Вечный шах - Анатолий Степанов

- Действуй, деятель, действуй! - повторил Алик вслух.

- О чем ты? - рассеянно спросил председатель, отложив справку в сторону.

- Я о том, что ты сейчас в растерянности и не знаешь, как тебе быть. Нужен поступок, Игорь. Сейчас, сию минуту. Их надо опередить, им нельзя давать прятать концы. Они скользкие, они могут уйти.

- Сегодня же я собираю комиссию на экстренное заседание.

- Да не заседать надо, надо на место с экспертами выезжать!

- Мы примем решение и сделаем официальный запрос в соответствующие ведомства. Мы ведь постоянно требуем соблюдения законности и поэтому сами должны поступать по закону.

- Только бы не опоздать, Игорек!

- Будем стараться, Александр. Вот и все, что я могу сейчас тебе сказать.

Смирнов вылез из "олдсмобиля", отошел метров на десять, обернувшись, полюбовался в последний раз удобным этим средством передвижения, вздохнул сожалеючи и, поднявшись на три ступени, проник в щеголеватый особнячок на Ордынке.

Секретарша, по-сестрински улыбаясь, кивала-здоровалась и разрешала пройти в кабинет.

Он положил ключи от "олдсмобиля" на стол, через стол же поручкался с Александром Петровичем и, опустившись в замысловатое кресло, отчитался:

- Возвращаю в целости и сохранности со всем добром.

- Пригодилось? - поинтересовался Александр Петрович.

- Еще как, - не вдаваясь в подробности, подтвердил Смирнов.

- Вот и славненько, - тихо порадовался Александр Петрович и ласково поглядел на Смирнова - ждал-таки сообщений с вдохновляющими его подробностями.

- Ты в порядке, Саша, - успокоил его Смирнов. - Ты и твои содельцы. Можете спокойно жить и размножаться. В рамках приличия, естественно. Дань выплачивать больше не надо.

- Спасибо, - душевно сказал Александр Петрович. - Вероятно, понадобятся свидетели? Я предварительно подготовил тех, что попристойнее. Валерия и Джона.

- Валерий - основная жертва рэкета, а Джон - запуганный и завербованный ими? - догадался об амплуа названных Смирнов. Предусмотрителен ты, Саша. А Джон согласился?

- Куда ему деваться? - Александр Петрович оскалился, как гиена, и вдруг спохватился, понял, что не проявил деликатного внимания к собеседнику. - А ваши-то дела как, Александр Иванович? - Наши-то? Смирнов на мгновение затуманился и ответил бородатой шуткой. - У прокурора.

К вечеру все четверо опять собрались у Спиридонова. Собрались к семи часам почти одновременно, как на службу пришли. Смирнов сурово оглядел свою команду и спросил строго:

- Водки купили?

- Купил. Десять бутылок, - гордясь тем, что угадал, звонко отрапортовал Виктор.

- Саня, может, сначала о деле? Я же обещал представить к завтрашнему дню подробное и доказательное изложение событий, - осторожно запротестовал Алик.

- Не хочу о деле. Хочу водки, - прервал его Смирнов и приказал: Готовь стол, Витя!

Когда выпили по четвертой, Смирнов понюхал ладонь, откинулся на диване, затылком оперся о спинку и запел ни с того, ни с сего:

- Выстрел грянет,

Ворон кружит.

Мой дружок в бурьяне

Неживой лежит.

Призадумавшиеся поначалу Алик и Казарян рванули припев вместе с ним:

- А дорога дальше мчится,

Кружится, клубится,

А кругом земля дымится,

Родная земля.

Эх, дороги.

Пыль да туман.

Холода, тревоги,

Да степной бурьян.

Виктор, не знавший древней песни, хоть и с опозданием (подхватывал слова, вдруг выскакивающие в зыбкой памяти), но подпевал. Прикончили песню. В полном молчании смотрели, как старательный Виктор разливал по пятой. Не чокаясь, выпили. Алик изучил пустую семидесятипятиграммовую рюмку на просвет, повертел ее за ножку и с сожалением поставил на стол.

- Вместо тоста, - сказал он. - Почему вы, фронтовики, вернувшиеся победителями с великой войны, не были допущены к власти? За все сорок пять лет ни один из вас не был в числе тех, кто правил страной.

- Просто нас слишком мало вернулось. И не самых лучших, Алик. Лучшие - полегли.

- Не скажи, не скажи. В науке, литературе, искусстве, кинематографе твое поколение определило целую эпоху.

- Пока мы воевали, наши шустрые тыловые одногодки заняли все места. Вот и все.

- Если бы. Места были, но вас на эти места не пускали. Все боялись, боялись вашей жажды немедленной справедливости, боялись вашего твердого понимания, что такое хорошо и что такое плохо, боялись вашей ярости и вашей неуправляемости. Виктор, сдавай по следующей. Выпьем за неуправляемость Александра Смирнова.

Но выпить не успели. Зазвенел непривычным своим звоном ручной дверной звонок - непреходящая гордость барахольщика Спиридонова. Алик встал было.

- Обожди, - остановил его Смирнов. - Хотите скажу, кто там, за дверью?

- Думаешь, он? - спросил Казарян.

- Он, - уверенно подтвердил Смирнов. - Иди, Алик, впускай генерала Ларионова.

Генерал Ларионов (в штатском) вошел в гостиную, увидел стол, спросил, не здороваясь:

- Выпить поднесете?

- Поднесем, - пообещал Смирнов, а Казарян поинтересовался:

- Что ж не поздоровался с нами, Сережа?

- Так ведь вы руки не подадите, - свободно ответил Ларионов.

- Это уж точно, - подтвердил Смирнов. И Виктор: - Налей-ка ему. Стакан.

Алик подставил к журнальному столу еще одно кресло, и Ларионов уверенно уселся. Придвинул к себе стакан, подобрал закусь. Четверо внимательно наблюдали за его действиями.

- Что ж не спрашиваете, зачем я к вам пришел? - спросил, прерывая раздражавшее его молчание, Ларионов. Хотел, чтобы к нему относились серьезно.

- А чего спрашивать? - ответил Смирнов. - Выпьешь, и сам расскажешь.

- Ты как всегда прав, - подтвердил Ларионов. - Расскажу.

Питух он был никакой. Для форсу опрокинул стакан одним махом, но не сумел как следует придержать дыхание, и оттого, закашлявшись, допустил водку гулять по пищеводу сюда-туда. От нечеловеческих усилий загнать дозу сорокаградусной в желудок слезы выступили на его страдальческих глазах. Но загнал-таки, вздохнул освобожденно, откусил огурец и, жуя, смахнул ладошкой набежавшую слезу.

- А еще генерал, - осудил его неумелость Казарян. - Разве генералы так пьют?

- Генералы так не пьют, - согласился Ларионов. - Генералы пьют из деликатной посуды.

- А за что тебя в отставку, Сережа? - поинтересовался вдруг Алик.

- Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. - За Ларионова ответил Смирнов. - Спустил на тормозах дело Грекова, обрубил концы и гуляй, Вася. Так, генерал в отставке?

- Так, да не так, - не то подтвердил, не то отверг предположение Смирнова генерал в отставке, одновременно закусывая. - Может, перестанем в кошки-мышки играть, Саня? Может, все-таки спросишь, зачем я пришел?

- Ты пришел, чтобы узнать, насколько серьезно мы за тебя взялись и до какого дна докопались. И еще. Больше тебе некуда идти.

- Так уж и некуда! - обиделся Ларионов.

- Некуда, - еще раз уверенно заявил Смирнов. - Дело-то ваше секретное, и о том, что оно провалилось, ты можешь поговорить с тем, кто знает о нем. С работодателями своими ты говоришь только тогда, когда они тебя вызывают. Ну, а к нам, влезшим в эти вонючие тайны помимо твоего желания, по старой памяти можно припереться и без спроса.

- Когда вы с Ромкой окончательно поняли, что в этом деле задействован я?

- В принципе мы не собираемся отвечать на твои вопросы, - вместо Смирнова ответил Казарян. - Но на этот ответим. Окончательно поняли, когда ты пятнадцать минут тому назад заявился сюда. А догадались после того, как узнали подробности операции по укрощению группировок. Почерк-то знакомый.

- А чистенько я их накрыл, а? - погордился Ларионов.

- Хвастаться нечем, - осадил его Казарян. - Методика-то Саней была разработана еще лет двадцать-тридцать тому назад. Правда, коварство, подлость и вранье - твои. Этого не отнять.

- Подлость! Коварство! - приличная доза сделала свое дело, и Ларионова безудержно повело на монолог. - Если вам еще не надоело жить в бардаке, именуемом перестройкой с демократическим образом жизни, то мне надоело до блевотины. Мне надоело, что моя Москва разлагается, как тифозный труп. Мне надоели разбитые мостовые, вонючие подворотни, засранные и зассанные дворы, мне надоели кооперативные палатки с немыслимыми ценами, пустые государственные магазины и очереди, очереди, очереди. Мне надоели гнусные молодчики, вдруг ставшие хозяевами жизни, мне надоели старые начальники, обтяпывавшие только свои делишки, мне надоели новые начальники, считающие, что все происходящее сегодня - в порядке вещей.

- Больная совесть Москвы, - оценил ларионовские переживания Казарян. - И что же ты сделал, чтобы защитить нас от этого безобразия?

- Мне предложили навести порядок в нашем городе, и я согласился.

- Кто предложил? - спросил Алик.

- Главное, не кто, а что. Катастрофически ухудшающееся положение в городе и стране.

- Ну, а не главное? Кто? - настаивал Казарян.

- Не мой секрет, Рома. Поэтому ответить не могу.

- Можешь не отвечать, - сказал Смирнов. - Догадываемся. Я спрошу тебя о другом: какой порядок предложили тебе навести в городе? Новый?