Достоевский над бездной безумия - Владимир Лебедев

Своеобразие социально-психологического содержания шизофренического, в понимании Е. Блейлера, было чутко уловлено как писателями, так и психиатрами. Соотечественник швейцарского психиатра писатель Г. Гессе в 1927 г. в романе «Степной волк» раскрывает содержание шизофрении как социально-психологического и культурно-духовного феномена. Поставив под сомнение единство души человека и предположив в ней множественность Я, он замечает: «Расщепление кажущегося единства личности считается сумасшествием, наука придумала для этого название – шизофрения. Наука права тут постольку, поскольку ни с каким множеством нельзя совладать без руководства, без известного упорядочения, известной группировки. Неправа же она в том, что полагает, будто возможен лишь один, раз навсегда данный, непреложный, пожизненный порядок множества подвидов Я. Это заблуждение науки имеет массу неприятных последствий, ценно оно только тем, что упрощает работу состоящим на государственной службе учителям и воспитателям и избавляет их от необходимости думать и экспериментировать. Вследствие этого заблуждения „нормальными“, даже социально высокосортными считаются часто люди сумасшедшие, а как на сумасшедших смотрят, наоборот, на иных гениев...».[84]

Выдающийся психиатр и философ-экзистенциалист К. Ясперс, обращаясь к философско-психопатологической трактовке творчества и биографии Стриндберга и Ван Гога, в 1922 г. правильно отметил, что «шизофрения есть не ясно очерченное, а бесконечно богатое понятие... огромная действительность, которая познается не в простых осязаемых объективных признаках, а как некая душевная совокупность».[85]

Социально-психологический феномен диагностики шизофрении использован М. А. Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита» уже трагикомически. Неспособность Ивана Бездомного в атмосфере тоталитаризма, бюрократизации культуры и апогея вульгарно-догматического атеизма понять абсурдность и противоречивость жизни (несоответствие идеологии реальности) психиатрами однозначно трактуется как шизофреническая разорванность, паралогичность мышления.

В психиатрии термины, предложенные Э. Крепелиным и Е. Блейлером, применяются как синонимы, но судьба их, так же как клиническое содержание, различны. Если «раннее слабоумие» сужает проблему до тяжелейших, инвалидизирующих, прогностически крайне неблагоприятных форм, вплоть до постоянных обитателей психиатрических больниц, то «шизофрения» расширяет ее границы до вариантов поведения практически здоровых людей. В результате этого проблема шизофрении и в настоящее время остается двусмысленной. Признавая в основном правомочность выделения шизофрении как самостоятельного заболевания, различные направления психиатрии неодинаково решают вопрос о ее границах в соответствии со взглядами или одного, или другого психиатра-основоположника. Европейская психиатрия расширяет границы шизофрении, а американская – сужает, в московской школе психиатров область шизофрении шире, чем в санкт-петербургской. Нет оснований определять, какая из этих точек зрения наиболее адекватно отражает реальность. Для каждой из них в настоящее время существуют доводы как за, так и против.

С социально-медицинских позиций эти разногласия обусловлены тем, что в популяции имеется представительная группа пограничных между шизофренией и здоровьем состояний, которая одними врачами трактуется как специфическая болезнь, другими как невроз или психопатия или даже как вариант здоровья. Достоевский наблюдал людей, страдающих именно неярко протекающими, стертыми формами болезни.

Понимая важность проблемы диагностики шизофрении для общества, психиатры, расширяющие границы этой болезни, несмотря на настороженность по отношению к возможности неблагоприятных прогнозов легких форм, ставят роковой диагноз только в тех несомненных случаях, при которых нозологическая сущность болезни и ее злокачественность очевидны. Советский психиатр А. В. Снежневский, много сделавший для разработки проблемы шизофрении, кроме шизофрении как болезненного процесса (нозос), еще в 70-е годы выделил шизофреническую предрасположенность, специфическое состояние психических функций и личности – «патос».

Патос относительно стабилен. Это состояние может сопровождать человека всю жизнь, так и не развившись в выраженную (манифестированную) форму заболевания. При неблагоприятных обстоятельствах оно может стать исходным пунктом, из которого начнут развиваться симптомы болезни. С социально-медицинских позиций «патос» определенно должен рассматриваться как здоровье, и общество не имеет никаких оснований ограничивать права людей с такой предрасположенностью. Наоборот, им необходимы повышенное внимание, эмоциональная чуткость, четкость психогигиенических мероприятий. Однако эти люди отличаются от обычных здоровых людей. Психиатры давно заметили, что родственники больных шизофренией (без явной симптоматики, профессионалы в своем деле) отличаются особенностями характера, в гротескно-шаржированном виде выступающими в симптомах болезни члена их семьи. При психологических исследованиях и у них иногда обнаруживаются типичные для этого заболевания особенности мышления и восприятия, как, например, актуализация латентных признаков. Следовательно, психика здорового человека в границах патоса шизофрении может включать такие особенности восприятия, эмоций и воли, которые предрасполагают к амбивалентности, формированию сверхценных идей, импульсивности.

В исследованиях Л. С. Выготского убедительно показано, что лица с шизоидными особенностями характера повышенно ранимы и страдают от ущемлений их личности. При этом их особенно травмируют семейные неурядицы, разлад между родителями, спор из-за ребенка, насильственная разлука, словом, все то, что Достоевский относил к проблеме «неблагополучного», «случайного семейства», в котором воспитывались многие из его героев.

Накопление клинического содержания шизофренического «патоса» – дело будущих исследований. Но уже сейчас можно сказать, что образы героев Достоевского написаны преимущественно на основе его наблюдений за лицами с «патосом». Причем этот «патос» выявляется как в состоянии компенсации, так и при начальных проявлениях по преимуществу медленного и скрытого течения шизофренического процесса. Психические состояния героев Достоевского, промежуточные между здоровьем и болезнью, позволяют автору в зависимости от цели повествования выдвинуть на передний план то здоровую, то болезненную сторону их психики.

Именно «патос», латентные, вялотекущие формы течения этого наследственного (эндогенного), обусловленного заболевания позволяют психиатру Я. Виршу писать: «...с границей между психической болезнью и психическим здоровьем обстоит иначе, чем принято до сих пор думать.

Конечно, эту границу нельзя отрицать... но в области шизофрении мы находимся на «ничейной земле», которой «владеют» как психиатрия, так и психология».[86]

А если шизофрения оказывается объектом психологии, то понятным становится то, что герой «Степного волка» Г. Гессе, оправдываясь в бестактном поведении, говорит: «...скажите ей, что я шизофреник», так как шизофреником себя может считать каждый из-за того, что «...врожденная потребность каждого человека, срабатывающая совершенно непроизвольно, – представлять себя самого неким единством... И если в особенно одаренных... душах забрезжит чувство их многосложности, если они... прорвутся сквозь иллюзию личности... ощутят себя клубком из множества Я, то стоит лишь им заикнуться об этом, как большинство их запрет, призовет на помощь науку, констатирует шизофрению и защитит человечество от необходимости внимать голосу правды из уст этих несчастных...».[87]

«Шизофренное», выделенное как вид поведения или образ действия (по философски-психиатрическому определению К. Ясперса, выступающее как «способ переживания, постижимый в психологически-феноменологическом плане, целый мир своеобразного психического существования»), являлось объектом исследования не только психиатров, стоящих на позициях феноменологии, но и Достоевского как писателя. Ведь психолого-философская характеристика больных шизофренией как «вышибленных» из среды через «изменение и преображение их личности, где личность расщеплена»,[88] вполне подходит к психическому расстройству как Версилова, так и Ставрогина.

П. Б. Ганнушкин, придерживающийся взглядов, что в психической болезни ничего нет такого, «чего не существовало бы хотя бы в зародыше и у нормальной личности», утверждал: «...можно с твердостью настаивать, что основы шизофренических механизмов... совершенно так же заложены в обычной, нормальной психике, как и основы маниакальных, параноических, истерических и других комплексов, рудименты шизофренической психики можно без особого труда обнаружить у каждого».[89] Причем эта шизофреничность, в частности, способность актуализировать латентные свойства, видеть нестандартно то, что другие не воспринимают, может иметь не только отрицательное, но и положительное значение, например, предрасполагает к художественному и научному творчеству. Однако актуализация нестандартного требует избыточных затрат нервной энергии не без риска развития психического расстройства. Психика рискует истощить недостаточные запасы силы, эмоциональности и пойти по типичному для шизофрении типу деградации – аутизму, апатии, безволию. Необычный дар Ставрогина, Лизы Тушиной, Лебядкина, даже Лембке актуализировать латентные свойства абсурда бесовства безумного общества только увеличивает этот абсурд, опустошает их, делает потенциально высокоталантливых людей бесплодными, ведет их к безумию и самоуничтожению. Если в симфонии истерий «Братьев Карамазовых» имеется мощный импульс к добру и оздоровлению, то в нарастающих, перекрещивающихся мрачных «шизофренических» диссонансах «Бесов» проглядывает трагический апофеоз.