Мистер Слотер - Роберт МакКаммон

— Я не мертвый, я живой. И собираюсь пока таким остаться.

— Как и я. Но у меня есть подозрение, что человек, которого вы желаете поймать, с той же силой не желает быть пойманным, и у него третий глаз убийцы вырос на затылке. Кроме того, вы даже не знаете, в каком направлении он двинулся.

— Потому-то мне и нужны вы. Человек, умеющий читать следы.

Прохожий поднес руку к лицу и покачал головой с таким видом, будто идея настолько смехотворна, что ему приходится прикрывать лицо, чтобы Мэтью не стало стыдно при виде презрительной усмешки.

Мэтью почувствовал, как заполоскалась на ветру его решимость, но не мог оставить дела, не попытавшись еще раз.

— Я его должен вернуть, как вы не понимаете? Одному Богу известно, что он там натворит. И вся пролитая кровь будет на моей совести. Вы меня слушаете?

— Слушаю, — сказал Прохожий, все так же прикрываясь рукой, — но не очень хорошо слышу.

— Тогда услышьте вот что: у меня есть деньги. Не с собой, но я вам их доставлю. Золотые монеты. На сумму восемьдесят фунтов. Если вы мне поможете найти Слотера и поймать его, они все ваши.

Прохожий какое-то время молчал. Потом хмыкнул и опустил руку. Посмотрел на Мэтью, сощурившись, как может смотреть человек на самого глупого из дураков.

— Восемьдесят фунтов. Это же очень большие деньги получаются, да? С такими деньгами я буду самым богатым сумасшедшим в этой деревне. И на что же мне их потратить? Дайте-ка подумать. Могу купить луну и привезти ее на землю, чтобы она мне колыбельные ночью пела. Нет-нет, лучше купить солнце, и пусть освещает мне путь друг с горячим сердцем. Или нет, куплю-ка я себе ветер, или воду, или землю, что под ногами. Да я мог бы купить себе нового себя и прохаживаться в английской одежде по улицам вашего великого города… Нет, я понял! Я куплю само время, реку ночей и дней, и прикажу ей нести меня вспять в моей пироге, до той поры, пока меня не забрали от моего народа, не повезли через водную бездну в вашу страну, где я стал безумцем. Да, вот теперь мы договорились, Мэтью Корбетт! Если вы можете обещать, что восемьдесят фунтов золотом вернут мне здравый рассудок, и я стану мыслить, как мыслил когда-то. Потому что больше ничего не желаю я в этом мире, а без здравого рассудка есть одна дорога, которую я не преодолею, и это — небесный путь, когда я умру. Итак… вы привезли перо и бумагу, чтобы написать договор, или же он будет написан на дыме?

Он протянул руку к очагу, и струйки дыма побежали меж его пальцев к дыре в крыше.

Мэтью не ответил, и снова Прохожий стал смотреть на язычки пламени, будто они могли уверить его в том, что он жаждал услышать. Но Мэтью не сдавался. Слово «время» напомнило ему, что еще один козырь у него припасен.

Он полез в карман жилета и достал кожаный чехол с серебряными часами. Открыл — и выпали кусочки стекла. Он увидел, что часы разбиты — наверное, когда он падал на землю, и если они не остановились тогда, то уж точно погружение в колодец им на пользу не пошло. Время остановилось в десять ноль семь.

— Они сломаны, — сказал Мэтью в ответ на взгляд Прохожего, — но серебро должно чего-то стоить. Их я могу отдать вам прямо сейчас, а золото потом, если вы мне поможете.

Прохожий протянул ладонь, Мэтью положил в нее часы. Прохожий пододвинул их к себе и молча смотрел на неподвижные стрелки.

С едким намеком на иронию он сказал:

— Никогда бы не поверил, но теперь вижу: для англичанина время иногда останавливается.

Таинственное замечание, подумал Мэтью. Для индейца оно наверняка что-то значит, но другим не постичь.

Через несколько секунд послышалось постукивание — кто-то стучал палкой по боковой стене жилища Прохожего. Чей-то голос что-то сказал, и тогда Прохожий встал, подошел к входу, отодвинул шкуру и перемолвился несколькими словами со стариком, у которого морщинистое лицо почти полностью покрывали вылинявшие от времени татуировки. Внимательно выслушав, Прохожий кивнул и сказал Мэтью:

— Ваш друг умер.

Глава шестнадцатая

— Фактически, — продолжал Прохожий, пока у Мэтью сердце будто перестало биться, — ваш друг умер дважды. И оба раза сестры милосердия сумели пением вернуть его душу в тело, но они считают, что душа лучше поймет, если вы поговорите с ней на вашем языке. Еще они говорят, что он очень сильный человек, и это хорошо. Идите со Старым Сухим Пеплом, он вас туда отведет.

Мэтью разминулся в дверях с Прохожим, который отстранился, зажав в руке часы, и вышел наружу в серый день. Старый Сухой Пепел повернулся и пошел скорым шагом, задавшим трудную задачу ноющим ногам Мэтью. Снова к ним пристроилась группа детишек, которые болтали и смеялись, показывая на бледное ковыляющее пугало, а собаки их бегали кругами, то и дело возмущенно гавкая в сторону Мэтью.

На сей раз дорога, к счастью, оказалась короткой. Старый Сухой Пепел привел Мэтью к строению, вдвое большему жилища Прохожего. Оно тоже испускало дым из дыры в середине крыши, и стены покрывали оленьи шкуры, изукрашенные красными, синими и желтыми узорами, которые, по ограниченному пониманию Мэтью, изображали людей, животных и фантастических тварей с множеством рук, ног и глаз — возможно, обитателей мира духов. Он подумал, что это место, царство сестер милосердия, должно быть деревенской больницей, если можно как-то исходить из смысла английского названия. Кожаные полосы, украшенные перьями, бусы и резные тотемы отмечали вход, а над ним — зловещим знамением — возвышался человеческий череп без нижней челюсти. Может быть, так отмечался факт, что сестры милосердия так же теряют пациентов, как и доктора в Нью-Йорке, и не хотят, чтобы о них плохо говорили отбывшие в послежизнь. Или что кости — всего лишь кости, а всякой плоти, как бы ни была она горда, красива или сильна, предназначено прейти.

Старый Сухой Пепел остановился перед входом и жестом предложил Мэтью войти. Со смешанным чувством ужаса и интереса, которого он никогда не испытывал раньше, Мэтью раздвинул шкуры и вошел.

Сначала он ничего не смог разглядеть в тусклом свете. Потом постепенно различил две женские фигуры, обе приличных размеров, с длинными серебряными волосами, одетые в оленьи шкуры, расшитые бисером, яркими перьями и тотемами. Лица у обеих были раскрашены — у одной желтым с красным вокруг глаз, у другой — половина лица синяя, половина зеленая. Обе держали в руках деревянные трещотки — очевидно, с сухими бобами или кукурузой внутри. В центральный очаг добавили какое-то снадобье, потому что потрескивающее пламя окрашивалось синим и лиловым. Сладковатый мускусный запах горящих благовоний почти оглушал. Вокруг стояли глиняные горшки и чаши разных размеров. А в чем-то вроде гамака, сшитого из бобровых шкур, был подвешен к потолку человек, завернутый в белую ткань, как младенец в свивальник.

Видна была только голова Грейтхауза. Глаза закрыты, вспотевшее лицо посерело, только мазки желтого и серого нанесены на подбородок и на лоб. Две сестры милосердия завывали и причитали тихими голосами, когда Мэтью появился, и не прервали своего занятия, когда он встал между ними.

Он подумал, что Грейтхауз выглядит лет на восемьдесят. И будто кожа стала натягиваться у него на черепе. Кольнуло беспокойство, когда он не смог понять, дышит Грейтхауз или нет. Одна из сестер набрала в рот жидкости из красной чашки и брызнула на Грейтхауза. Мэтью увидел, как тот вздрогнул, хотя едва-едва заметно.

— Хадсон! — позвал Мэтью под распев сестер и стук их трещоток в клубящемся пахучем дыме.

Веки Грейтхауза задрожали и раскрылись. Налитые кровью запавшие глаза стали искать лицо, чтобы связать его с голосом.

— Я здесь, — сказал Мэтью и тронул раненого за закутанное плечо.

— Мэтью?

Это был почти шепот, голос человека, сохраняющего все силы для борьбы за жизнь.

— Да.

— Где… куда мы, к черту, попали?

— Индейская деревня, неподалеку от Форт-Лоренса.

Грейтхауз хмыкнул то ли от боли, то ли от интереса — трудно сказать.

— Как мы сюда попали?

— Нас принесли.

— Не могу шевельнуться. — Он нахмурился, явно озадаченный отсутствием свободы. — Почему не могу?

— Вас завернули в ткань, не шевелитесь. Я так понимаю, они что-то приложили к ранам.

— Черт, ну и каша. — Грейтхауз снова зажмурил глаза. — Ларец тот. Проклятый ларец. Что в нем было?

— Не знаю.

Долгую минуту Грейтхауз молчал. Мэтью заметил, что сестры разошлись в разные стороны — наверное, давая ему возможность убедить дух Грейтхауза не улетать из тела.

— Да, — прошептал Грейтхауз, снова открывая глаза. — Я был… принцем дураков я был.

— Откуда было знать?

По лицу Грейтхауза пробежала легкая рябь злости.

— Мне… платят, чтобы знал. Это моя работа. — Он снова вздрогнул от боли и отпустил эту злость, чтобы было не так мучительно. — В колодце там, я помню. Ты мне не дал утонуть.