Осьмушка - Валера Дрифтвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хаш сидит между Булатами, подпевает общей песне, и вид у подлетки довольный, потому что Красавчик подарил ему какой-то старый свинокол с матерчатым чехлишком, которым уже давненько не пользуется.
Ёна зовёт Пенелопу размяться перед дракой, и она привычно готова отказаться. Но в этот самый момент вдруг замечает Мирку. Тут и слеподырому сразу ясно, что Мирка наготове и обязательно утащит чернявого плясать, как только Пенни откажется. Не то чтобы это было обидно или хоть важно. Но мысль как следует размяться перед дракой моментально становится очень разумной, и поэтому Пенни хватается за протянутую Ёнину руку. Ведь всё равно же никто на неё не будет особо смотреть, когда рядом творится змеиный танец.
Ёна говорит, что в его кровном клане умели плясать босиком прямо по пылающим углям, не обжигаясь.
Пенни не очень верит.
Но хотя сейчас никаких углей под ногами нет, ей становится отчего-то жутко, и весело, и горячо.
* * *
Под конец вечера нэннэчи потянулись спать. Марр с Хильдой уходят, обнявшись. Вскоре и старшаки загоняют домой свой сонный выводок, а гордая Руби остаётся на кошачьем посту, пока Череп неподалёку приглядывает за готовящейся дракой.
Ватажка Зелёного дома вместе с Булатами составляет девять костлявых. Билли, хоть и увечный, подраться в своё удовольствие, тем не менее, может и любит. Жабий дом принимает Хаша – для равного счёта. Место в берегу для такого случая выбрано загодя, вольное и ровное.
– Бейтесь, костлявочки, – усмехается Череп. – Только чтоб мне потом никого не штопать на ночь глядя!
И вот когда они сшибаются первым наскоком, против Пенни оказывается этот Хаш. Конечно, он меньше и намного слабей, но выучка у него злее.
Нет, Хаш не затевает подлого боя, не метит по горлу, или по глазам, или в низ живота. Да и тем ударам, от которых Пенни не успевает увернуться, всё же далеко до по-настоящему опасной силы. И всё-таки очень скоро Пенелопе делается совсем не до смеху.
Потому что Хаш неостановим.
В дцатый раз летит наземь и тут же поднимается в сторонку, чтобы снова наскочить. Бескостным угрём ползёт из захвата – и сразу бросается бить, не давая себе передышки. Не утирает раскровавленный нос, равнодушно принимает удары, молча сражается.
«Ломаю его, ломаю, а ему хоть бы по хрену…»
Это Дэй сказал про какого-то давнёшнего мертваря, и теперь Пенелопе страшно, потому что этот почти ещё орчонок против неё колотится, как заколдованный.
– Хорош, ты… – кричит Пенни. – Я же так тебя покалечу!
Хаш сплёвывает, отчаянный, злой, не унимается.
Чабха Булат замечает неладное на полмига раньше Моргана.
Из Чабхиных рук Хашу уже никак не вывернуться.
И только теперь подлетка замирает, дрожа, будто взяла его жестокая лихорадка.
– Ничья, – говорит Пенни, еле-еле вспомнив правское ор-чье слово. – Ничья не взяла! Ладно?
– Неладно! – Хаш втягивает носом воздух пополам с собственной кровью, и выходит всхлип. Из Чабхиного бережного захвата больше не рвётся – видать, давно уже из сил выскочил, да не сдавался – но вцепляется пальцами в руки Булата и выговаривает, давясь: – Как теперь старшаку скажу, что я тебя не побил?! Тебя!.. Вымеска порченного!..
Пары последних слов Пенни не знает, но смысл понять – невелик труд. Будто в глаза навозной жижей плеснули!
– Ох, малой. – говорит Череп строго. – Не дури…
– Идём, Хаш. – Голос у Чабхи верный, надёжный, как его хват, или как булатное лезвие. – Идём, рыльце умоем. Я с тобой буду говорить, а ты послушаешь.
* * *
Переведя дух, костлявые соглашаются, что драка вышла знаменитая, несмотря даже на Хашев заскок.
К Зелёному дому Пенни с Ёной шагают молчком, рядышком, и Пенни чувствует, что жаркая орчья ладонь на её плече – это сейчас хорошо, то, что нужно. А дома никуда не делась её личная занавеска – и это тоже очень хорошо.
* * *
О чём там Чаб толковал с Хашем после драки – этого Пенелопа не знает. Под самое утро Хаш налаживается потихоньку уйти, и даже почти уже выползает из-за потеснившихся ради его ночлега Булатов, но чуткий Билли просыпается и придерживает его за ногу.
Провожают разведчика трои: Тис-старшак и сами Булаты. На дорогу и для угощения прочим Последним Хашу отсыпают с полторбы вкусных сухарей и две пригоршни вяленого мяса.
– Скажешь своему старшаку: я жду, – говорит Штырь. – Мы ждём.
Пускай
После того, как этот трёхнутый Хаш отчалил восвояси, многим, верно, слегка не по себе.
– Резак, ты это… ты не думай, – вдруг говорит Ёна, когда они вдвоём чистят сегодняшний улов. – Нас тут считай почти всех по первым годам от людей воротило, ещё как. Я не удивляюсь, что Хаш тебя обругал. Я удивляюсь, что он до ночи терпел… зря он это ляпнул, ясен пень.
– Да ну, – бурчит осьмушка, напуская на себя равнодушный вид, будто те смутные слова пролетели мимо, ничем её не зацепив.
– Старшак… Тис давно ещё с людьми знался. И нам костлявкам рассказывал, не только о так себе людях, но и о всяких вправду хороших тоже. Мы и обвыкли, что среди человечьих, ну… разные бывают, – продолжает Ёна. Наверное, и ему из-за Хаша неловко, вот и припала охота поговорить.
Ёна аккуратно отодвигает ногой рыжего котика, который от нетерпёжу сунулся мордой в самую мостину с рыбой. Пенелопа подцепляет за хвост краснопёрого окуня.
– Я знала, что обычно люди орков типа не любят, – произносит она. – А про то, как оно наоборот… в смысле, как орки к людям относятся – даже как-то не думала.
– В деревнях осёдлых и в городах, говорят, нами до сих пор маляшек пугают, – говорит чернявый с чем-то вроде сомневающейся гордости. – Так и есть за что. А наоборот… ххех, знаешь, как идут два человека и видят: орк пешком чешет. Один человек и говорит: «Смотри, вон тварь идёт, давай ей звездюлей пропишем». А второй отвечает: «Слышь, так она вроде больно крепкая, сама нам пропишет». – «А нам-то за что!» …
– Хм.
– Потом, лет семь уже будет – Штырь с Чабхой побежали-то на развед. Так обратно уже вчетвером вернулись: с Хильдой и Руби-маленькой. Возле дитёнка у кого
