Кровавая плаха - Валентин Лавров

Первый допрос Федорова продолжался два часа. Шок от ареста прошел. Подозреваемый недоверчиво ухмылялся, когда Кошко пытался объяснить сущность определения личности по отпечаткам пальцев.

— Господин сыщик, почто вы сказки сказываете — «отпечатки, отпечатки», — язвительно цедил Федоров, — это вы обманывайте деревенских ванек, а мы сами с усами.

— Признаваться не будешь?

— Коли было бы в чем, так и признался. Только к убийству, про которое вы твердите, я отношения не имею. Если видел кто меня, как я убивал, пусть покажет. Я ему в морду плюну за такое вранье.

Кошко решил схитрить:

— Но тебя видел в двадцать девятом поезде проводник, да и пассажиры показывают.

— Вранье, я не был ни в каком двадцать девятом и в тридцатом, и в сороковом — ни в каком меня не было.

— Хорошо, я докажу твою вину! И срок ты получишь самый большой.

Кошко нажал на кнопку. Вошел дежурный:

— Пусть посидит в камере, обдумает свое положение. Уведите!

— Трудный орешек! — Кошко сжал кулаки. — Если не найдем доказательств, завтра придется Федорова выпустить.

В кабинете сидел Линдер. Сыщик продолжал:

— Спрашиваю Федорова: «Коли ты невиновен, то зачем сидел возле собственного дома в засаде?» А этот сукин кот мне отвечает: «Так ваша полиция из любого невиновного сделает преступника!» Каков проходимец!

Линдер убежденно произнес:

— У меня твердое мнение: убийца — Федоров. И я, кажется, знаю, где нам следует искать к нему ходы. — И он изложил план действий.

— План одобряю! — бодрым тоном произнес Кошко. — Возьми для антуража двух агентов да наручники не забудь.

Через три минуты Линдер и два агента выскочили-на улицу. Авто уже не было: оно стояло в гараже, а шофер спал у себя дома.

Остановили проезжавшего извозчика. Линдер строго сказал:

— Полиция! Поработай, братец, ровно час на благо Империи.

Потащились на Маросейку. Нашли дом купчихи Васильевой, а в ней квартиру, где имел жительство ученик часовых дел мастера Шмигайло.

Подняли его с постели, нацепили наручники, посадили в пролетку — и вновь в сыскное отделение, на грозный допрос.

Линдер не стал терять времени. Устроившись возле арестованного, доверительно говорил ему на ухо:

— Твой хозяин — страшный убийца! И он тебя запутает в два счета. Ему, видать, вдвоем ехать на каторгу веселее. Так что, Семен, у тебя один выход — рассказать нам все, что знаешь. Иначе…

Трясется Шмигайло, лепечет:

— Все — как на духу!

Привезли. Кошко в кабинете дожидается. Спрашивает:

— Семен, с кем дружил твой хозяин?

— Да ни с кем. Сам по себе жил.

— И в гости не ходил?

— Как же, обязательно ходил. Я было не хотел вам говорить, но теперь — без утайки. Раз хозяин хочет меня за собой потянуть…

— Ну так к кому ходил?

— К матери! Она в Петровско-Разумовском домик имеет.

— И когда хозяин последний раз был у нее?

Шмигайло, смешно сморщив лобик, стал мучительно вспоминать:

— В понедельник, пораньше закрыв лавку — этак часа в четыре, хозяин куда-то отлучился. Появился он только во вторник после обеда — часа в три. Поел, поспал и опять ушел — к маменьке.

— Почему ты думаешь — к маменьке? Разве хозяин тебе докладывал?

— По сапогам. Где мать хозяина живет, там грязь непролазная. И когда хозяин возвращается оттуда, то он всегда ругается, весь запачканный. Вот и на этот раз так было.

— Семен, ты мое поручение выполнишь? Очень серьезное дело!

— Все, что скажете, да чтоб мне ни дна ни покрышки…

— Как мать зовут?

— Дарья Гавриловна.

Так вот, прибежишь к Дарье Гавриловне и скажешь: «Хозяин просил передать вам вот этот узелок и спрятать его туда же, куда во вторник вы схоронили бриллианты. За хозяином следит полиция, вот он сам и не может прийти, а прислал меня!» Понял, Семен?

Кошко вызвал Линдера, дал ему 100 рублей и что-то объяснил. Тот направился к знакомому ювелиру и принес десятка два фальшивых «драгоценностей»: перстни со стекляшками, массивные цепочки, браслеты и прочую дребедень.

Все положили в мешочек, завязали и передали Семену:

— Ну, беги! Хорошо выполнишь задание, устроим в другую часовую мастерскую (твоя нынешняя, понятно, закроется) да еще дадим 100 рублей. Доволен?

— Очень! Почему не заработать такой капитал — сто рублей!

И Семен направился на коляске в Петровско-Разумовское, а за ним, соблюдая осторожность, на приличном расстоянии ехал агент Филиппов.

Филиппов видел, как Семен подошел к маленькой хибаре с покосившейся печной трубой, распахнул калитку. Залаял пес. Из дома выскочила неопрятная старуха. Она немного поговорила с Семеном, приняла у него узелок, проводила до калитки и вернулась к себе.

Филиппов устроился в дальних кустах орешника, откуда дом хорошо просматривался. Сидел час, другой. Мимо прошло стадо. Филиппов притворился пьяным. Пастух поглядел на него и, хлопнув бичом, погнал буренок дальше.

Когда стемнело, агент подобрался вплотную к плетню. Выскочил пес, начал гавкать. Как и у всякого опытного сыщика, у Филиппова на всякий случай был заготовлен кусок колбасы. Он вынул его из кармана (хотя самому впору было съесть, так проголодался) и швырнул собаке.

Взошла луна. В доме у старухи давно погас огонь. На Филиппова навалилась дрема. Вдруг он вздрогнул: дверь хибары заскрипела, и на пороге, словно привидение, в белой ночной рубашке появилась старуха. Она, видно, была настолько уверена в себе, что предосторожности не соблюдала: прошла к сараю, держа в руках большую лопату. Несколько раз копнув, она спрятала сверток.

Возле сарая приставила к дверям лопату и отправилась спать.

…С трудом дождался агент утра. На его счастье, было довольно тепло. Это и помогло выдержать. Едва немного посветлело небо, он подошел к ближайшей от старухиной избе, постучал в окно.

— Кто там? — раздался заспанный старческий голос.

— Открой, отец! — как можно ласковей сказал Филиппов. — Дело серьезное.

Маленький сухонький старик распахнул раму:

— Чего спать, баламут, не даешь?

— Я из полиции! Возьми с собой кого, пойдем — понятым будешь!

Вздохнул старик — хочешь не хочешь, а иди! На то оно начальство.

Разбудили мать Федорова. Филиппов строго спросил:

— Полицию уважаешь? Доставай бриллиантовое ожерелье, которое тебе сыночек привез. А стекляшки, доставленные нынче, можешь на память оставить.

Старуха зыркнула глазками:

— Знать ничего не знаю!

— Тогда я знаю! Бери лопату, пошли к сараю.

…Филиппов быстро нашел спрятанное. Старуха злобно шипела проклятия. Соседи удивленно качали головами: «Надо же, всю жизнь самая неудельная была, с хлеба на квас перебивалась! И вдруг — сокровища!»

У Кошко в кабинете на этот раз было шумно и многолюдно. Дело по раскрытию преступления закончилось.

Семен хвалился, как он ловко провел старуху. Филиппов и другой агент, приехавший к нему с утра на помощь, — Муратов, любовались ожерельем, а Линдер даже примерил его на себя, чем и рассмешил всех.

Бухгалтер принес ведомость, и Семен расписался в получении обещанных ста рублей.

Но вот полицейские ввели в кабинет Федорова.

Линдер поднял вверх ожерелье:

— Молодец! Вкус у тебя отличный! Хорошую вещичку добыл.

Федоров побледнел, зашатался, опустился на стул.

Кошко веско произнес:

— Тебе Сибири не миновать, но для чего ты втянул мать-старуху? Ведь теперь по твоей милости я вынужден упечь ее на каторгу. Но если все честно, без утайки, скажешь, мать, быть может, на Сахалин не отправим.

Федоров надулся, попыхтел, подумал и разверз уста:

— Раз камни нашли, так, значит, мое дело пропащее.

— Как убивал и кто помогал?

— Один все сделал. Хотел зараз разбогатеть, да не вышло.

— От кого узнал про покупку ожерелья?

Кадык на жилистой шее Федорова заходил вверх-вниз. Он хрипло попросил:

— Дайте воды!

Попил, продолжил:

— Шел я по Тверскому бульвару. Навстречу мой знакомец движется — Аронов. Он в мастерах служит в ювелирном магазине на Рождественке.

Разговорились. Стал хвастать Аронов: «У моих хозяев дело большое, миллионное!»

Говорю: «Буде врать, скажи, что кое-какое, а то — „миллионное“!»

Разгорячился Аронов. «Озолин завтра из Ростова покупку за пятьдесят восемь тысяч везет, одних бриллиантов штук сто. Мы его встречать не сумеем, заказ срочный, а автомобиль пошлем — к поезду номер двадцать девять, вагон третий».

Заиграли у меня мысли. Я Озолина в лицо знал, по соседству, считайте, работаем. У меня как раз портсигар с монограммой «К» был. На Смоленской толкучке купил портмоне с такой же буквой, а платок лежал в этом портмоне. Ну, думаю, прямо судьба мне — вмиг стать богатым, а то бьюсь, бьюсь в своей мастерской — лишь на хлеб да квас хватает.