Жить не дано дважды - Раиса Хвостова

Светает. Снизу, с шоссе, слышится нарастающий скрип. Медленно катит телега, возница не погоняет, наверное, дремлет. Волы тоже, кажется, дремлют: едва передвигают ногами.

Проехала телега — дорога пуста.

Взошло солнце, и роща ожила, загомонила птичьими голосами. Поползли в траве букашки всякие, засновали муравьи. У меня под рукой маленький муравьишко кружился вокруг мертвой мухи, поднатужился, но не смог сдвинуться с места — муха зацепилась крылом за травинку. Пришлось работяге помочь. Он обрадовался и потянул находку по тропинке — тоненькой ниточке, проложенной, наверное, самими муравьями.

Я вспомнила про плитку шоколада, подаренную на аэродроме летчиком. Достала ее из кармана пальто, развернула.

— Хочешь, Федор?

— Спасибо, я лучше покурю, — и полез в карман за сигаретами.

Вдруг вдали что-то застрекотало. Самолет?.. Нет, стрекот перерастал в треск, быстро нарастал, забивая все иные звуки вокруг. Прямо под нами промчались мотоциклисты в направлении фронта.

Треск мотоциклов разбудил шоссе. Скоро прошла грузовая машина с пятью немецкими солдатами в кузове — тоже в сторону фронта. На небольшой скорости прокатила вторая группа мотоциклистов, а за ними — колонна грузовиков, набитых солдатами.

Я всматриваюсь до рези в глазах — не может быть! Откуда взялись на околышках эти знаки?

— Федор, ты видишь — «Эдельвейс»?

— Считай пока машины.

— Считаю… Двенадцать! Федор, откуда взялась здесь егерская дивизия «Эдельвейс»?

— Надо думать, — сказал медленно Федор, — после разгрома дивизии в Крыму она наскоро переформирована и брошена на этот участок фронта…

«Эдельвейс» — подумать, какое название для горнострелковой дивизии. Название гордого и поэтического цветка. Говорят, он цветет очень редко. А может, его просто редко видят? Эдельвейсы растут высоко в горах, покрытых вечными снегами.

Весь день мы пролежали в рощице над обрывом. И весь день в сторону фронта двигались машины с солдатами в свежем обмундировании. Значит, — после переформирования частей. Стягивают все подразделения. Фронт подошел к румынской границе… Румынию они, конечно, не хотят отдавать.

Солнце уже клонилось к западу. Начало седьмого.

— Пошли, — сказал Федор, поднимаясь. — Пора.

Где-то рядом, если мы правильно приземлились, село Ивановка. Мы сделаем вид, что только-только сошли с попутной машины. Мы прошли километра два в сторону, противоположную фронту. Вдруг почти отвесный спуск вниз, в самый центр села. Сердце у меня испуганно забилось, когда тропинка привела нас в большой двор, полный немецких солдат. Я скосила глаза на Федора, — как всегда, он спокоен, угрюмоват.

Двор молчаливо рассматривал нас, двух пришельцев. Чтобы как-то разрядить обстановку, я попросила:

— Битте тринкен.

Один из солдат принес кружку с холодным суррогатным кофе. Пить не хотелось, но делать нечего — выпила. Вернула кружку.

— Данке.

— Пожалуйста…

Холодок пробежал по спине — власовцы? Пожалуй, это хуже, чем просто немцы.

Оказывается, мы попали во двор немецкой комендатуры. В открытом окне дома показалась офицерская фуражка. Офицер поманил нас пальцем. У меня отяжелели ноги. А Федор оглянулся, словно проверяя, нас ли именно зовет немецкий офицер или кого другого. Потом кивнул, взял меня за локоть, и мы пошли к дому.

Офицер на сносном русском языке попросил предъявить документы.

Федор, как всегда, медленно и обстоятельно расстегнул пиджак, полез во внутренний карман, достал завернутый в бумагу сверточек, развернул, еще обтер об себя невидимую пыль с паспортов и, наконец, протянул их немцу.

Немецкий офицер неторопливо рассматривал наши паспорта — фотографии, печати, фамилии, штампы прописки. Листал странички, проверяя, видимо, идентичность записей мест прописки.

Я смотрела на немца во все глаза. Старалась угадать, чем это может кончиться. То ли луч заходящего солнца так упал, то ли офицер так повернул голову — я вдруг отчетливо увидела у него под носом большую волосатую родинку. Стало смешно и легко. Кажется, я рассмеялась, немец поднял глаза, джентльменски поклонился, он по-своему понял мой смех. Черт с ним! Главное — он тут же возвратил Федору паспорта.

Но пригласил зайти в дом — до этого мы стояли под окном.

Федор немногословно и спокойно рассказывал легенду. Под конец попросил коменданта — немецкий офицер оказался комендантом, — содействовать нам в прописке на новом месте, этим занималась румынская жандармерия.

— Почему вы хотите именно здесь остановиться? — спросил комендант.

Я не дала Федору раскрыть рот:

— Мы надеемся, что дальше немцы не отступят… Не пустят сюда противных большевиков. Не правда ли, герр комендант?

«Герр комендант» поплыл в очаровательной улыбке, он красиво склонил голову, что могло значить и согласие, и очарованность его моим умом. Я во всю разыгрывала придурковатую барышню.

Как умела — кокетничала, улыбалась и отводила глаза в сторону, боясь встретиться с ним взглядом.

Позднее, когда комендант вышел, пришел солдат с охапкой сена, кинул ее на пол, хмуро сказал:

— Здесь спать будете.

Мы с Федором переглянулись. А когда солдат вышел, Федор спросил, скорее себя, чем меня:

— Та-ак… Это что же — гостеприимство или недоверие?

Поздно вечером зашел на минутку комендант и попросил сдать ему паспорта на ночь. Мы оба поняли — недоверие. Стало немного не по себе. Но я посмотрела на спокойного Федора и с благодарностью подумала, как хорошо мне с ним. Спокойно, как с мамой.

Я «обворожительно» улыбнулась и спросила:

— Вы нас арестовываете, герр комендант?

— О, нет, Шеня! — рассыпался в словах и улыбках «герр комендант». — Разве такой чудный девишка!.. О, простая формальность!

Мы почти не спали ночь. Неужели провалились, не начав работу?

Утром снова появился сияющий комендант, рассыпался в любезностях и, извинившись, вернул паспорта Федору.

— Можете идти искать квартиру. А Шеню оставьте со мной…

Я только сейчас увидела его противные мелкие глазки, казалось, истекающие маслом. Может быть, перестаралась вчера, и он черт знает, что решил? Но деваться было некуда, надо играть роль… И я целых два часа болтала глупости, хихикала, пока вернулся Федор.

— Собирайся, Женечка. Целый дом снял, хозяйка живет в соседнем селе у дочери.

Комендант любезно проводил нас до ворот и там, прощаясь, выразил надежду, что в скором времени будет нашим гостем.

Словом, все обошлось хорошо. Домик оказался настоящей находкой — совершенно изолированный, правда, страшно запущенный, с выбитыми стеклами, плохо притворяющейся дверью. Но умелые руки Федора сделали наше жилье уютным. На следующий день Федор сходил в жандармерию, и нас без проволочек прописали.