Кровавая плаха - Валентин Лавров

Все завернул и в угол поставил.

Теперь занялся собой и комнатой. Все перемыл, все протер: следов, кажись, не осталось.

Но тут явилось для убийцы новое затруднение…

Вновь охватил убийцу страх. Хотя он уже, казалось, все продумал, но робость парализовала его.

Вот его откровения:

«Не могу корзину из дому вынести — хучь режь меня. Вот и пил для храбрости. Выпью, захмелею и ем. Ел с аппетитом, потому много пил. А протрезвею — страшно… И выйти из дому боюсь. Сейчас вот, думаю, как уйду, так без меня придут и откроют… И дома сидеть жутко — рядом мертвое изрубленное тело! Не шутки. Сижу, а мне кажется, что в соседней комнате, где корзина стоит, кто-то явственно вздыхает. Подойду к двери, послушаю. Потому как страшно войти в комнату, чтоб не привиделось что. Слушаю: нет, вроде бы тихо. Опять сяду пить водку — громко кто-то вздыхает. Страх такой брал!»

Выпил Викторов полведра водки. Но куража так и не было.

А положение уже аховое: лето жаркое, труп запах распускать начал. Какая-то дерзкая сила не позволяет Викторову от первоначального плана отказаться, скажем, в землю Настю закопать.

Но делать нечего, на четвертые сутки нанял ломового извозчика.

— Поедем на вокзал сдавать, багаж у меня для тетки!

— Целковый дашь?

— Два дам, только пойдем вначале водки выпьем.

Ломовой доволен: вот какой хороший попался заказчик, платит щедро да водкой угощает!

Отправились в трактир. Ломовой набрался так, что с трудом ноги переставляет.

Выволок на спине корзину Викторов, толкает уснувшего извозчика:

— Трогай, не спи!

Поехал пьяный в стельку ломовой, на Петровке чуть коляску не перевернул с чиновником, а и телегу свою так дернул, что корзина на булыжную мостовую брякнулась.

Тут как тут полицейский.

Викторов боится под ноги взглянуть: не вывалилось ли содержимое корзины на дорогу? Пересилив себя, посмотрел: слава Богу, веревки выдержали.

Взял штраф полицейский, отпустил.

Добрались до багажного отделения. Тут новое приключение. Встали в очередь. Весовщик попался придирчивый, требует прочной упаковки.

— Это, — кричит на какого-то мужика, — упаковка? — 3 Да как дернул с силой, так из деревянного ящика всякое барахло и высыпалось.

Дошла очередь до Викторова. Опять крик:

— Почему твоя корзина вся скособоченная?

Посмотрел отправитель на свой багаж, а корзина, видать, при падении и впрямь несколько скривилась.

— Виноват, — смиренно отвечает Викторов. — Другой раз учтем, а нынче тоже крепко завязано, корзинка выдержит, не извольте, господин весовщик, сомневаться в ней.

Ухватился весовщик за веревку, глаза как у бешеного стали, дергает со злобой:

— У тебя голова или паровозное колесо? Ты почему железную дорогу не уважаешь? А если по пути следования из корзины добро твое вывалится, кто будет отвечать? Ты? Нет, голубчик, я буду отвечать! Что у тебя в корзине? Почему такая вонь идет?

Обомлел Викторов. Ну, думает, все, конец мне пришел! Сейчас велит корзину раскупоривать. Самым вежливым и испуганным тоном отвечает:

— Меховые вещи! Камфорой пересыпали. Виноваты-с!

И он прибегнул к решительному средству: положил перед весовщиком под гири пять рублей.

Весовщик сразу же сделался помягче. Интересуется:

— Куда отправляете?

Викторов ответил, весовщик записал в квитанцию.

— Фамилия отправителя и адрес?

Едва не сорвалось с языка: «Викторов, меблированные комнаты в Столешниковом…» Но в последний момент прикусил язык, одумался. Стоит, глаза вытаращил, соображает: «Какую фамилию сказать?» И, кроме фамилии Викторов, ничего другого не идет в голову.

Весовщик недоуменно переспросил:

— Фамилия какая? Забыл, что ли? Скорее, люди ждут!

С трудом выдавил убийца:

— Вв… Васильев.

— Адрес?

Выпалил Викторов:

— Отель «Шеврие» в Камергерском переулке, дом нумер шесть.

Хмыкнул недоверчиво весовщик. Уж очень несолидный вид у мужичка для такой первоклассной гостиницы, где господа за номера платят в сутки до 15 рублей.

— Кому посылаете?

— Вв… Владимиров, до востребования.

Черкнул каракули весовщик, протянул накладную.

Вздохнул Викторов, с облегчением подумал: «Ах, черт, пронесло!»

У него мелко тряслись руки, на лбу выступил крупный холодный пот. На непослушных ногах отправился к выходу. Каждое мгновение убийце казалось, что его остановит грозный окрик: «Стой, попался!»

Вышел на площадь, прислонился к фонарному столбу: голова кружится. Потом теплая радость залила грудь: «Все, пронесло. Теперь концы в воду, ни одна полицейская ищейка не найдет меня!»

В веселом настроении заскочил в трактир — прямо на вокзальной площади. Выпил стакан водки, съел большую порцию конской красной колбасы с капустой. Стало совсем хорошо.

Пришел домой, с удовольствием вспомнил: «Как я ловко ее замочил! Молодец, Колька! И не забыл с пальца колечко золотое стянуть. Представляю, как вытаращатся железнодорожники, когда корзину откроют. От страха обосрутся, дураки!»

И он нервно захохотал.

Утром следующего дня, 3 июля, Викторов направился в боковой коридорчик, где в маленькой двухкомнатной квартирке у него жили 25-летняя разбитная девица Тамара и Настя, чей труп уже начал путь к западным границам Империи.

Он постучал в дверь, услышал за нею шлепанье по паркету босых ног и заспанный голос Тамары:

— Кто тута?

— Это я, Викторов.

За дверью раздалось шушуканье. До него донеслось два голоса: «Это наш хозяин. Чего-то нужно». — «Черт с ним, открой. Я ухожу уже».

Дверь приоткрылась. Из нее вышел почтенного вида мужчина: бородка клинышком, золотое пенсне.

Тамара голой встречала хозяина.

Он хлопнул ее ладонью:

— Ну ты, жопастая! Мужики об тебе небось потом всю жизнь вспоминают с восторгом чувств?

— Пусть их, а я только о вас помню, какой вы благодетель.

— Ишь, на язык скорая! Выпить есть чего?

Тамара полезла в шкаф, достала початую бутылку дорогого вина. Налила граненый стакан до самого верха. Викторов опрокинул его в рот, крякнул:

— Хорошо винцо! Ну, ложись, погрей меня… — И он захихикал, показав мелкие гнилые зубы.

Он сбросил с себя брюки, обнажив кривые волосатые ноги.

— Ай-яй-яй! — игриво рассмеялась Тамара. — Хозяина опять потянуло на сладенькое. А если Настена узнает? Вот расскажу ей, что тогда будет?

— Не дури, не говори под руку глупостев. Настена домой к матери уехала, в Углич. Мать у ней помирает совсем. Надо за больной ухаживать. Просила меня все ее вещи забрать из номера и положить ко мне.

Тамара удивленно покрутила головой:

— Странно как-то уехала, мне не сказала! — Помолчала, тряхнула кудряшками. — Да и то, последнее время она все жаловалась: «Надоело это все! Плюну на столичную жизнь, домой уеду. Одна гнусность, а денег остается почти ничего». Правду говорила.

Взъярился Викторов:

— Ах вы курвы! Ликеры за чужой счет хлещете, в шелковых платьях щеголяете — и еще гнусностью ругаетесь! Обнаглели вы, девки, малость.

— Это не я, — извиняющимся тоном сказала Тамара. — Это Настена так говорит.

— Ну да ладно, повернись-ка…

Через полчаса, собрав носильные вещи Насти, Викторов прямиком отправился на Домниковку. Там он заложил их в ломбард.

На вырученные деньги играл вечером на ипподроме и выиграл восемь рублей, которые тут же и пропил.

Ночью приснилась Настя. Она была одета во все белое. Подойдя к Викторову, она взяла его за руку и ласково произнесла тихим голосом: «А я уведу тебя, ты все равно пойдешь за мной!»

Дико заорав, он проснулся. После этого ворочался до самого рассвета, никак не мог уснуть.

С этого началось: каждую ночь Настя стала являться к нему. Викторов по разным церквам заказал ей панихиды.

После службы легчало на день-два, а потом она вновь к нему являлась и звала к себе.

Викторов постель осенял крестным знамением, кропил святой водой, принесенной из Церкви, — все было тщетно.

Жизнь внешне текла прежним руслом. Викторов доглядывал за меблированными комнатами, где ремонт близился к концу, работал на ипподроме и играл на бегах. История с «уехавшей в Углич» Настей стала если не забываться, то немного уходить на второй план.

Листал Викторов как-то газету, хотел программу скачек посмотреть. Вдруг словно обожгло, заголовок в глаза бросился: «Страшная находка в Брест-Литовске». Заколотилось сердце, поплыло все перед глазами. И впервые резанула мысль: «Что я наделал? Ведь теперь меня веревка ждет». Не понимая толком, что он делает, поплелся в угловую комнату, где жили сыщики Гусаковы. Те были дома.