Тараканы - Ю Несбё

Лиз вошла в лифт, и двери закрылись, прежде чем Харри успел возразить. А он наконец вспомнил, что за песню мурлычет себе под нос. «All Along The Watchtower». Как там начинается? «There must be some way out of here, said the joker to the thief».[30] Это уж точно.

На пороге квартиры лежало письмо, на конверте стояло имя Руны.

Он расстегнул рубашку. Пот словно маслом покрывал его грудь и живот. Он попытался вспомнить самого себя в семнадцать лет. Был ли он влюблен? Наверняка.

Он сунул письмо в ящик ночного столика, не распечатывая, поскольку намеревался вернуть его отправителю. И улегся в постель под убаюкивающий гул кондиционера и полумиллиона машин за окном.

Он подумал о Биргитте. Шведке, которую встретил в Австралии: она сказала, что любит его. Что говорил ему Эуне? Что Харри «боится привязываться к другим людям». Последнее, о чем он подумал, — что всякие роды заканчиваются похмельем. И наоборот.

Глава 32

Йенс Брекке выглядел так, будто не спал все это время, с той последней встречи с Харри. Глаза покраснели, руки бесцельно двигались по столу.

— Значит, вы не помните охранника паркинга с афропрической? — задал вопрос Харри.

— Я уже сказал, что не пользуюсь парковкой, — покачал головой Брекке.

— Ну что же, забудем на время об охраннике по имени Джим Лав, — сказал Харри. — Подумаем о том, кто же так стремится засадить вас за решетку.

— Что вы имеете в виду?

— Кто-то очень постарался разрушить ваше алиби.

Йенс в изумлении поднял брови.

— Десятого января кто-то поставил видеокассету от третьего января и сделал новую запись как раз на то время, когда мы должны были бы увидеть машину посла и то, как вы провожаете его на парковку.

Йенс нахмурился.

— Подумайте об этом.

— Следовательно, у меня есть враги?

— Вероятно. Или из вас просто делают козла отпущения.

Йенс почесал затылок:

— Враги? Даже не представляю себе, кто это… — Вдруг он просиял: — Значит, меня отпустят?

— Прошу прощения, но вы все еще под подозрением.

— Но ведь вы только что сказали, что у вас…

— Начальник полиции не хочет отпускать вас, пока не подтвердится алиби. Поэтому прошу вас хорошенько подумать об этом. Кто мог вас видеть после того, как вы простились с послом и отправились домой? Может, кто-то на парковке, или когда вы уходили с работы, или садились в такси, или в каком-нибудь киоске, или где-то еще?

Йенс поднес пальцы ко лбу. Харри зажег сигарету.

— Черт побери, Харри! Вы совсем замучили меня с этими видеокамерами. Я никак не могу сосредоточиться. — Йенс застонал, уронив ладони на стол. — Знаете… знаешь, что произошло сегодня ночью? Мне приснилось, что я убил посла. Что мы вместе с ним поехали на машине в мотель, где я и всадил ему в спину тесак. Я пытался остановиться, но мое тело мне не повиновалось; я, словно робот, все колол и колол его ножом…

Он умолк.

Харри хранил молчание, выжидая, когда тот продолжит свой рассказ.

— Дело в том, что я не могу находиться взаперти, — проговорил Йенс. — И никогда не мог. Мой отец обычно…

Он тяжело сглотнул и сжал правую руку в кулак. Харри увидел, как побелели костяшки пальцев. Йенс продолжал почти шепотом:

— Если ко мне придут с письменным признанием и велят подписать его в обмен на свободу, я плюну на все и подпишу что угодно.

Харри поднялся со стула.

— Все же попытайся вспомнить, кто тебя видел. Теперь, когда мы разобрались с видеозаписями, ты можешь подумать как следует.

И он повернулся к двери:

— Харри!

Харри никогда не мог понять, что делает людей разговорчивей, едва поворачиваешься к ним спиной.

— Я слушаю.

— Почему ты решил, что я невиновен, когда все остальные думают обратное?

Харри ответил, не поворачиваясь:

— Прежде всего потому, что у нас нет доказательств вины, всего лишь шаткое алиби и туманный мотив.

— А еще?

Харри усмехнулся и повернул к нему голову:

— Потому что я сразу понял, что ты мешок с дерьмом, едва тебя увидел.

— Что?

— Я очень плохо разбираюсь в людях. Всего хорошего.

Бьярне Мёллер открыл один глаз и посмотрел на будильник, стоявший на ночном столике, мучительно думая, кто же это звонит людям в шесть часов утра.

— Знаю-знаю, который час, — произнес в трубке голос Харри, прежде чем Мёллер успел что-то сказать. — Слушай-ка, проверь мне одного парня. Так, ничего конкретного, просто нутром чувствую.

— Нутром? — Голос Мёллера напоминал звук, издаваемый куском картона, попавшим в спицы велосипедного колеса.

— Да-да, есть такое чувство. Я думаю, мы вышли на норвежца, так что круг поисков сужается.

Мёллер откашлялся, прочищая горло.

— Почему именно норвежец?

— Сейчас объясню. На пиджаке Мольнеса были обнаружены следы оленьего жира, вероятно с ножа. Удар был нанесен под таким углом, что становится ясно: убийца довольно высокого роста. А тебе известно, что тайцы в своей массе люди низкорослые.

— Хорошо, но неужели ты не мог подождать пару часов, Холе?

— Разумеется, мог, — ответил Харри.

Возникла пауза.

— Так почему же ты звонишь в такую рань?

— Потому что пять следователей и один начальник полиции сидят здесь и дожидаются, когда ты наконец прочухаешься, шеф.

Мёллер перезвонил через два часа.

— По какой причине ты решил, что мы должны проверить именно этого парня, Холе?

— Я подумал, что человек, смазавший нож оленьим жиром, наверняка бывал в Северной Норвегии. Потом я вспомнил пару своих приятелей, которые проходили военную службу в Финмарке и привезли себе оттуда саамские ножи. Ивар Лёкен долго был военным и служил в Вардё. К тому же я полагаю, что он хорошо знает, как обращаться с таким ножом.

— Может, ты и прав, — произнес в ответ Мёллер. — Что тебе еще известно о нем?

— Совсем немного. Тонье Виг считает, что он просто досиживает здесь до пенсии.

— В базе данных на него ничего нет, — сказал Мёллер и вдруг умолк.

— Что?

— И все же одна зацепка имеется.

— Какая именно?

— В поисковике всплыло его имя, но файл я открыть не смог. А часом позже мне позвонили из Генштаба в Хюсебю и поинтересовались, с какой целью я пытаюсь открыть этот файл.

— Ого!

— Мне велели направить письменный запрос, если я хочу получить сведения об Иваре Лёкене.

— Забудь об этом.

— Уже забыл, Харри. В любом случае мы этого делать не будем.

— Ты разговаривал с Хаммерволлом из отдела половых преступлений?

— Да.

— Что он сказал?

— Что никакой базы по норвежцам-педофилам в Таиланде, разумеется, нет.

— Так я и думал. Чертова Информационная инспекция!

— Она здесь ни при чем.

— Вот как?

— Несколько лет назад мы подготовили обзор состояния дел, но единственное, что мы можем, — это следить за ситуацией. Потому что таких норвежцев слишком много.

Когда Харри позвонил Тонье Виг и попросил о срочной встрече, она настояла на том, чтобы они встретились за чаем в Писательской гостиной, что в отеле «Ориентал».

— Все туда ходят, — сказала она.

Харри понял, что под «всеми» подразумеваются белые люди, состоятельные и хорошо одетые.

— Добро пожаловать в лучший отель мира, Харри, — прощебетала Тонье, сидя в кресле в вестибюле.

На ней было синее хлопчатобумажное платье, в руках она держала соломенную шляпку, и весь ее облик, так же как и облик других людей в вестибюле отеля, напоминал о старых добрых колониальных временах.

Они удалились в Писательскую гостиную, заказали чай и церемонно раскланялись с другими белыми, которые, судя по всему, считали, что цвет кожи — это повод для обмена приветствиями. Харри нервно позвякивал фарфоровой чашкой о блюдце.

— Здесь не очень уютно, Харри? — Тонье маленькими глоточками пила чай, лукаво поглядывая на инспектора.

— Пытаюсь сообразить, зачем я улыбаюсь американцам в одежде для гольфа.

Она заливисто рассмеялась:

— Немного цивилизованного окружения не помешает.

— Когда это штаны в клетку стали цивилизованным нарядом?

— Когда их надели цивилизованные люди.

Харри отметил про себя, что город Фредрикстад мало повлиял на эту юную даму. И вспомнил Санпхета, старого тайца, который переоделся в выглаженную рубашку и брюки, когда к нему пришли гости, и остался сидеть на солнцепеке, чтобы не смущать посетителей видом своего убогого жилища. Куда цивилизованнее, чем поведение иностранцев в Бангкоке.

Харри спросил, что известно Тонье о педофилах.

— Ничего особенного, кроме того, что они толпами съезжаются в Таиланд. Как ты уже знаешь, в прошлом году в Паттайе одного норвежца застукали прямо на месте преступления, со спущенными штанами. А норвежские газеты напечатали очаровательное групповое фото трех мальчиков, которые донесли на него в полицию. Лицо педофила на снимке было затерто, но не лица мальчиков. В англоязычном издании «Паттайа Мэйл» сделали наоборот. Кроме того, в начале статьи упомянули его полное имя, а затем называли его просто «норвежец». — Тонье покачала головой.