Томление - Маргит Сандему

— Скажи мне, Сесилия, какие ты испытываешь ко мне чувства? Нет, не говори, я не хочу знать об этом! Боже, что я сделал с тобой, бедное дитя!

— Ты? Ты всегда был добр ко мне.

— Нет! Я использовал тебя. Я использовал твою дружбу, я играл с тобой. Видит Бог, я надеялся не причинить тебе боли. Но в этой атмосфере упадка, которая нас окружает, я был уверен, что ты знаешь все обо мне. Я даже не предполагал, как ты чиста и невинна. Нет, не спрашивай меня больше ни о чем, Сесилия, мне стыдно запятнать свою чистоту. Я скажу тебе только одно: за мной водится один давний грех, и у меня при дворе много врагов. Меня подозревали, но никогда не могли уличить явно. Я был фаворитом короля, но если бы он получил доказательства моей вины, то я бы пропал. В один миг! Но теперь, Сесилия, мы должны расстаться. Навсегда. Твоя дружба спасла меня, и я очень благодарен тебе за все. Но я не хочу причинить тебе в дальнейшем неприятностей.

Сесилия встала. Вид у нее был несчастный. Она ничего не понимала, и ей не хотелось вот так расставаться со своим лучшим другом. Однако он стоял на своем.

Итак, она покинула Фредриксборг, но ее новая госпожа, Эллен Марсвин, была ненамного лучше Кирстен Мунк. Да и фрейлина, которая последовала за Сесилией, только портила все дело…

С тех пор она ни разу не встречалась с Александром Паладином, а вскоре ее отпустили домой, в Норвегию, — впервые за несколько лет. Она покидала Данию с ужасным чувством.

По дороге из Осло в Гростенсхольм она встретила Тарье, который уже дожидался ее, чтобы вместе поехать домой. Они приехали несколько раньше, поэтому на пристани их никто не встретил.

За время поездки они вдоволь наговорились о своих приключениях. Тарье, разумеется, поинтересовался, есть ли у нее кавалер. Тогда Сесилия поведала ему историю с Александром Паладином, ибо она прекрасно чувствовала себя с Тарье и всем делилась с ним, хотя он был на пять лет ее моложе.

Юноша сделался серьезным, услышав рассказ Сесилии. Он сжал губы и сначала ничего не хотел отвечать.

— Что же это было, Тарье? — в беспокойстве переспросила Сесилия.

— Ты действительно ничего не понимаешь?

— То же самое сказал мне Александр. Значит, тебе об этом известно что-то?

— Да, нетрудно догадаться. И ты была влюблена в него?

— Я не знаю. Мне он очень нравился.

— Тогда мне не хотелось бы тебя разочаровывать. Лучше, если ты останешься в неведении.

— Нет! — не отставала Сесилия. — Я хочу знать! Мне надоело блуждать в потемках. Должна же я знать, что происходит вокруг меня. Скажи мне все, иначе я больше не буду с тобой разговаривать.

— Это угроза или обещание? — усмехнулся Тарье. — Нет, если серьезно, ты никогда не слышала о подобных Александру мужчинах?

— Что ты имеешь в виду под словом «подобные»? Тарье нахмурился, все еще не желая нарушать неведение Сесилии.

— Не жди, что он может полюбить тебя, Сесилия! Девушка вся сжалась, забившись в уголок кареты, в которой они приближались к Гростенсхольму.

— Почему нет?

— Потому что подобные мужчины… Господи, неужели ты не догадываешься о том, что делал тот юноша в комнате графа ночью?

— Нет.

— Они… Ах, Сесилия, пойми, что есть мужчины, которых женщины не интересуют. Они их не любят. Они любят таких же мужчин.

В голове Сесилии эти слова никак не укладывались.

— Если я правильно заметил, твой друг имеет весьма шаткое положение при дворе! — грубо сказал Тарье. — Подобные вещи наказываются сурово. Иногда даже смертью.

— Так ты полагаешь, что он…

В голове ее было пусто. Она никак не могла заставить себя сосредоточиться.

— Да, я полагаю, — ответил Тарье. — Они оба не просто сидят, держа друг друга за руки!

— Но, — все еще колебалась Сесилия. — Как же они… Разве они могут?..

— Это их дело. Я просто знаю, что так бывает.

— Ханс, этот юноша?

Ханс — как же он выглядел? Хрупкий, красивый и очень юный.

И это ее соперник? Наконец разум начал возвращаться к ней.

— Остановите карету, — сказала Сесилия. — Я хочу выйти. Мне необходимо вдохнуть свежего воздуха.

Пока они доехали до усадьбы, она выспросила у Тарье все, что ее интересовало. Она узнала к тому же, что есть и женщины, которым не нужны мужчины. И перед наивным взором Сесилии раскрылся неизвестный ей доселе мир.

Она ни за что на свете не хотела бы снова увидеть Александра Паладина. Рыцаря, как его звали при дворе, вслед за рыцарями Карла Великого. Рыцарь Кристиана IV.

— Убирайся ты к черту! — в отчаянии воскликнула Сесилия, и Тарье понял, что опасное уже позади. Оба они улыбнулись друг другу.

Ко всеобщему удивлению, Сесилия сразу нашла дорогу к сердцу Кольгрима.

Как только она вышла утром к завтраку, она тотчас же воскликнула:

— Где мое сокровище?

Кольгрим, которому уже должно было исполниться четыре года, кубарем скатился со скамьи и кинулся к Сесилии.

— Мой дорогой, неужели у этой тележки нет никаких тормозов? — застонала она и подхватила мальчика на колени: он, сопя от счастья, вцепился ей в волосы.

— Ну-ка, прекрати сейчас же, маленький негодник! — оборвала его Сесилия, и они начали как сумасшедшие гоняться друг за другом по комнатам: Кольгрим удирал со всех ног, а Сесилия гналась за ним, осыпая его проклятиями.

В конце концов он позволил поймать себя и все время, пока она завтракала, сидел у нее на коленях.

Все остальные упрашивали Сесилию не надрываться с этим сорванцом, но она утверждала, что приобрела большой опыт в общении с королевскими детьми. Она даже отказывалась признать, что Кольгрим уродлив.

— Я не понимаю, есть ли у вас вообще глаза, чтобы видеть, — говорила она другим. — Неужели незаметно, что из него вырастет настоящий любимчик женщин? Пугающе привлекательный мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина.

Пожалуй, Сесилия была права. Но, конечно же, нужна была проницательность, чтобы разглядеть красоту в лице Кольгрима: однако если бы Суль взглянула на него, она сразу бы признала своего внука. Со временем, возможно, Кольгрим стал бы напоминать того мужчину, которого сама Суль как-то встретила в ущелье Ансгарс Клюфта. Необычайно красивый предок с ледяными глазами. И он был столь привлекателен, что Суль просто захлебнулась от счастья — пока не заметила у него в руке отрубленную женскую голову.

Именно черты того предка проступали теперь в лице Кольгрима.

— Ты не совершил сегодня ничего скверного? — спросила мальчика Сесилия. — Ты понимаешь, что я имею в виду, говоря «скверное»? Это значит никого не обидел, ни человека, ни животное, потому что это непростительно для такого умного мальчика, как ты. И еще — не завязать гардины узлом, не спрятать дедушкины ботинки или что-либо подобное.