Том 3. Книга 1. Поэмы. Поэмы-сказки - Марина Цветаева

Апрель — май 1926

Певица

Лопушиный, ромашныйДом — так мало домашний!С тем особенным взглядомДуш — тяжелого весу.

Дом, что к городу — задомВстал, а пéредом — к лесу.По-медвежьи — радушен,По-оленьи — рогат.Из которого душиВо все очи глядят —

Во все окна! С фронтона —Вплоть до вросшего в глину —Чтó окно — то икона,Чтó лицо — то руинаИ арена… За старымМне и жизнь и жильеЗаменившим каштаном —Есть окно и мое.

А рубахи! Как взмахиРук — над жизнью разбитой!О, прорехи! Рубахи!Точно стенопись битвы!

Бой за су — ще — ство — ванье.Так и ночью и днемВсех рубах рукавамиС смертью борется дом.

Не рассевшийся сиднем,И не пахнущий сдобным.За который не стыдноПеред злым и бездомным:

Не стыдятся же башенПтицы — ночь переспав.Дом, который не страшенВ час народных расправ!

В этом доме, ведомомК . . . . .из pyк,В этом призраке дома —Жили бабка и внук.. . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .

И так как речь — о русских,То будет быль — проста.Внук был, конечно — грузчик,А бабка, бабка — «ста

Лет — как дождусь — так кончуШить…» (жить не подскажи!)У ней на счастье слончикСтоит, глаза — свежи

И живы, руки — спросуЖдут, всё-то ей — добро!У той старушки — косыЖивое серебро!

А щеки — и с морозуТаких не наживу!Внук приходил с извозу.Сажала бабка розу— В саду — и на канву.

Но всё ж — не будем проще,Чем жизнь — имущим зрак.Внук был, понятно — возчик,Но непонятно — как,

Им будучи, сверх мóчиТрудясь за хлебный грош —Был тот чернорабочийСобой — как день хорош!

Хребтом — как тополь — статен,Зрачком — как цвет — лучист,Платком — как франт — опрятен,Лицом — как месяц — чист,

Ну, просто — жить приятней,В калитке повстречав.И вовсе непонятно:Кáк этот лебедь — шкафНесет?

Сидели — парой,Кот разводил муры.Сидели, ждали — пара,А чайник ждал — поры

Своей. Почти что смерксяДень. Кот сидел, как гость.Вдруг — потолок разверзсяИ хлынул в келью — дождь

Нот! За пиджак! за кофту!Так грянул, так хватил,Что разом и спиртовку,И душу затопил!

На ангельские звуки —Чтó сделала чета?Сложила бабка руки,Внук приоткрыл уста…

И в яме той, в квартиреПосмертной — с дна реки —Воздвигнуто четыреМолитвенных руки —

Как с пальмами. В предзнаньиНеотвратимых мук,С пасхальными глазамиСидели: бабка, внук —

Покамест лба и лицаНе поглотила тень.То верхняя жилицаВ дом въехавшая в деньТот…

И стало у них как в церквиВ Светлый праздник, в речной разлив.Стала бегать старуха к верхней,Внуку — слова не проронив.

— Не наскучу и не нарушу,Только рученьку Вам пожму!Пойте, пойте! Ласкайте душуВнуку бедному моему.

В нашей жизни — совсем уж дикой —Вы — родник для него, магнит.Как с извозу придет — так ликуНе умыв — в потолок глядит!

Да, великое Ваше дело!

За высокое Ваше là —В ножки кланяюсь старым телом.Молода была — тоже пела,И — сама молода была!

Не ветхой лестницей, где серóОт дыма и пахнет ближним —На крыльях голоса своегоСпустилась верхняя — к нижним.

В сие смешение пустыряСо складом, костра — с затоном,На круглом облаке ниспаря,Как феи во время óно.

С той разницей, что у фей — из рукАлмазы, для глаз — соблазны.— «Мой внук любезный, — а это — другЗаглазный: наш звук алмазный!»

Я знаю: вида читатель ждет.Читатель, прости за смелость!Условившись, что и нос и рот,Все, все у нее имелось —

Не хуже нашего, это «все»Смахнем, как с подушки волос.Зачем певицыно нам лицо,Раз вся она — только голос:

Невидимость! Раз видней всегоНам небо — сквозь слезы градом!От этого ль иль еще чего —Но так и не поднял взгляда

От — и не óтпитой чашки — внукВчерашний, жених навечный.Как дева в зеркало, в чайный кругГлядится, как в пруд зловещий

Глядится лебедь, и в нем грозаЧитает(Немногим легче порой — глазаНа гостя поднять — чем руку!

И многим легче, конечно — шкафДубовый!)  Сухих ли, влажных —Но глаз не поднял и, не подняв,Звезд не показал — алмазных.

Ветки тише, птицы тише,Тише снежного куста.Так стучат, чтоб не услышалТот, к кому стучишься (— тa!).

Капли, падающей с крыши,Быть услышанной — испуг.Так стучат, чтоб не услышанБыл в сем стуке — сердца стук.

Врач — в ключицу,Грач — в крупицу,Страх — стучится,Страсть — стучится…

Стук, дыханья осторожней.— Дома? — Дома. — Можно?— Можно.Торс, виденья неподвижней.— Это — я: сосед Ваш нижний.К Вам от бабушки.  — ГвоздикиЖгут — как светоч вознеся:— Ну, и тьма ж у вас! — Входите.Лампы нет, а свечка — вся.Первая пройду. Вы — следом.—И наследным, деда — дедомВытянутым коридором,Точно бредом, точно — бором,Точно — бродом, точно — РодаСводчатым кровопроводом,Несомненнее, чем глотомСобственным, без оборота,Без возврата, тьмы — агатомИ базальтом — и гранитом…  В рот — монетуВзяв — за вход подземный —  плату —Душ подземным водоемомЗа Вожатою — ведомый.

Ну, а дальше? То ли дернулГвоздь за шалевый лохмот,То ли просто коридорнымХодом оказался грот —Словом — стали:Он — из сталиВылитый, она — но шалиКроме, да лезгинской тальи…Поздно встали — всё проспали!Не застали ничего!

(Если ж, позже, дочь — егоИменем — ее звалася —Это только в память часаПолного (Так помнит насыпь —Розами.) Никак не мяса —Белого — иль смуглого!)

Губы — мела суше. ГрушейСпелой — пение лилось.Пела — слушал. Тело — душуСлушало — и слушалось.

Так с тех пор и повелось:Чтó ни ночь — из тьмы наружной:— Дома? — Дома. — Можно? — Нужно.

— Можно? — Можно. (Нежно, нежно…)

1935

Автобус

Препонам наперерезАвтобус скакал как бес.По улицам, ýже сноски,Как бес оголтелый нессяИ трясся, как зал, на бисЗовущий, — и мы тряслись —Как бесы. Видал крупуПод краном? И врозь, и вкýпе —Горох, говорю, в супуКипящем! Как зёрна в стýпе,Как вербный плясун — в спирту,Как зубы в ознобном рту!

Кто — чем тряслись: от трясниТакой — обернувшись люстрой:Стеклярусом и костьми —Старушка, девица — бюстомИ бусами, мать — груднымРебенком, грудной — однимУпитанным местом. ВсехТрясло нас, как скрипку — трелью!От тряса рождался — смех,От смеху того — весельеБезбожно-трясомых груш:В младенчество впавших душ.

Я — в юность: в души восторг!В девичество — в жар тот щёчный:В девчончество, в зубный свёркМальчишества, словом  — точноНе за город тот дударьНас мчал — а за календарь.

От смеха рождалась леньИ немощь. Стоять не в силах,Я в спутнический ременьТоварищески вцепилась.

Хоть косо, а напрямик —Автобус скакал, как быкВстречь красному полушалку.Как бык ошалелый, мчался,Пока, описавши крюкКрутой, не вкопался вдруг.

…И лежит, как ей повелено —С долами и взгорьями.Господи, как было зелено,Гóлубо, лазорево!

Отошла январским оловомЖизнь с ее обидами.Господи, как было молодо,Зелено, невиданно!

Каждою жилою — как по желобу —Влажный, тревожный, зеленый шум.Зелень земли ударяла в голову,Освобождала ее от дум.

Каждою жилою — как по желобу —Влажный, валежный, зеленый дым.Зелень земли ударяла в голову,Переполняла ее — полным!

Переполняла теплом и щебетом —Тáк, что из двух ее половинМожно бы пьянствовать, как из черепаВражьего — пьянствовал славянин.

Каждый росток — что зеленый розан,Весь окоём — изумрудный сплав.Зелень земли ударяла в ноздриНюхом — так буйвол не чует трав!

И, упразднив малахит и яхонт:Каждый росток — животворный шприцВ oкo: — тáк сокол не видит пахот!В ухо: — тáк узник не слышит птиц!

Позеленевшим, прозревшим глазомВижу, что счастье, а не напасть,И не безумье, а высший разум,С трона сшед — на четвереньки пасть…

Пасть и пастись, зарываясь носомВ трáву — да был совершенно здравТот государь Навуходоносор —Землю рыв, стебли ев, траву жрав —

Царь травоядный, четвероногий,Злаколюбивый Жан-Жаков брат…Зелень земли ударяла в ноги —Бéгом — донес бы до самых врат

Неба…  — Все соки вобрав, все токи,Вооруженная, как герой…— Зелень земли ударяла в щекиИ оборачивалась — зарей!

Боже, в тот час, под вишней —С разумом — чтó — моим,Вишенный цвет помнившейЦветом лица — своим!

Лучше бы мне — под башнейСтать, не смешить юнца,Вишенный цвет принявшиЗа своего лица —

Цвет…

«Седины»? Но яблоня — тожеСедая, и сед под ней —Младенец…  Всей твари Божьей(Есть рифма: бедней — родней) —

От лютика до кобылы —Роднее сестры была!Я в руки, как в рог, трубила!Я, кажется, прыгала?

Так веселятся на каруселиСтаршие возрасты без стыда:Чувствую: явственно поруселиВолосы: проседи — ни следа!

Зазеленевшею хворостинойСпутника я, как гуся, гнала.Спутника белая парусинаПрямо-таки — паруса была!

По зеленям, где земля смеялась, —Прежде была — океана дном! —На парусах тех душа сбираласьПлыть — океана за окоём!

(Как топорщился и как покоилсяВ юной зелени — твой белый холст!)Спутник в белом был — и тонок в поясе,Тонок в поясе, а сердцем — толст!

Не разведенная чувством меры —Вера! Аврора! Души — лазурь!Дура — душа, на какое ПéруНе уступалось — души за дурь?

Отяжелевшего без причиныСпутника я, как дитя, вела.Спутницы смелая паутинаПрямо-таки — красота была!

И вдруг — огромной рамойК живому чуду — Аз —Подписанному — мрамор:Ворота: даль и глаз

Сводящие. (В сей рамкеОстанусь вся — везде.)He к ферме и не к замку,А сами по себе —

Ворота… Львиной пастьюПускающие — свет.— Куда ворота? — В счастье,Конечно! — был ответ

(Двойной)…

Счастье? Но это же там, — на Севере —Где-то — когда-то — простыл и след!Счастье? Его я искал в клевере,На четвереньках! четырех лет!

Четырехлистником! В полной спорности:Три ли? Четыре ли? Полтора?Счастье? Но им же — коровы кормятсяИ развлекается детвора

Четвероногая, в жвачном обществеДвух челюстей, четырех копыт.Счастье? Да это ж — ногами топчется,А не воротами предстоит!

Потом была колода —Колодца. Басня — тá:Поток воды холоднойКолодезной — у рта —

И мимо. Было малоЕй рта, как моря — мне,И всё не попадалаВода — как в странном сне,

Как бы из вскрытой жилыХлеща на влажный зём.И мимо проходилаВода, как жизни — сон…

И, утеревши щеки,Колодцу — Знаю, друг,Что сильные потоки —Сверх рта и мимо рук

Идут!..

И какое-то дерево облаком целым —— Сновиденный, на нас устремленный обвал…«Как цветная капуста под соусом белым!» —Улыбнувшись приятно, мой спутник сказал.

Этим словом — гуда громовее, чем громомПораженная, прямо сраженная в грудь:— С мародером, с ворóм, но не дай с гастрономом,Боже, дело иметь, Боже, в сене уснуть!

Мародер оберет — но лица не заденет,Живодер обдерет — но душа отлетит.Гастроном ковырнет — отщипнет — и оценит —И отставит, на дальше храня аппетит.

Мои кольца — не я: вместе с пальцами скину!Моя кожа — не я: получай на фасон!Гастроному же — мозг подавай, сердцевинуСердца, трепет живья, истязания стон.

Мародер отойдет, унося по карманам —Кольца, цепи — и крест с отдышавшей груди.Зубочисткой кончаются наши романыС гастрономами.  Помни! И в руки — нейди!

Ты, который так царственно мог бы — любимымБыть, бессмертно-зеленым (подобным плющу!) —Неким цветно-капустным пойдешь анонимомПо устам: за цветущее дерево — мщу.

Апрель 1934 — июнь 1936