Байки на бис - Лев Дуров

С вывертом

Как-то мы с Леней Куравлевым пришли проведать заболевшего Борю Беленького, «отца» премии «Хрустальная Турандот». Понятно, выпили водки, и я между прочих разговоров стал рассказывать, как студентом замечательно «показывал» животных. «Hи в жисть не поверю, – подзуживал меня Куравлев, – такой серьезный артист, худрук театра!» Я тут же плюхнулся на ковер и стал показывать тигра. Катался, выгибался…

В это время теща Беленького внесла очередную закусочку. И ушла молча. А уж после сказала Боре: «Не люблю я твоих… артистов этих. Нормальный человек напьется и лежит. А этот – с вы-ы-вер-том!»

«Привет!» под трусами

Однажды я здорово пошутил. В спектакле «Весельчаки», по ходу действия медсестра-негритянка должна была сделать мне укол.

Я лег на топчан, снял трусы, а на заднице у меня было написано йодом: «Привет!». Партнерша не дрогнула, и только потом зашла в гримерку и поблагодарила. Так что мой розыгрыш тоже не получился.

Но все равно: пустячок, а приятно.

Спасибо предкам

Вот со мной в Латвии случилась история. Русских в Прибалтике, как известно, считают оккупантами. А мы снимали кино. И однажды на съемочную площадку заявились крепкие поддатые ребята. И как поперли на нашу бригаду. Я не мог не вмешаться. «Слушайте, – спрашиваю их, – у меня есть автомат? Нет? Что вы прете?! Я приехал снимать кино! Я приехал к вам в гости! А если вы имеете претензии к русским, скажите спасибо своим прадедушкам!» Здоровяки опешили: «При чем тут прадедушки?» А я свое: «Да-да, прадедушкам, тем самым латышским стрелкам, которые буквально спасли советскую власть от разгрома. Что вы ко мне цепляетесь, когда во всем виноваты латышские стрелки – ваши прадедушки». Ребята вначале жутко растерялись, потом расхохотались. Потом стали нашими друзьями.

Искушения

Одна пышнотелая вдовушка в цветущих годах – кровь с молоком, которая снималась у нас в массовке, решила мне исповедаться. Почему мне? А Бог ее знает!

Может, решила, что я самый серьезный человек из всей труппы.

– Вот, Константиныч, – начала она со вздохом, – ты только не смейся, я сурьезно. После смерти Ванечки моего, который вот уж как год утоп, царствие ему небесное, повадился ко мне нечистый…

– Черт, что ли? – попытался я уточнить.

– Чур тебя! – замахала руками вдовушка. – И не поминай это поганое имя… Ну этот… с рогами, с копытами… и с хвостом…

– А-а! – притворился я дурачком. – Козел, что ли?

– Да нет! Серой воняет… Ага?

– Ага, – сказал я.

– Понял? Только когда он искушает, не в своем обличье появляется. Впервой появился в обличье солдата. У нас тут военная часть стояла, так он будто бы оттуда. Три ночи подряд приходил. Мучил меня, спать не давал. Потом я окропила все углы в избе святой водой, и он пропал. А тут мне сказали, что и часть эту военную куда-то перевели. Одно к одному… И вслед свеклу надо было убирать с полей. Прислали нам в помощь студентов с городу. Так этот, который с хвостом, принял обличье студента. Славный такой студент, только заморенный больно. И вот, веришь ли, знаю, что нечистый, а прогнать не могу – язык будто одеревенел. Видно, сила в нем была такая, что моя пересилить ее не могла. Потом студенты уехали, и нечистый будто растворился… В печника еще как-то обратился. Но тот вроде привиделся, да наутро и сгинул… – она горестно покачала головой и вдруг с какой-то тайной надеждой спросила: – Слышь, Константиныч, а случаем нечистый не может принять обличье артиста?

– Так артистов самих издревле считали нечистыми, – ободрил я ее. – Одно слово – скоморохи.

– Вот и я о том, – успокоилась вдовушка. – Мне ведь лишь бы заране знать, как и что. Так-то спокойнее, – и засмеялась. – А все ж они забавные, эти черти, хоть и нечистые! Тьфу, оскоромилась, баба болтливая!..

Дельвиг и девки

Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам.

– Я женат, – отвечал Рылеев.

– Так что же? – сказал Дельвиг. – Разве ты не можешь отобедать в ресторации потому только, что у тебя дома есть кухня?

Ночь с русской красавицей

Однажды, когда я приехал в Томск, в гостиничном номере раздался звонок: «Вы не хотите провести ночь с очаровательной девушкой?» На что я ответил: «Хочу, но я слишком дорого беру». Думаю, моя шутка тоже удалась.

Как я нахамил режиссеру

Знаете, я только однажды нахамил режиссеру.

Снимали картину на производственную тему. Репетировали сцену в цехе, где прокатывают железнодорожные колеса. Вообразите себе, первое отполированное колесо летит через цех. Развевается красный флаг. Массовка замерла на станках. Я – главный инженер завода – подхожу к этому колесу, и… «Дуров! – орет в рупор режиссер. – Обними колесо и поцелуй его во втулку!» Я на секунду представил себе эту идиотскую картину – как я лобызаю колесо. Взвился. И крикнул режиссеру в ответ: «Валера, подойди ко мне! Я спущу штаны, и ты меня поцелуешь! А потом я поцелую втулку!» Массовка – в обморок. Режиссер объявил перерыв. Конечно, я потом извинился, и мы помирились.

А вот это напрасно!!

Мы в Геленджике зашли в одно кафе с Сашей Иншаковым. Там сидела большая местная компания. Саша, кроме сока, ничего не пил. И эти ребята стали посмеиваться: «Глянь – патлатый только сок пьет!»

Я подошел к их столику, говорю: «Ребятки, не надо. Нехорошо так говорить, зачем?..» Они не слушают, продолжают. А Саша молчит. Я думаю: «Надо же! Его оскорбляют, а он молчит!» Что-то сказал ему, а он в ответ: «Да пускай!..» А когда мы стали уходить, один из них сделал опрометчивый поступок. Он взял Сашу за кончики волос и сказал: «Волосы твои надо вот так отрезать!..» Вот это он сделал напрасно!.. Честно скажу: ни одного из них я ударить не успел, они – все 6 человек – лежали на газоне, и над ними стоял столб пыли… Я когда-то тоже понимал толк в этом деле, но тут даже рта раскрыть не успел! И вся улица остолбенела и с интересом смотрела, не понимая, как это получилось: какой-то странный, очень красивый, похожий на индейца человек разложил всех этих огромных парней! Саша сказал им: «Ребята! Пока мы не уйдем, вставать вам не рекомендую!»

И мы пошли. Когда я оглянулся, они лежали и, приподняв только головы, в полном недоумении смотрели нам вслед.

Мои поклонники-сантехники

У меня сохранился вырванный из настольного календаря листок. Он дорог мне не тем, что подогревает мое тщеславие, – я «звездной» болезнью, слава Богу, не болею. Он ценен для меня тем, что подтверждает мою убежденность в том, что мои «чудики» не только не «безнадежно отстали», они современны в самом высоком смысле этого слова.

Итак, возвращаюсь я из театра домой и читаю у подъезда объявление о том, что в связи с тем-то и тем-то горячую воду жильцам отключили. Ну отключили и отключили – экая катастрофа! Открываю почтовый ящик и нахожу в нем этот самый листок из календаря, на котором написано (сохраняю в неприкосновенности орфографию и пунктуацию):

«В связи с экстренным отключением воды, Вам, уважаемый и горячё любимый нами всеми (бригадой слесарей Фрунзенского района) Л.К. Дуров мы объявляем: что воду лично вам не отключим!!!

Никогда! Мы ценим вас и любим Ваши поклонники (слесаря)».

Сколько уж было сочинено об этих сантехниках-«мздоимцах» и фельетонов, и анекдотов, и скетчей, и прочих зубоскальных вещей! С головы до ног оплевали целую профессию. А вот ведь не пришли за мздой, не попросили «на бутылку» за услугу. И ведь, наверняка, думали, что если известный артист, значит, у него куры деньги не клюют. Ничего подобного! И даже имен своих не оставили, просто: «слесаря». А ведь, казалось бы: уважение уважением, но работа есть работа – отключили и дело с концом. Не отключили!

Мелочь? Ой ли! А что, жизнь человека состоит из великих свершений? Да полноте! Она и состоит из таких мелочей, которые и формируют человека: его характер, мировоззрение, отношение к себе подобным, в конце концов.

Анархия – мать порядка

Как-то проходил я с приятелем-журналистом мимо метро «Кировская». А он мне и говорит:

– Послушай, хочешь, я тебя познакомлю с настоящим анархистом? Ведь ты их небось только в кино видел? А доведись тебе играть роль анархиста…

– Да знаю! – отмахнулся я. – Сейчас, куда ни плюнь, так и попадешь то в графа, то в князя, то в анархиста. Раньше где были?

– Зря ты так, – обиделся журналист. – Иван Егорович Мокин настоящий, убежденный монархист.

Ученик Петра Алексеевича Кропоткина, теоретика анархизма, весьегонский сослуживец легендарного генерала Тодорского.

Господи, с трудом вспомнил я, это же, кажется, связано с гражданской войной!

– И сколько же годков твоему анархисту?

– Восемьдесят пять. Но ты не беспокойся – он резвей тебя.

Мы купили чай, сахар и много печенья. Как сказал приятель, Мокины ни в чем больше и не нуждаются.

Через десять минут мы уже звонили в квартиру анархиста.

Дверь нам открыл сам хозяин – подвижный, маленький, сухонький, с выцветшими голубыми глазами. Голова его была как-то небрежно повязана цветастым ситцевым платочком, завязанным под подбородком. Из-под него светилась розовая лысинка, и все лицо его было розовеньким, как у младенца. Светился даже маленький носик пуговкой. Под стать была и его супруга – два этаких божьих одуванчика, дунь – и полетят по комнате белые пушинки. Киношный образ анархиста – громилы в тельняшке и с маузером в кобуре – сильно померк в моем воображении.