Непобежденные - Владислав Бахревский

Бенкендорф поднялся:

– У меня встреча с генералом. Повторяю: лечитесь основательно. Вы – человек очень молодой, но проницательный и даровитый. – Улыбнулся: – Секреты в детстве любили делать?

– Кто же не любит секреты? – попался на доброту Митька.

– Надеюсь, совсем скоро секреты Людинова станут вашей повседневной работой.

Майор надел фуражку, коснулся пальцами козырька.

Следователь Иванов

Когда город был у наших, отец Викторин служил, а народ не шел. Войны боялись? Партизан боялись?

Батюшка служил в день поминовения праведного Иосифа Обручника, 11 января. 13-го – отдание праздника Рождества Христова, 15-го – день преставления Серафима Саровского.

На службы заглядывали партизаны, красноармейцы. Никто не молился. Ставили свечи, смотрели на иконы. Не крестясь.

И вот снова под немцами. В храме многолюдно. Молящиеся не стыдятся осенить себя крестным знамением.

Пришла на исповедь красивая, очень немолодая женщина. Брови темные, глаза посажены глубоко, в глазах – все пережитое.

– Наталья, – назвала она себя. – Иванова Наталья. Мужа моего, кулака, вместе с батюшками к расстрелу присудили. Старшие дети с немцами воюют, средний немцам служит. Его расстреляли в КПЗ, но остался живой, а брат его, Алексей, он моложе Дмитрия, пошел в лес в декабре. И пропал. Батюшка, научи молиться об Алексее! Здравия просить у Бога или вечной жизни?

– Сколько лет Алексею? – спросил отец Викторин, ужаснувшись судьбе рабы Божией Натальи.

– Семнадцать, восемнадцать скоро. И о Митьке тоже скажи. Подавать записки о здравии, коли он в полицаи пошел? Раньше-то не хотел в полицаи. Так ведь расстреляли. Теперь пошел.

Вот она, громада жизни, печать безбожного хаоса. Каждая клеточка стонала в теле отца Викторина.

– Молись о сыновьях, матушка, как сердце подскажет. Я тоже буду молиться. Не по записке твоей – всякий день.

Женщина смотрела в лицо священнику, собиралась затворить сердце, но отец Викторин сказал:

– Матушка! Душа не знает смерти. Вечность примирит ненавидящих. Россия, будет время, заплачет о детях своих, смоет все черное, чем запятнала их беспощадная жизнь.

Женщина опустила голову. Постояла, подумала. Поклонилась, коснувшись рукой земли. Отошла. Посмотрела на иконы и – к дверям.

Не могла Наталья Васильевна оставаться пред Царскими вратами, не могла поднять глаз на Престол алтаря, на семисвечник с лампадами. Сама себя казнила, не приняла Святых Даров.

Знала о сыне, о Митьке, багряное. Митька сегодня расстрелял – уж за какие провинности! – Владимира Мамоныча Самошкина. Люди видели: с полицаями вел доброго человека к детдому брошенному. Это за Неполотью, укромное место. Владимир Мамоныч по снегу шел босиком; на сапоги, что ли, кто позарился?! В одной рубахе – шубу, знать, тоже забрали. Завели бедного во двор детдома. Тут же и бахнули выстрелы. Кто стрелял? Может, и Митька.

Не все знала Наталья Васильевна. Ее сынок весьма отличился перед немцами. Нашел в Людинове старого коммуниста Николая Митрофановича Иванова. Иванов этот жил в Дятькове. В Людиново перебрался с женой по приказу партии – ему поручили организовать серьезное подполье. Опыт революционной борьбы у Николая Митрофановича был огромный. Со Сталиным отбывал ссылку в Туруханском крае. А для внештатного следователя Дмитрия Иванова это было первое дело на секретной работе.

Первый же завербованный агент указал адрес знаменитого большевика. Все получилось так просто! Митька пришел на беседу к Бенкендорфу. Бенкендорф имел кабинет на локомобильном заводе. Сам себя назначил управляющим.

Получивши множество наставлений от графа-коменданта, Митька ради того, чтобы познакомиться, заглянул к заместителю управляющего.

Василий Иванович Глухов в агенты пошел, задохнувшись от радости. Быть агентом Тайной полиции – доверие власти. Для заместителя начальника – прямая выгода. При случае продвинут выше. Да и дело привычное: при советской власти тоже докладывал про закадычных друзей, про начальников своих.

Митька, прощаясь, показал Глухову, так, на всякий случай, фотографию старого большевика. Но Глухов знал Николая Митрофановича. В тот же день Айзенгут распорядился арестовать двух коммунистов: мужа и жену. Арест производил начальник полиции, заменивший канувшего в неизвестность Двоенко, Сергей Посылкин, однофамилец партизана Афанасия Посылкина.

Соузника Сталина сначала допрашивал сам Айзенгут – прикоснулся к истории, – потом Посылкин и, наконец, следователь Иванов.

Старика пытали. Молчал.

При нем пытали его жену, Наталью Ивановну. Молчал. Наталья Ивановна тоже ничего не выдала, никого не оговорила.

Чету расстреляли, не разлучая. Из уважения. Этого добился от Посылкина следователь Иванов.

Начало минной войны

Шумавцов группу свою называл «писателями». Но приспело иное время.

Первую самодельную мину Алеша заложил сам, на дороге в Жиздру. Вторую – с братьями Анатолием и Виктором Апатьевыми, на дороге в Вербежичи.

Зима, ставить мину трудно, зато маскировать проще.

Сначала сработала мина Апатьевых.

Толя подошел к Шумавцову на заводе:

– Порядок! Кишки на березе висят.

– Какие кишки?!

– Человеческие. Полицай подорвался. Патруль.

У Шумавцова в глазах потемнело. Может, и враг погиб, может, такой же, как Дима Фомин… Русский человек.

Третью мину ставил Лясоцкий. Убило лошадь, оглобли из саней выдрало. В санях ехал волостной старшина Гуков. Контузило. Оглох на несколько дней.

На мине Шумавцова подорвался немецкий грузовик. Шофер был ранен осколками стекла. Разбросало из кузова сапоги. Несколько пар досталось жителям деревни.

В это же время сработали партизанские мины. Уничтожили легковую машину с офицером. Подпортили полотно железной дороги, сожгли цистерну с горючим. Ущерб невелик для германских войск, но командование Жиздринского участка фронта было озабочено. Воевать, имея у себя в тылу неведомо какие силы противника, все равно, что быть в окружении.

Айзенгут и Бенкендорф получили приказ: уничтожить партизан в их же логове.

Айзенгут начал с «чистки населения».

Немцы, по донесениям агентуры, а агентура-то – свои, русские, – принялись истреблять мужчин, вроде бы сочувствующих советской власти.

В Курганье каратели расстреляли семью – шесть человек – родственников партизана Володи Короткова, помощника командира разведки.

Горе горькое не обошло и семейство Ивановых.

В деревне Голосиловке каратели расстреляли дядю и двоюродного брата Дмитрия. За что, про что?

Партизаны остановили однажды веселого мужичка, прибаутками сыпал. Обыскали – под рубахой пистолет, в потайном кармашке два листа бумаги. На одном – список крестьян деревни Шупиловки, ненавидящих немцев, в другом листке – претенденты на расстрел из Манино, Усох, Буды.

Не дошел до своих хозяев веселый мужичок, а кто он таков, партизаны не стали выяснять.

Бой в Мосеевке

Герасим Семенович Зайцев, степенный и рачительный староста Думлова, через своего влиятельного союзника, майора графа Бенкендорфа, снова добывал керосин.

Разумеется, от чистой души, поднес коменданту изумительное масло, редкие для зимы яйца – куры неслись нечасто – и великолепного пудового гуся.

Кроме керосина Герасим Семенович увозил из Людинова достоверные сведения о готовящейся карательной экспедиции.

Этой новостью добытчик керосина прежде всего поделился со старшиной волости Гуковым, хотелось выяснить точную дату немецкого нашествия на партизанский лес.

Гуков не проговорился, но, скорее всего, не знал военной тайны.

– Как думаешь, очистит Бенкендорф наши леса от партизанской напасти? – Гуков, наехавший на мину, хоть и не прятался теперь по ночам от гостей, но и за жизнь свою пятака не давал.

– Ничегошеньки немцы не сделают с товарищами! – сказал Зайцев. – Снега-то какие!

– Метровые и боле! Боле!! – согласился Гуков. – По лесной целине пробиваться трудно.

– А ты про «Дятьковскую республику» слышал?

– Слышал! – горестно вздохнул волостной старшина. – От Дятькова до Рославля – советские законы… Беда в том, Герасим, что вся немецкая сила, окруженная под Сухиничами, полегла. У немцев и в Брянске нет резервов…

– Под Сухиничами! Потери под Москвой – вот где корень нынешней слабости германских войск.

– Зима – сорок градусов, а они в шинелишках, в сапожках холодных, – посочувствовал немцам Гуков.

Зайцев, однако ж, развеселился:

– Ты не горюй! Немцы партизан, конечно, не побьют, но пугнуть – пугнут.

– А если партизаны побьют немцев? – ужаснулся старшина.

– Такого быть не может! – утешил начальника Герасим Семенович. – У немцев – армия, а у партизан – работяги, партийцы, мальчишки.