Семирамида. Золотая чаша - Михаил Ишков

— Это все объясняет.

Царь выпустил подбородок и с надеждой глянул на евнуха.

— Что объясняет?

— Буря добрался до великого Салманасара, начальник разведки наказан. Следовательно, жди Бурю…

— Сколько ждать?

Сарсехим пожал плечами.

— Хорошо, давай подождем, – согласился он и трижды хлопнул в ладони.

В зал вошли два стражника, подхватили Сарсехима под мышки и вынесли из зала. Протащили по коридорам и посадили в какую‑то тесную полутемную клетушку. Через какое‑то время туда же доставили Ардиса.

— Допрыгался, старый козел! – обрадовался евнух. – Так тебе и надо.

— Побереги силы для пыток, урод, – огрызнулся старик и замолчал.

Ни на один вопрос евнуха Ардис не ответил, будто язык проглотил.

* * *

Вчерашним вечером, когда награжденный серебряным блюдом Сарсехим, в изрядном подпитии вернулся с царского пира, он решил заглянуть к Ардису. Сарсехим надеялся – посидим, поговорим о главном. Возможно ли, чтобы бог, получив удар в ухо, не поленился и подставил другое? Вот еще какая мысль теребила скопца – нет ли у старого вояки в запасе доброго сирийского вина? Пусть даже и не такого вкусного, как царское, но не менее забористого?

Кто мог знать, что старый вояка относится к числу тех же похотливых козлов, окружавших евнуха со всех сторон!

Дверь в комнату Ардиса оказалась незапертой. Евнух переступил через порог и угодил прямо в густую тьму, чуть подсвеченную факельным светом, залетавшим через открывшийся проем. У порога замер – с ложа доносилась какая‑то непонятная возня, хриплые ухающие звуки, с какими дровосек обычно колет дрова. Приглядевшись, различил на ложе светлые пятна, два из которых были устремлены прямо к потолку.

Он не сразу сообразил, что это были оголенные ноги, потом ошарашила догадка – женские? Ему бы повернуться и выйти, а он поступил гнусно – окликнул.

— Ардис?

Наступила тишина, в которой отчетливо прорезался раздраженный голос старика.

— Чего тебе? Видишь, я занят.

— Хорошо, хорошо, – торопливо выговорил евнух и выскочил из комнаты.

Трезвея от негодования, он с трудом добрался до своей комнаты. Не зажигая свет, озабоченный пугающей до учащенного сердцебиения мыслью – как базарной девке удалось проникнуть в помещение, куда был запрещен доступ горожанам, – присел на лежанку. Чем это нарушение может грозить ему лично? Если Ардиса, старого козла, вместе с продажной девкой спустят в зиндан, туда ему и дорога.

Он здесь причем?!

Наконец, повздыхав, успокоился, посетовал на чуму, называемую похотью, зажег фитиль. В комнате стало светло, пустовато, одиноко.

В следующее мгновение дверь отворилась и внутрь проскользнула женщина, с ног до головы завернутая в темное покрывало. Она поклонилась и робко спросила.

— Господин желает расплатиться со мной или он отдаст деньги моему дяде?

Сарсехим оцепенел. Сдерживая страх и гнев, спросил.

— Послушай, как тебя там, ты собственно кто?

— Я – племянница смотрителя. Мне было обещано вознаграждение…

Сарсехим потряс сжатыми в кулаки руками.

— Вознаграждение было обещано за то, чтобы ты утихомирила моего слугу, а не этого старого козла. Пусть он и расплачивается.

— Я расплатился, – раздался голос за порогом, – а ты попридержи язык.

В комнату вошел Ардис, встал у порога.

Сарсехим сразу сбавил тон.

— Сколько же ты рассчитываешь получить с меня? – ехидно поинтересовался он.

— Мину серебра, – робея, ответила девица.

— Не многовато ли?

— Господин отказывается платить? – спросила девица.

Этот вопрос привел Сарсехима в ярость, но ненадолго. Страх подсказал – спорить с продажной тварью не только бесполезно, но и опасно. Все, что касалось денежных отношений, в Дамаске было свято. Впрочем, в Вавилоне тоже. Обратившись в храмовый суд, девка, безусловно, выиграет дело. Она выполнила условие договора, и не ее забота, что вавилоняне не разобрались между собой, кому должны быть оказаны услуги. Менее всего в такие дни Сарсехиму был нужен скандал.

Он швырнул девице полученное от царя серебряное блюдо, она тут же схватила его и выскользнула за дверь

Теперь можно дать волю чувствам, и вмиг обозлившийся Сарсехим предупредил стоявшего у порога Ардиса.

— С тебя мина серебра.

— С какой стати? – возмутился старик. – Я уже заплатил. Ты, кстати, не забудь сунуть часовым у дверей. Они тоже потребовали мзду за молчание…

Теперь они, каждый в своем углу, молча переваривали свои обиды.

* * *

Бурю доставили к Бен–Хададу поздним утром, когда солнце почти взобралось в зенит.

Известие о том, что Нинурта заключен в горном замке, ввергло царя в столбнячную немоту. Он жестом выгнал своих ближайших советников, трижды хлопнул в ладоши. Появившиеся стражи вывели Бурю. Получив дополнительные разъяснения, они заперли парня в той же клетушке, где уже находились Сарсехим и Ардис.

— Итак, все в сборе! – с наигранной веселостью воскликнул евнух. – Давай, мститель, рассказывай, где ты был? Где Нинурта?

Буря некоторое время упрямо молчал, потом – сначала немногословно, потом все более говорливо и горячо – поведал, как очутился в горном замке, как ухитрился добраться до Салманасара, как отправился с Шаммурамат предупредить Нинурту об опасности, и что из этого вышло.

Здесь сделал паузу.

Сарсехим, воспользовавшись передышкой, осторожно и даже с какой‑то доброжелательностью поинтересовался.

— Ты все рассказал царю?

Парень кивнул.

— Ты ничего не скрыл? – продолжал допытываться евнух

Парень отвел глаза, потом с некоторой натугой выговорил.

— В замке я видел такое…

Вновь молчание

— Выкладывай, – предложил евнух.

— Еще чего! – возмутился Буря.

— Послушай, парень, – напомнил Сарсехим, – Шаммурамат приказала тебе подчиняться мне, слушаться меня.

— Она поступила так против моей воли.

— Пока есть время, расскажи все, что тебе известно. Считай, что этот приказ отдала тебе Шами.

— Зная твою зловредную натуру, евнух, я не сомневаюсь, что ты подло воспользуешься моей откровенностью. Послушай, урод, у меня пал конь, и мне наплевать на тебя, на Бен–Хадада, на поганых сирийцев, но дело не сделано. Шаммурамат в опасности. Если ты воспользуешься моей откровенностью – Ардис, будь свидетелем! – тебе не жить на земле. Боги накажут тебя.

— Хорошо, пусть так и будет. Ты поспеши, может это наш последний шанс.

— В замке творится что‑то непонятное. Хазаил спал с Гулой – это она потребовала заманить Нинурту в ловушку.

Евнух кивнул.

— Понятно, – затем торопливо засыпал парня вопросами. – Как тебе удалось добраться до Дамаска? Как сумел переправился через Оронт? Разве окрестности столицы не патрулируют конные ассирийцы?

— Патрулируют, но их мало. За это время я повстречал один–единственный конный отряд Они помогли мне, иначе я никогда бы не добрался до Дамаска.

— Как же они помогли тебе?

— Они дали мне коня.

— С какой стати ассирийцы так расщедрились? Не потому ли, что ты знаешь заветное слово? Я тоже знаю заветное слово. Давай обменяемся ими, и если это одни и те же слова, ты будешь и впредь слушаться меня.

— Если ты первым назовешь его.

Это было неожиданное условие. Оно застало Сарсехима врасплох. Если он первым назовет пароль, Буря смекнет, что можно просто повторить его, и тогда допытывайся – не схитрил ли этот безрассудный дикарь? Мысль о том, что дикари не способны врать, он с презрением оттолкнул от себя.

Способны, да еще как!

Решимости прибавило соображение – они здесь чужаки, их спасение в согласии. Им следует держаться вместе. Начни он сейчас нечистоплотную игру, и может случиться так, что ему уже никогда не выбраться из этого подвала…

Он отважился. Оглянувшись по сторонам, тихо выговорил.

— Ашшур и победа.

Буря удивленно глянул на него и повторил.

— Ашшур и победа. Сам Салманасар шепнул мне их. Так, значит, ты…

— Ты поспешен в своих выводах, парень…

Он не успел закончить, как за дверью послышались шаги, скрип замка. Дверь распахнулась, и в камеру с факелом в руках вошел Бен–Хадад. Владыка с ходу обратился к Сарсехиму.

— Он, – царь указал на скифа, – все выложил?

Партатуи–Буря с ненавистью и презрением глянул на евнуха. Тот кивнул, затем, сохраняя спокойствие, передал царю о поездке Бури в замок, о встрече с Салманасаром, о расставании с Шаммурамат. О ночи любви, которая связала Хазаила и Гулу, евнух предусмотрительно умолчал. Сердцем почуял – нельзя упоминать о гнусном, не тот момент. Ляпнешь и вмиг останешься без головы.

Буря заметно расслабился.

Царь хмыкнул, ткнул пальцем в каждого из вавилонян и предупредил.

— Если вы что‑то утаили, не ждите пощады.