Жизнь цирковых животных - Кристофер Брэм

Ты: Тебе нравилось, что тобой командуют.

Я: Иногда. Мне было приятно, что все решения принимаются без моего участия. Больше времени оставалось для работы. Но это плохо.

Ты: Ты тоже мог бы командовать мной.

Я: Наверное. Но мне это не дано. Ты казался мне сильным, мудрым, цельным.

Ты: Иллюзия.

Я. Да, иллюзия. Но я этого не знал – пока ты не заболел.

Ты: Не стоит углубляться.

Я: Хочешь избежать этого разговора, да? Болезнь смущала тебя. Унижала. Помню, когда ты в первый раз загремел в больницу – мы еще не понимали, что одним разом не ограничится, что так мы проживем три года, – ты обделался. Что такого? Ты лежал в больничной рубашке. До судна дотянуться не мог, и пустил густую струю. Ярко-оранжевую…

Ты: Не смей!

Я: Струю дерьма. Оранжевые, словно куртки дорожных рабочих. Забрызгал свои чистые носки и чуть не спятил. Конец света. Сорвал с себя носки, велел мне выбросить их. Выбросить в помойку, чтобы глаза твои их не видели. Как будто в них было все дело.

Ты: Я любил чистоту. Любил порядок.

Я: Ты боялся хаоса. До смерти боялся грязи. Вот почему ты держался за математику, любил Баха и японскую кухню. Но человек противоречив, Бен. Ты преподавал математику подросткам. Ты любил меня, а я – сплошная путаница. Комок нервов, эмоций, мыслей. Ты отчитывал меня, как мальчишку: не разбрасывай бумаги, сходи к парикмахеру, смени рубашку…

Ты: Скучаешь по мне?

Я: Боже, как я тоскую по тебе! Иначе с чего бы мне тратить время на глупую писанину? Думал, сумею таким образом преодолеть тоску, но не помогает. Я устал горевать, я сам себе опротивел – сколько можно терзаться?

Ты: А разве обязательно быть счастливым?

Я: Но ведь мы рождены для счастья! Разве не за этим мы приходим на землю? За счастьем, за успехом. В этом – смысл жизни. А мертвые счастливы?

Ты: Мы по ту сторону счастья и несчастья.

Я: Погоди-ка, погоди. «А разве обязательно быть счастливым?» – эти слова мне знакомы. Это цитата из Мандельштама. Его жена пишет в воспоминаниях: Сталин сослал их в Сибирь, они были в отчаянии. И тут Осип сказал ей: «А разве обязательно быть счастливым»?

Ты: Смерть – та же Сибирь. К ней привыкаешь.

Я: Не то, не то. Я другое хотел сказать: это не твои слова. Ты заглянул мне через плечо, когда я читал.

Ты: Заглянул. Мрачное чтиво. Вгоняет в депрессию. Ты бы развеялся. Сходи в кино или в театр. Посмотри комедию. Говорят, новый мюзикл, «Том и Джерри», очень смешной.

Среда

35

Всю ночь шел дождь. Дождь проникал в ее сны, окрашивая их. Струи еще лились из водостока под ее окном, когда Джесси проснулась.

Прекрасно, подумала она. Хреновая жизнь, а погода еще хреновее.

Она долго лежала в постели, перебирая в уме все сказанные накануне гадости. «Ты забиваешь себе голову дерьмом» – «Сама себя ненавидишь» – «Актер-неудачник» – «Так привыкла к педикам, что боишься мужской любви» – «Вот чего тебе надо – любить еще большую неудачницу, чем ты сам». И так далее, и тому подобное. Слова менялись, но злобная интонация, но яд – все те же…

Какая глупость – разоткровенничаться перед Фрэнком. Ждешь от секса удовольствия, краткого отдыха, выключить голову и жить телом. Но мужчина спускает с тебя штаны – и ты стоишь с голой жопой.

Теплая, хранящая запахи постель – место казни. Поскорей бы выбраться отсюда. Джесси скатала матрас и спустилась по лестнице. Прошла на кухню, включила душ, шагнула под горячие струи, смывая с себя собственную глупость и горечь. На минуту полегчало, но стоило глянуть вниз, на бледные ноги, и ей померещился бдительный взгляд крокодила.

Город промыт дождем, краски свежие и нестойкие. На чуть зеленоватом асфальте бликуют красные и желтые пятна, отсвет витрин Западной Пятьдесят Пятой.

– Доброе утро, – поздоровалась Джесси с консьержем в вестибюле дома Генри. Стряхнула капли воды с зонта, закрыла и надежно застегнула его, пока лифт спускался за ней. Хорошо, что сегодня у нее есть работа, хорошо, что предстоит переделать кучу дел.

На лестничной площадке Джесси достала ключи, нащупала нужный, вставила в замок. Открыла дверь и услышала металлическое клацанье «Наутилуса».

– Доброе утро! – крикнула она. – Рановато поднялись – в такое сырое и мрачное утро!

В ответ ни звука, ни даже привычного похрюкивания.

Включив компьютер, Джесси отнесла плащ на вешалку. Потерла руками лицо, словно смывая с себя гнев и обиду, и пошла в столовую, спросить Генри, нужно ли ему…

На тренажере упражнялся не Генри. Разве у Генри такое плотное тело, гладкое, как у дельфина? И он не носит такие кокетливые трусики. Незнакомец сидел на скамье тренажера спиной к Джесси. Две мясистые руки с усилием поднимали штангу. В черных наушниках без шнура играла музыка – так громко, что Джесси ощущала ровный гул, словно танц-клуб заполонили пчелы.

Закончив упражнение, молодой человек поднялся и повернулся к ней. При виде Джесси он так и подскочил.

– Тоби?! – Он был похож на Тоби Фоглера, но Тоби Фоглера она никогда не видела обнаженным. Нагота все меняет. И потом, Джесси никак не ожидала увидеть его здесь.

Тоби с трудом перевел дыхание, схватился рукой за сердце.

– Джесси?! – Вытаращился на нее, сдвинул наушники, словно они мешали разглядеть ее. – Что ты здесь… Ой! – Опустив взгляд, он заметил, наконец, что не одет. Поспешно надвинул наушники, укрываясь за музыкой. Покраснел, краска переползла на шею и плечи. – Извини. Забыл, что ты… ммм! – Ссутулившись – не слишком, только чтобы обозначить смущение – он ускользнул в ванную и закрыл за собой дверь.

Джесси осталась стоять с раскрытым ртом, пытаясь сообразить, что происходит. Как здесь очутился бывший дружок ее брата? В трусах, рано утром? Провел ночь с Генри? Альфонс несчастный! Аллегра сравнивала его с безобидным травоядным, но это травоядное решило отвоевать себе место в биологической цепочке.

Вот Фрэнк посмеется! Черт, они же с Фрэнком больше не разговаривают. При этой мысли она снова разозлилась.

Распахнулась дверь спальни, вышел Генри в махровом халате.

– Джессика? Рановато сегодня. – Через ее плечо он метнул взгляд в столовую, на тренажер. Дождь стучал в зеркальные окна.

– Жуть, что за погода, – проворчал он. – Точь-в-точь как в Эдинбурге.

– Гостя своего ищете? – съязвила Джесси. – Я его спугнула. Прячется в ванной.

– Да? – Такой небрежный, невинный тон.

Джесси не стала подыгрывать.

– Как вы познакомились с Тоби?

– Что? И ты с ним знакома?

– Еще бы! Бывший партнер моего брата.

– Ох, черт! – Генри опустился на диван, изображая изумление. – Мир тесен, а Нью-Йорк еще теснее!

– Вы этого не знали?

Генри ухмыльнулся – искренне, весело, чуть виновато.

– Это довольно быстро выяснилось, – признал он. – Но я не знал, когда только встретился с ним в клубе пару дней назад. Я и не подумал, что вы тоже знакомы. – Продолжая смеяться, Генри помотал головой. – Да уж, мир тесен. Ничего серьезного, – поспешил он оправдаться. – Одна ночь, привет-пока, вроде того.

– Я и не думала, что может быть что-то серьезное. Это не в его духе.

Генри приподнял брови, ожидая продолжения.

Но Джесси поспешила закончить разговор.

– Полно работы. Среда. У вас дневной спектакль.

– Да-да, – устало кивнул Генри. – Работа-работа-работа. Работа без конца. – Он тяжело поднялся. – Пойду, извлеку его из ванной.

Джесси прошла в свой угол и села на стол. За ее спиной Генри негромко стучал в дверь ванной.

– Тоби! Тоби! Выходи, горизонт чист. Тебе пора.

Как он добр к этому мальчишке, к своей добыче! Почему она так злится? Вовсе не из-за Калеба – брат давно покончил с ним. И какое ей дело, кого трахает Генри? Но до чего же противно, что мальчишка пробрался сюда, в ее мир, на ее территорию!

Джесси проверила автоответчик, может, звонил Фрэнк, но испытала облегчение, не услышав его голоса.

– Джессика, это Долли Хейс. У нас уже вечер среды, а у вас утро. Я только что говорила с Адамом Раббом. Нужно срочно кое-что обсудить. Пусть Генри немедленно позвонит мне. Хватит прятаться.

Распахнулась дверь ванной, послышался голос Генри:

– Я бы с удовольствием побыл с тобой еще, но у меня дневной спектакль. Разве у тебя нет работы? – Они перешли в спальню, голоса сделались неразборчивыми.

Вот бы родиться мужчиной, позавидовала Джесси. Педикам проще. Взять, например, Тоби – тупой, медлительный увалень Тоби. Но он – педик и хорош собой, а потому такие мужчины, как ее брат и Генри Льюс, на все для него готовы. Разве ей Генри уделит хоть капельку внимания? А она-то добивалась от него уважения. Добивалась уважения от человека, которому не жаль потратить лишний час на Тоби Фоглера?! О чем им разговаривать? Или они не разговаривают? Тоби, должно быть, хорош в постели. Он такой тупой, должен же от него быть хоть какой-то прок. Но после всего, что обрушилось на Джесси прошлой ночью, лично ей на оргазмы плевать.