Алая нить - Лариса Райт

В камере розовощекий, упитанный малыш младшего школьного возраста вдохновенно читает:

…Под голубыми небесами,

Великолепными коврами,

Блестя на солнце,

снег лежит…

Картинку с ребенком сменяет женщина средних лет, которая декламирует:

… Он лег на землю и на крыши,

Всех белизною поразив.

И был действительно он пышен,

И был действительно красив…

– Ты можешь объяснить, на кой тебе эти кадры? Ты понимаешь хоть слово?

– Можно перевести, но необязательно. Смысл в том, чтобы сравнить жизнь, показать общность людей. Везде, где бы ни жил, человек восхваляет свою природу. Пусть этот московский мальчик лопочет про снег: я запущу вслед за ним мексиканскую девочку, декламирующую отрывки из «Будем как солнце» [107] .

– Все равно, – упрямится Хосе, – ты все это могла отснять на Домбае: и уборку улиц, и чистку крыш, и «конкурс чтецов». Сибирь и Москва – напрасная трата времени.

– В Москве – хорошая техника и широкие проспекты, а в Сибири снег другой.

– Чего? Как это другой?

– Я читала, что там, бывает, с неба падают снежинки диаметром до тридцати сантиметров. И это похоже на огромные, пушистые белые меховые шапки.

– Там не было такого.

– Не было. Но нам могло повезти.

– Ты сумасшедшая!

– Поосторожней, если не хочешь оказаться в Якутии.

– А что в Якутии?

– Минус сорок, и вместо снега на лицо будут падать острые иглы льда.

– Нет уж, лучше в ЮАР!

– А что в ЮАР?

– Сильнейший снегопад, размыты дороги. В общем, Мерида месяц назад.

– Откуда ты знаешь?

– С утра сказали на «Евроньюс».

– И ты молчал?! – Лола быстро набирает номер в мобильном и обращается к администратору телекомпании в далекой столице штата Юкатан: – Анхелика, милая, мне срочно нужны два билета Москва – Йоханнесбург или Москва – Кейптаун.

– Нет, – стонет Хосе, а Лола, сияя, подмигивает:

– Да!

4

– …Нет, я не чи-тал Дось-то-евсь-ко-го.

Соня не слышит, что последнюю фразу студент повторяет уже в четвертый раз. Заданный текст осилен, и группа ценителей русского языка ожидает ее реакции. Преподаватель не следит за правильностью диалога, мысленно она проговаривает совсем другое.

– Соня? – Тоненькое, неуверенное и счастливое.

– Здравствуй, мой хороший. Это мама. Как у тебя дела? Ты кашку кушаешь?

– Дя.

– Бабушку слушаешься?

– Дя.

– Кто разговаривает с Микой?

– Соня.

– Я уже скоро приеду, милый. Мама так по тебе соскучилась. А ты по мне?

– Дя.

– По кому ты соскучился?

– Соня.

– Что тебе привезти, родной?

– Поню.

– Ты хочешь пони? Мама привезет тебе пони, договорились?

– Дя.

– Кто привезет Мике пони?

– Соня.

– Со-ня, – осторожно трогает ее за плечо удивленный студент, – ми за-конь-чи-ли.

– Да? Извините? Где мы остановились?

– Нет, я не чи-тал Дось-то-евсь-ко-го.

– Очень хорошо. То есть если не читали Достоевского – это плохо, а произнесли вы хорошо.

– Я чи-тал, там то-же би-ла Со-ня.

– Да? Ах, ну да, Мармеладова.

– Лю-би-ла Ро-ди-о-на.

– Да. Точно.

– Но ви с ней не по-хо-жи.

– Наверное, нет.

С литературными персонажами Соня себя не сравнивала, тем более с такими. Школьная программа, вихрем проносящая подростков по классике, оставляет воспоминания о «живодере» Герасиме, «недалекой» Наташе Ростовой, «проходимце» Печорине и «проститутке» Сонечке Мармеладовой. Историк Зырянская, конечно, понимает, что все они – герои своего времени, но размышлять о писательском замысле и истинном характере произведений у нее нет ни сил, ни времени, ни желания.

– Ви дру-га-я.

– Надеюсь. К тому же, насколько я помню, героиня Достоевского была блондинкой с голубыми глазами, чего обо мне никак не скажешь.

Несколько продвинутых учеников благосклонно смеются. Остальные фальшиво улыбаются и смотрят на товарищей пустыми глазами.

– Ладно, оставим это. У нас не урок русской литературы, в которой я, признаться, не слишком сильна, – говорит Соня на немецком, – давайте перейдем к следующему диалогу.

– Мармеладова – покорная, идущая на поводу у судьбы, – упрямо продолжает искать отличия австриец уже на родном языке.

– А я нет?

– Думаю, нет. Вы приехали в чужую страну, работаете, идете к намеченной цели. Разве обстоятельства могут заставить вас свернуть?

«Еще как!»

– Я не знаю.

– Героиня Достоевского не ищет выхода, идет по самому легкому пути.

– Мне не кажется, что выбранный ею путь был таким уж легким. Напротив, – все же вступает Соня в полемику, внезапно ощутив необходимость защитить до того не очень приятный ей персонаж. Или, может быть, ей хочется оправдать себя? – Мармеладова – добрая, искренняя, честная, чистая, если хотите. Именно она, а не прозорливый следователь заставляет Раскольникова признаться и раскаяться. А что касается рода занятий, так иного способа избежать голодной смерти у нее действительно не было.

– Она просто не задумывалась о других возможностях.

– Вы считаете, они существуют всегда?

– Абсолютно.

Соня с грустью смотрит на самоуверенного максималиста. Как знать, найдет ли он вариант для ее истории?

– Представьте себе, что необходимо собрать деньги на лечение больного ребенка. Вы знаете, как это сделать незаконным путем, а альтернативы придумать не можете. Недвижимостью вы не располагаете.

– Что если продать московскую квартиру, мама? Я бы хотела избавиться от своей доли. – Ты с ума сошла, Соня! А что, если завтра я захочу вернуться на Родину? Об этом не может быть и речи. Я никогда не соглашусь!

– Работать, чтобы собрать необходимую сумму, вам придется очень много лет, стоять на паперти – и того дольше. Кредит вам не дают.

– Извините, мадам. К сожалению, банк не считает вас надежным клиентом.

– Но я все отдам.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей платежеспособности, но банку нужны гарантии.

– У меня же есть доля в московской квартире!

– В квартире прописан несовершеннолетний ребенок, и даже в случае вашей несостоятельности жилье останется за вами. Наших юристов такая собственность не устраивает.

– У меня прекрасные поручители!

– Профессор университета, чей месячный оклад не составляет и сотой части от суммы, которую вы просите, и богатый американец, чьи адвокаты не дадут отщипнуть ни крупицы от его состояния. Кстати, почему бы вам просто не занять у него денег?

– В долг вы взять не можете.

– Мама, я хотела бы попросить у Стива некоторую сумму.

– Какую?

– Тысяч пятьдесят.

– Пятьдесят чего?

– Долларов.

Молчание.

– Мама?

– Зачем тебе?

– Это не мне. Я должна их отдать. Вместо Антона.

– Я всегда знала, что твое замужество ничего, кроме неприятностей, нам не принесет.

– Мама, деньги надо отдать. Они нужны для Анечки.

– Ты печешься о его девочке? Забудь о ней! Нет Антона – нет проблемы.

– Все как раз наоборот. Нет Антона – есть проблема.

– А как ты собираешься возвращать этот долг? Нет, я не желаю из-за твоих приступов добродетели испортить отношения со Стивом. Анечка обойдется.

– Так что же делать? – пытает Соня студента.

– Например, организовать специальный фонд и собирать деньги в помощь ребенку. Делать почтовые рассылки, давать объявления на сайтах. Мир не без добрых людей.

Да, это точно. На открытом Соней банковском счету – уже двести евро, присланных сердобольной одноклассницей. Люди не спешат расставаться с заработанным, если гарантом их целевого использования не служит какое-либо медийное лицо. А историк Софья Панова? Да кто она такая?

– Это слишком сложно.

– Конечно! Преступить закон куда легче!

«Точно. Переписывать страницу за страницей из-за того, что в одном месте не довела до конца хвостик над «ля», в другом проткнула бумагу, а в третьем поставила кляксу; мило улыбаться аптекарю и снисходительно кивать, когда, не дожидаясь рецепта, тебе протягивают тюбики мазей, снимающих отеки ног и боли в измученной постоянной работой спине; тратить последние гроши на жесткие щетки, чтобы оттереть намозоленные пальцы от чернил, въевшихся в кожу; безуспешно пытаться избавиться от приступов тошноты и омерзения к себе – что может быть проще?»

– Вы говорите, что прочитали «Преступление и наказание», и утверждаете, что совершить злодеяние легко? А как же муки совести?

– Какие муки совести у плохих людей?

– Вы считаете, что хороший человек не может нарушить закон?

– Не может. Или, во всяком случае, не должен.

– А как же Робин Гуд?

– Прославленный йомен из Локсли? Миф английских баллад?