встречу.

Полторанин негромко, в сложенные ладони, крикнул филином, прислушался. И удивленно-обрадованно замер, услыхав в ответ звуки губной гармошки: «Червона ружа, бялы квят!» Неужели Юрек? Неужели он уцелел на переправе? Жив?!

Да, это был капрал Юрек Гжельчик. Живой и невредимый, только еще более мокрый, чем Полторанин. И очень печальный. Жесткая скорбная складка легла у его губ, когда он, щурясь, вышел навстречу Полторанину.

— Янек… погиб? Утонул?

— Да, командир… Ты же видел: его очередью задело. — Гжельчик снял фуражку, убрал со лба мокрые волосы, вздохнул, глядя и сторону. — Плохо дело, командир. Здесь был бой…

— Какой бой? — еще не осознавая, но уже предчувствуя нечто страшное, спросил Полторанин.

— Бой наших с немцами. Я уже осмотрел поляну и окрестности. Вот автоматные гильзы — наши и немецкие. Там их, под буком, очень много. Немецких. Боюсь, что ребят уже нет в живых…

Полторанин тупо смотрел на горку гильз, блестевших на ладони Гжельчика, и чувствовал, как медленно зябнут, дрожат колени, меркнет в глазах искристое зелено-голубое утро и на плечи, на грудь неимоверной тяжестью наваливается усталость. Он сделал шаг в сторону, сел на пенек, растерянно, непонимающе оглядел лужайку…

«Был бой… нет в живых…».

Значит, они остались вдвоем? Без товарищей, без рации, без связи и поддержки? Но ведь это означает почти полный провал операции!..

— А ты… не ошибся, Юрек? Мало ли что гильзы… Может быть, гильзы старые… Других-то следов нет.

Полторанин понимал, что говорит это без всякой надежды, пытаясь не то чтобы найти, а хотя бы придумать зацепку, спасительную какую-нибудь соломинку. Ее не могло быть, раз сделал выводы такой разведчик, как Юрек.

— Следов не осталось. Был ливень, ты знаешь, — тихо сказал капрал. — Но там, в тех кустах, несколько поломанных веток, может быть, следы борьбы. Это я тоже там нашел. — Он протянул Полторанину белую металлическую эмблему — зигзагообразную молнию. — Тут были эсэсовцы, я в этом не сомневаюсь.

Гжельчик снял свой мокрый офицерский китель, повесил сушиться на ближний куст, а гильзы высыпал в пригоршню Полторанину. Молча высыпал, дескать, смотри сам: гильзы совершенно новые, даже не успели потускнеть от дождя.

Они еще раз, вдвоем, тщательно обследовали вырубку, заросшие орешником склоны, чтобы окончательно убедиться в страшном предположении. Картина вырисовывалась предельно ясно: на высотке оборонялось по крайней мере два человека, а наступало не менее десяти. У наступавших была служебная собака (удалось неподалеку найти ее поспешно зарытый труп). Были применены гранаты, причем наши РГД — Юрек отыскал оборванную взрывом железную гранатную рукоятку. Кто же оборонялся?

Вспомнили, какое было оружие у ребят. Собственно, у всех имелись трофейные шмайсеры, кроме Сарбеева. Он упросил, настоял на ППШ (стрелял слабо даже из нашего автомата, а из шмайсера на стрельбище, помнится, вообще палил в «молоко»). Все сходилось: гильзы от ППШ у ракитника подле пенька там, где и лежал Сарбеев с перевязанной ногой (позавчера, когда они уходили). А под буком, очевидно, держался лейтенант Братан, расстреляв оба запасных рожка-обоймы…

Но никаких следов радистки Анильи! Неужели она не успела сделать ни единого выстрела?

— Анильи здесь не было, — убежденно сказал Гжельчик.

Полторанин не удивился: такая мысль тоже пришла ему в голову. Хотя объяснить это он пока не мог.

Что же все-таки произошло?

Вероятно, немцы проводили прочесывание района. Каким-то образом они все-таки узнали о выброшенном десанте. Выходит, что Полторанин как командир группы все-таки просчитался, оставив людей здесь. Их надо было всех выводить за пределы полигона.

Но почему ребята не ушли в село, не укрылись в одном из подвалов, как договорились при расставании? Хотя вряд ли бы это спасло: служебная овчарка все равно взяла бы след…

А может быть, и не взяла: следов в лесу много. Кроме того, у Братана имелся специальный порошок.

Факт остается фактом: они приняли здесь бой. Почему?

— Мне кажется, не в этом главное… — в раздумье произнес капрал Гжельчик. — Куда делась Анилья? Почему она не участвовала в бою?

— И что же ты предполагаешь?

— Я хорошо знаю своего друга Петра Братана. Я бы действовал так же, как он…

— То есть как?

— В предвидении боя следовало в первую очередь спасать рацию. Для нас с тобой, командир, для дела. Они так и поступил., Я думаю, надо искать Анилью в деревне…

Вывод был логичным, внешне казался вполне вероятным. Но если и тут крылась ошибка? Если немцы оставили в селе засаду в расчете на то, что разведчики, разыскивая рацию, рано или поздно придут туда?

Нет. Засада — тоже по логике вещей — должна была быть устроена здесь, на этой высотке, ставшей для парашютистов явочной точкой. Однако ее не оказалось. Следовательно, эсэсовцы решили, что полностью разделались с парашютистами.

А вообще, черт его знает что решили и как действуют охранники-эсэсовцы! Если сейчас обдумывать и прикидывать только возможные их варианты, то впору самим сматывать отсюда удочки. Война — не арифметика и не шахматная игра. Тут далеко не всегда лучший ход обязательно ведет к победе, как и ошибка — к поражению.

Эсэсовцы тоже крупно просчитались, не оставив здесь засаду. А это — уже выход в сложившейся ситуации.

Весь день разведчики провели на одном из соседних холмов. Пользуясь солнечной погодой, сушили обмундирование, приводили в порядок раскисшую обувь и оружие. На обед съели плитку шоколада и целую фуражку каких-то кислых ягод, набранных Гжельчиком неподалеку в овраге.

А вечером с приближением сумерек спустились в село, огородами пробрались к тому самому дому, в подвале которого Братан и Гжельчик два дня назад упрятали ивовую корзину грузового парашюта.

И здесь, в подвале, обнаружили сержанта Анилью…

Она бросилась Полторанину на грудь, повисла, цепко обхватив руками его шею. Молчала — ни слез, ни всхлипываний.

Слезы были потом, когда она рассказывала о случившемся.