Колояр. Дилогия (СИ) - Гуминский Валерий Михайлович

— Извини, но я в «рывок» специально ушел, — отмазываюсь, чувствуя вину перед Стригой.

— Не вздумай в героя играть! — поддержал его Димка. — Нас здесь человек десять наберется. Толпой задавим!

— Да вы какие-то сегодня злые! — я чуть ли не с любовью посмотрел на горящие лица друзей. — Знаете, что за коллективную драку будет? Вся группа лишится увольнений, плюс дополнительные занятия на полигоне и тридцать километров с полной боевой выкладкой. Вам охота? А одному мне только неделя карцера. Сам справлюсь.

— Сам? — не поверил Стрига. — Пацаны, Кол на воле башкой тронулся. Надо спасать человека!

Все расхохотались, снимая напряжение, и потребовали рассказать, что же на самом деле произошло, и почему я решил сбежать в «самоволку». Многие предположили, что я завел подружку, и таким образом показал ей свою удаль и бесшабашность. Вот глупыши, нужны мне девчонки в таком возрасте!

То, что это была «самоволка», в школе говорили с самого начала, как только узнали о происшествии. Никто особо не ругал меня, это только у Болта в одном месте зачесалось, что сам ни разу не попробовал сладость свободы. Так что я могу быть спокоен насчет мести со стороны старших и средних кадетов. Нормально все. В ответ я рассказал выдуманную историю, что захотел просто посмотреть город нормально, без спешки. Оживление среди ребят вызвал мой гоп-стоп с отбиранием одежды. Даже дискуссия возникла, в которой Стрига опасно близко подошел к идее, что вся история с побегом подстроена кем-то из наставников. Только это было сделано таким образом, чтобы я не считал себя причастным к новой игре командиров.

После вечерней поверки и отбоя я лег в постель, и когда верхний свет был погашен дневальным, дождался момента, что все утихомирились, осторожно встал. Нацепил на ноги тапочки и в одних трусах и майке пошлепал в туалет. Драить унитазы я не собирался. Вернее, это малоприятное занятие выполняли все кадеты, ходившие в наряды по общему расписанию. Правда, без бритв и щеток. Зазорного ничего не было. Но я категорически не был согласен на явное унижение, как будто специально заготовленное для меня перед всей группой. Дескать, не смей иметь свое мнение, а то получишь развлечение на вечер.

В душевой и туалете никого не было. Я прошелся вдоль умывальников, заглянул в каждую кабинку и сел на подоконник, ожидая дальнейшего развития ситуации. Друзей от силовой акции удалось отговорить. Хотелось проверить, а на самом ли деле я стал другим? Ведь в той драке с деповскими я впервые почувствовал, что занятия с Жарохом дают результат. Даже от ножа удалось увернуться, будучи в проигрышной позиции.

Дверь в душевую осторожно раскрылась и показалась противная морда Сики. Он был старше меня на год, и ростом нисколько не выше, но по комплекции и физическим данным не дотягивал до среднего уровня. Этому были причины. Пришел позже, пока не накачал физической массы. А что будет потом? Каким человеком станет? Сейчас-то с психикой непорядок…. Я относился к Сике, имевшему, кстати, имя и фамилию, как и все люди на планете, вообще индифферентно. Что он есть, что его нет. Терентий Кушнарь — так звали Сику по-настоящему. Сирота из разорившегося дворянского рода, озлобленный волчонок. Вот и сейчас оскалился, увидев меня, закинувшего ноги на подоконник.

— Ничо так, устроился! — сказал Сика, заваливая в душевую. Следом за ним показались Губа и Грек. — Сидит себе, толчки не драит. Тебе командир что приказал сделать? Живо взял щетку и пошел чистить!

— Отвали, — безучастно сказал я, краем глаза подглядывая за противниками. Подходят развязно, не ожидая никаких действий с моей стороны. Однако чувствуется неуверенность в глазах. С чего бы Кол вдруг осмелел? — Я свою щетку на дерьмо переводить не собираюсь.

— Осмелел, икра жабья, — Губа почесал затылок и остановился в трех шагах от Колояра, как будто не зная, что делать со мной: то ли сразу бить, то ли Семена подождать для вынесения вердикта.

Вся троица была одета, как будто и не ложилась спать. На ногах ботинки. Плохо. Начнут пинать — синяки запаришься считать. Специально, что ли? А я-то почему не догадался напялить берцы? Замечание тебе, кадет!

Снова скрипнула дверь — появился сам командир группы. Болт с недовольным видом посмотрел на своих подчиненных, явно не выказывающих рвения в унижении одного из строптивых кадетов.

— Почему не выполняешь задание? Игнорируешь приказ командира? — Батуев был спокоен, но собран и осторожен. Он давно почуял изменения в моей психологии, а такие вещи всегда ведут к неожиданным результатам. Что вообще произошло со мной в городе? Неужели смог найти сильного мага и вернуть себе Дар? Кинув быстрый взгляд на руки, Болт успокоился. Браслеты на месте. Значит, дело в чем-то другом.

— Командир должен давать адекватные приказы, — без тени сомнения ответил я, — а ты хренью страдаешь. Если комендант и наставник группы не наказали меня за аналогичный проступок, значит, и ты не имеешь права ставить меня в наряд вне очереди. Учи устав, командир…

— Офуел ты, Кол, — присвистнул Грек. — Хана тебе. Болт, может, сразу в репу ему? Давно руки чешутся.

— Да они все здесь рамсы попутали, — Сика себя считал бывалым парнем, знающим законы улицы, живущей по своим непонятным обычным людям принципам. И от этого казался смешным. — Болт, ты их совсем распустил.

— Пасть закрыл, продует, — Батуев вразвалочку подошел ко мне и как бы нехотя протянул руку, собираясь сдернуть наглого подчинённого со своего коронного места. Он не понял, почему меня не оказалось на месте. Словно какой-то вихрь переместился ему за спину. Услышал только удивленные и сдавленные всхлипы своей свиты.

С ними я разобрался быстро. Грек улетел к дальним душевым кабинам, проскользнув по кафелю спиной; Губа согнулся от боли, как будто получил бревном в живот, а Сика стоял враскоряку с задранной вверх правой рукой. В ней тускло блестела заточка. Нет, этот придурок никак не успокоится, и снова смастерил себе пику. Я с нарастающей силой давил на тыльную часть ладони, чтобы подступающая боль заставила Кушнаря разжать пальцы. Заточка со звоном упала на пол, и я пинком отправил ее подальше от стычки, и коленом врезал в костистый зад противника.

— Ну и дебил, — поморщился Болт, пропуская мимо себя пищащего в полете Сику. Тот едва удержался на ногах, и грязно матерясь, уперся в подоконник, чудом не влетев в оконную раму головой. — Да заглохни ты! Услышат еще… Смотрю, наловчился пацанов загибать, Кол. Что-то не помню таких успехов у тебя по рукопашке. Старик натаскивает?

— Не твоего ума дело, Болт, — отрезал я. — Я спать пошел.

В этот момент дверь в душевую комнату снова распахнулась и на пороге столпилась орава пацанов, и первыми среди них были Стрига, Васька, Димка. От их вида на душе потеплело. Я едва не рассмеялся, когда увидел в их глазах изумление. Товарищ не валялся избитым на полу, а мирно беседовал с Батуевым. Прихлебатели сержанта, судя по всему, получили хорошего леща, и теперь с нескрываемой злобой кидали свои взгляды на виновника их поражения.

— Чего приперлись? — разозлился Болт. — Бунт решили устроить? Живо по кроватям! Если придет проверяющий и мне выпишут замечание — все вешаться будете на физподготовке!

— Кола отпусти, — заявил бесстрашно Стрига. — Ты не имел права его наказывать вперед коменданта. А Мрак не вынес Волоцкому выговор.

— Учи устав, командир, — я направился к выходу, с удовольствием приложив ребро ладони к шее Грека, так удачно попавшегося на пути. Грек отшатнулся и с недоумением посмотрел на Болта, теряющего ситуацию в отряде. Батуев словно в ступор впал. Если бы я не изучил его как следует, тоже подумал бы о растерянности командира. Но — нет. Семен остался таким же, как и прежде. Только умело прячущим злость под маской безучастности.

****

После городских приключений на меня накатала странная и непонятная тоска. Она копилась в груди и требовала какого-то выхода. И теперь я частенько стал тайком пробираться на крышу монастыря через окно туалета, и по узкому фасадному приступку проходил до деревянного козырька, закрывающего часть стены. С помощью гвоздя я зацеплял край старой рассохшейся рамы, открывал ее и спрыгивал на лестницу чердачного хода. Поднимался уже спокойно и не таясь, на крышу соседнего помещения, состыкованного с главной казармой монастыря, отданного под склад, и садился на кровлю, нагретую за день последними теплыми лучами августовского солнца. Чтобы скрыть свои путешествия, я просыпался глубокой ночью и первым делом проверял, как там дневальный. Если тот беззастенчиво дрых, то осторожно проникал в туалет, где давно подготовил окно для своих похождений: убрал старую красу с косяков, смазал шарниры и шпингалеты маслом, подчесал некоторые места, из-за которых рамы слишком плотно прилегали друг к другу и закрывались с ужасным скрипом. Правда, делал все это когда в казарме никого не было.